Мистерии его судьбы

«Первое мое впечатление в сознательной жизни – кусок синего неба, легкого, ажурного, с ослепительно белой пенистой накипью облаков. Дорога, тонущая в море ромашек, а там, далеко, – загадочный лес, полный пения птиц и летнего зноя. Мне кажется, что с этого момента я начал жить. Как будто кто-то включил меня и сказал: "Живи!"» – так может увидеть и запомнить только прирожденный художник.

Детство, оборванное войной

В истории его семьи русский раскол ХХ века проявился почти как на страницах «Тихого Дона». Отец Сергей Федорович – историк и экономист – никогда не принимал революционной реальности. А его брат – военврач – служил в Красной армии, стал кавалером советских орденов. Но всех Глазуновых объединяла приверженность русской культуре, любовь к истории и искусству. С Ильей с раннего детства разговаривали всерьез – о государственной идеологии, о живописи, о Питириме Сорокине, которого Сергей Федорович считал своим учителем. И конечно, о русских былинных героях, которых мальчик рисовал цветными карандашами в школьных тетрадях. «Он привозил меня совсем ребенком на Волхов, показывал древние курганы, рассказывал легенды о похороненных в них богатырях. Захватывало дух от этих легенд», – вспоминал художник об отце.

В доме Глазуновых не порывали с православием, отмечали Рождество. Илья слышал от старших о тех мыслителях-почвенниках, которые тогда считались безнадежно устаревшими реакционерами. Когда стал постарше, читал Константина Леонтьева, Алексея Хомякова. Таковы корни художника. Он часто бывал в ленинградском Ботаническом саду: там, на берегу Невки, жила его тетя по матери, муж которой был сотрудником сада, специалистом по лекарственным растениям. Потом, студентом, именно у нее и поселился Илья Глазунов, посвятил ей несколько первых полотен…

Его детство оборвалось рано, трагически. Когда гитлеровцы сомкнули смертельное кольцо вокруг Ленинграда, Илье только исполнилось 11 лет. Голод унес всех близких – отца, маму, бабушку… Он спасся чудом, пережив самую черную первую блокадную зиму. В марте 1942 года его вывезли по Дороге жизни, под бомбами немецких стервятников. После прорыва блокады, в 1944-м, он вернулся в опустевший родной город. От одиночества спасало лишь увлечение живописью.

«У него есть искра божья»

Учителем Ильи Глазунова в Ленинградском институте живописи, скульптуры и архитектуры стал Борис Иогансон. Его студенты – будущие художники – занимались в бывшей петербургской мастерской Ильи Репина, имя которого носил институт. Мастер сразу уловил в работе Глазунова «Последний автобус» «романтизм, стремление увидеть в буднях их внутренний смысл». Он одергивал других преподавателей, когда те были строги к его любимому ученику: «Пускай ищет, не грызите его».

Студентом Глазунов создал цикл «Блокада». Для этой темы не годились яркие краски. Только уголь по бумаге – как росчерк голода и смерти. Более точного и пронзительного свидетельства о трагедии Ленинграда невозможно представить, ведь он все видел своими глазами и нашел художественный образ мертвенного голода и умирающего, но непобежденного города.

В 1956 году Глазунов получил Гран-при на Международном молодежном художественном конкурсе в Праге за картину «Поэт в тюрьме», посвященную казненному гитлеровцами Юлиусу Фучику. Ленинградский студент решил эту тему смело и неожиданно. Показал колодец тюремного двора, куда заключенных вывели на прогулку. Они уныло бредут по кругу, глядя в землю, – и только один из них всматривается в облако, вспыхнувшее в закатных лучах.

Вскоре в московском Центральном доме работников искусств (ЦДРИ) прошла первая персональная выставка 26-летнего художника-лауреата – всего около 80 произведений, живопись и графика. Снять пришлось одну работу, которая вызвала ассоциации с недавними венгерскими событиями. Остальное Глазунов отстоял, в том числе и мрачный сюжет 1937 года: черный воронок по Литейному проспекту заворачивает к Большому дому, где располагалось ленинградское управление НКВД. Еще большей крамолой виделся его цикл, раскрывающий мир Федора Достоевского. В этих работах нашли отражение христианские искания, созвучные писателю, которого Глазунов считал пророком.

Западная пресса назвала выставку «ударом ножа в спину соцреализма» – настолько необычны для советского искусства того времени были искренние и броские творения молодого художника. О нем уже ходила восхищенная молва – и на тесной Пушечной улице в очередь выстраивались сотни людей, пытавшихся прорваться в выставочные залы. Для наведения порядка московские власти даже привлекли конную милицию. Столько восторгов и споров не вызывал ни один художник послевоенного времени. Хотелось подолгу разглядывать пастельный рисунок «Метель на Петроградской», на котором согбенный человек исчезает в хлесткой ледяной круговерти. Многим запомнилась глазуновская поэтичная графика, которая рассказывала о влюбленных в современном городе. Мечталось, чтобы эти хрупкие души не потеряли друг друга.

