Садистка номер один

Её называли «белокурым ангелом смерти». Будучи всего 19 лет от роду, Ирма Грезе приобрела известность как один из самых жестоких нацистских военных преступников. Зверства, которые она совершила, продолжают шокировать до сих пор. Хотя, казалось бы, время лечит, раны затягиваются, память стирается, а свежие эпизоды, вроде сожжения вьетнамской деревни Сонгми и актов геноцида камбоджийского диктатора Пол Пота в отношении собственного народа, должны вытеснить дела давно минувших дней германских нацистов.

Но не получается.

Утро «ангела смерти»

Начало 1943 года. Наступает очередной день в Освенциме II (Биркенау) — расположенном примерно в 40 км к западу от Кракова крупнейшем в истории нацизма центре уничтожения людей. Его численность «населения» (подлежащего эксплуатации, пыткам, медицинским экспериментам и последующему уничтожению) колебалась от 1,5 до 2,5 млн человек. Обычное утро для Ирмы Грезе. Она встаёт рано, долго готовится к выходу на работу. Ей нет ещё и двадцати, она молода, красива и фанатично предана НСДАП. Настолько, что скрипит зубами, когда вспоминает, что её происхождение может попортить ей карьеру.

Молодая женщина обладает исключительной физической красотой, о которой она знает и которой гордится. Она осматривает своё лицо в зеркале, проверяет причёску: волосок к волоску, ничего лишнего. Она мечтает стать актрисой, когда закончится война. А пока — мундир, высокие сапоги, пистолет и кнут в целлофановой оплётке, специально сделанный по её заказу.

Последний взгляд в зеркало — оценка внешнего вида самой себя. Она себе нравится.

У неё ответственная работа — она лагерный надзиратель, имеющий власть над 62 бараками, под завязку набитыми заключёнными. Помещения рассчитаны на 3000 человек, но в реальности их здесь в десять (!) раз больше. Судьбу каждого из них она может решить в любую секунду. Но предпочитает «не перетруждаться», подвергая издевательствам, наказывая физически или отправляя на смерть ровно 30 человек в день.

Прежде чем выйти из дома, она выключает маленькую прикроватную лампу, абажур которой состоит из трёх пластин в одинаковом стиле. Уникальные вещи, без сомнения. Сделаны они из кожи. Кожи трёх узников-евреев, содранной с них ею собственноручно.

Да, Ирма Грезе, безусловно, заслуживает всех прозвищ — «Прекрасное чудовище», «Ангел смерти», «Сука Бельзена», которыми её наградили и арестанты, и коллеги.

Она выходит на холодный утренний воздух и движется к лагерным воротам, через которые в это время проходит колонна вновь прибывших арестантов, полная, по словам Ирмы, «человеческого мусора»: евреев, славян, цыган и других военнопленных. Испуганные и измученные, вновь прибывшие и представить себе не могут, что за ангельским ликом встречающей их девушки в ладно подогнанном мундире скрывается самый кровожадный ужас.

Обозлённая на весь мир

Ирма Грезе родилась в 1923 году в семье Альфреда и Берты Грезе, простого немецкого молочника и домохозяйки. Альфред в 1937 году вступил в нацистскую партию, но карьеры в ней не сделал, а через некоторое время и вовсе был обвинён в диссидентстве. За такое в НСДАП по головке не гладят, хотя вроде бы формулировка «сын (в данном случае — дочь) за отца не отвечает» в качестве индульгенции в гитлеровской Германии принималась. Тем более что после проведённой с ним «разъяснительной работы» молочник прекратил высказывать не полностью совпадающую с линией партии точку зрения. Мать Ирмы покончила жизнь самоубийством, когда девочке было тринадцать. История эта довольно мутная, но главное здесь не в выяснении, кто виноват в смерти матери, а в том, что случившееся, безусловно, нанесло тяжёлый удар по психике Ирмы. Девочка посчитала, что должна отомстить всему человечеству за несложившееся детство.

Грезе бросила школу в возрасте 15 лет из-за плохой учёбы и фанатичной увлечённости делами Bund Deutscher Mädel — «Союза немецких девушек» (женского подразделения Гитлерюгенда), в который она вступила в 1938-м. Оставив учёбу,  немного подрабатывала на молочной ферме (противно возиться с коровами и навозом, но ведь и Золушке не сразу повезло с принцем, надо просто его дождаться), а затем в течение двух лет занимала должность ассистента медсестры в санатории СС Хоэнлихен, где два года безуспешно пыталась наработать на диплом медсестры.

В этом санатории, отметим, немного нарушая последовательность событий, в последние месяцы войны восстанавливал пошатнувшееся здоровье глава СС Генрих Гиммлер. Находилось оздоровительное учреждение в нескольких километрах от концентрационного лагеря Равенсбрюк. Именно в этом лагере и продолжилась карьера Ирмы. Дело в том, что руководил Хоэнлихеном личный врач Гиммлера профессор Карл Гебхардт. Он регулярно наезжал в Равенсбрюк — там группа врачей и учёных проводила при его участии «биолого-медицинские эксперименты» над молодыми женщинами.

В Равенсбрюк Управление труда Третьего рейха направило Грезе в 1942 году. Война была в разгаре, и в Германии, как и во всех странах, вовлечённых в конфликт, бо́льшая часть мужского населения находилась на фронте, а в тылу на мужские должности часто направляли «женщин с твёрдым характером». Представительницы слабого пола, надо сказать, порой превосходили мужчин по степени изощрённости применяемых ими пыток.  

В это же самое время Ирма Грезе поступила на службу в СС. К недовольству отца. Но дочь его мнение уже не интересовало: ей виделись перспективы быстрого карьерного роста. К тому моменту она успела стать девушкой по вызову самого Гебхардта и поняла, что умелое пользование своим телом позволит ей покорить заоблачные высоты служебной лестницы. Затем список её постельных друзей пополнили Йозеф Крамер, комендант концлагеря Берген-Бельзен (куда Грезе направляли «на практику» на небольшой период времени), «доктор смерть» Йозеф Менгеле и ряд других персон рангом пониже. Если она беременела, эту ошибку быстро исправлял один из узников Освенцима — венгерский врач, которого она не торопилась отправлять в газовую камеру. Живой он был ей нужнее — для производства аборта.

Не чуралась Ирма Грезе и однополых связей. Кроме того, она почувствовала вкус к медицинским опытам, которые правильнее было бы назвать пытками и утолением какой-то звериной жажды крови.

Ей нравилось бить заключённых женщин по груди кнутом; некоторые из них не выдерживали истязания и умирали. Другие оставались калеками. Но ненадолго. В обязанности Грезе входило определение, кто из «подопытных» уже исчерпал свой интересующий науку ресурс и потому должен быть утилизирован путём отправки в газовую камеру.

Гизелла Перл, одна из врачей концлагеря, признавалась: «Грезе любила хлестать своей плёткой женщин с красивой грудью. В раны попадала инфекция, требовалась операция по ампутации, которую проводили без наркоза. Страдания женщин сексуально возбуждали Грезе». По сути, пленные были для неё  объектами. Причиняя им всевозможные увечья и унижения, она реализовывала свои садистские фантазии и получала эротические удовольствие.

Ещё одной страстью Грезе было натравливание голодных собак на людей. Она впадала в экстаз, когда видела, как животные рвут на куски узников. Это подтверждает заключённая Любовь Тришинска: «Когда женщины падали, измученные работой, Грезе не колебалась и спускала на них своих собак. Многие не пережили этих нападений». В нескольких свидетельствах также говорится, что Грезе любила с садистской ухмылкой забивать арестанта своим знаменитым кнутом. «Это у неё называлось занятиями спортом, — рассказывала бывшая узница Элен Кляйн. — Выбранных мужчин она заставляла часами отжиматься. А когда кто-нибудь останавливался, обессиленный, била его хлыстом. Ей также нравилось хладнокровно убивать женщин-заключённых одним выстрелом. И многие утверждают, что видели, как она мучила детей».

Ирма Грезе

Если бы её рвение увидел фюрер…

Из Равенсбрюка Ирму перевели в Освенцим II, ставший её последним местом работы. В 19 лет она была самой молодой из полевых надзирателей этого концлагеря. И самой злобной. Выжившие заключённые Гертруда Диамент и Илона Штайн позднее подтвердили в своих показаниях, что «Грезе отвечала за отбор женщин для газовых камер Освенцима». Благодаря своим лидерским качествам, ярой приверженности нацистской доктрине и особой жестокости она вскоре была назначена ответственной за подразделение под литерой «С», состоявшее из упомянутых выше 62 бараков.

К исполнению служебных обязанностей Грезе относилась с особым рвением и не раз признавалась самой себе, что, узнай фюрер о её невероятной работоспособности, он бы непременно испытал чувство гордости за юную надзирательницу. Колесо страданий, всевозможных зверств и смертей не знало передышки. Лагерь был перегружен людьми, и его нужно было постоянно «чистить», чем Грезе и занималась. Охваченные страхом, некоторые заключённые прятались под кроватями, пытаясь остаться незамеченными. Грезе находила их всех и ударами кнута гнала обратно в строй обречённых на казнь или экзекуцию. Бывшая заключённая Клара Лебовиц вспоминала после войны, что надзирательница оставляла их часами стоять на коленях с тяжёлыми камнями на головах.

К концу 1943 года Ирма Грезе была назначена старшей надзирательницей лагеря, то есть стала вторым человеком после коменданта. В марте 1945-го после эвакуации Освенцима Грезе попросила, чтобы её направили на работу в Берген-Бельзен, на территории которого она была взята в плен англичанами.

Музей в Освенциме (Аушвиц). Вечная память жертвам нацизма!

Финал карьеры — виселица

Ожидая суда, Ирма Грезе в камере распевала нацистские гимны. Она даже не подумала покаяться в совершённых ею злодеяниях и не отказалась от идеологии нацизма. 

В сентябре — ноябре 1945 года в Люнебурге (50 км от Гамбурга) британскими судьями был проведён Берген-Бельзенский процесс. На скамье подсудимых оказалось 45 бывших нацистских сотрудников СС — мужчин, женщин и тех, кого называли капо (лагерных стукачей и провокаторов). Ирме Грезе среди прочих вынесли смертный приговор. Она была повешена 13 декабря 1945 года. Приговор привёл в исполнение британский палач Альберт Пьерпойнт, которому Грезе высокомерно бросила: «Давай быстрее!»

«Ангелу смерти» было всего 22 года, когда она закончила свою жизнь на виселице, став, таким образом, самым молодым человеком, приговорённым к смертной казни по британским законам, в ХХ веке. Короткая жизнь, но при этом достаточно долгая, чтобы успеть стать отражением самого худшего и самого тёмного, что есть в человеке.