Выставка, которую поддержали такие звезды, как пианист Яков Флиер и балерина Ольга Лепешинская, принесла Глазунову скандальную известность. Пока в ЦДРИ звучали пылкие речи о молодом художнике, который растопил лед казарменного реализма, его успели исключить из института, но за него заступился министр культуры – и возмутителя спокойствия восстановили в рядах студентов. В «Литературной газете» вышла восторженная статья о выставке, а несколькими месяцами позже в «Советской культуре» – гневная отповедь Иогансона, который, по существу, отказался от ученика, «возомнившего себя новоявленным "гением"». На одном из совещаний художников ответственный работник отдела культуры ЦК КПСС Борис Рюриков Глазунова скорее поддержал: «По его работам видно, что у него есть искра божья, но он еще не сформировался ни идейно, ни художественно. У него нет устойчивости ни в мировоззрении, ни в художественных приемах». В итоге возмутитель спокойствия защитил диплом на тройку и… получил распределение в Ижевск учителем рисования и черчения.

С тех пор они с Иогансоном никогда больше не разговаривали. На приемах учитель делал вид, что не узнает ученика. А Глазунов сохранил в памяти лучшие минуты общения с наставником – когда тот почтительно молчал возле картины Рембрандта «Блудный сын» и было ясно, в чем смысл высокого искусства.

Открытие града Китежа

Ссылка оказалась совсем недолгой – и скоро Глазунов очутился в Москве, не забывшей о ярком художнике. Потом этот сценарий не раз повторится в его жизни: и мытарства, и успех сопутствовали ему всегда. Глазунова поддержал Сергей Михалков – не только детский поэт, но и тонкий царедворец, поверивший в талант молодого мастера. Автор гимна СССР помог художнику найти заказы, выбил для него мастерскую в центре Москвы, сумел договориться о новой выставке…

Глазунов не был поклонником советской власти, но надо признать, что в системе, которая сложилась в стране после Великой Отечественной, такие мастера были востребованы, их работы получали широкий резонанс. И даже флер опальности не мешал художнику брать бастион за бастионом. Юрий Гагарин позировал ему через считаные дни после своего незабываемого полета, Леонид Брежнев преподнес Индире Ганди ее портрет кисти Глазунова, на его выставки, где бы они ни открывались, народ ломился. Он из тех художников, которые нуждаются в прижизненном признании, и судьба его не обделила.

У него нашлись поклонники и единомышленники и в комсомольском руководстве, как, например, будущий председатель Союза писателей России Валерий Ганичев. При поддержке комсомольцев Глазунов основал молодежный патриотический клуб «Родина». Сейчас трудно представить, что значила тогда организованная клубом выставка «Поэзия земли русской», на которой можно было увидеть дореволюционные гербы городов и образцы национальной вышивки. Потом были поездки групп творческой молодежи во Владимир и на Соловки, а после выставки, посвященной уничтоженным православным храмам, клуб закрыли.

В 1965 году вместе с реставратором Петром Барановским, писателями Леонидом Леоновым и Владимиром Солоухиным и другими известными деятелями культуры Глазунов создал Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры, ставшее идейным центром неопочвенников, которые подчас находили поддержку и в Академии наук, и в ЦК. Они боролись за восстановление лежавшего в руинах Царицынского дворца, спасали от разрушения храмы, а главное – своими публикациями, картинами, стихами пытались повлиять на советскую идеологию, придать ей «русский оттенок». Суть этого движения Глазунов, пожалуй, выразил точнее многих в картине «Легенда о граде Китеже»: за отражением безликих современных кварталов проступает иконописная Святая Русь, ее купола и лики, нужно только всмотреться и спасти это потонувшее царство.

Память детства. Ленинградская блокада. Худ. И.С. Глазунов. 2004 год

Ф.М. Достоевский. Белая ночь. Худ. И.С. Глазунов. 1983 год

Энергия Глазунова и его единомышленников не пропала втуне. Благодаря их усилиям отношение к дореволюционному наследию в СССР менялось

«Слава Илье Глазунову!»

И – капля камень точит. Энергия Глазунова и его единомышленников не пропала втуне. Отношение к дореволюционному наследию в стране менялось. В 1967 году журналисты заговорили о новом туристическом маршруте – Золотом кольце России. В старинных городах создавались музеи, реставрировались церкви и монастыри, теперь искусствоведы без атеистической риторики рассказывали о православной иконе, а писатели и историки с неподдельной гордостью – о победах русского оружия. Глазунов уже тогда мечтал восстановить храм Христа Спасителя и открыто заявлял об этом.

Его картины заводили разговор о великой и трагической русской истории – и это притягивало публику. Книги отзывов глазуновских выставок можно читать как захватывающую документальную прозу. Там и надежды, и столкновение мнений, и пробуждение любви к России, к нашему прошлому. «Ваше искусство вселяет веру»; «Слава Илье Глазунову! Его картины открыли нам правду о наших предках» – так простодушно писали посетители без оглядки на цензуру, потому что верили художнику. Почти каждую его работу можно было расшифровывать, как ребус: что имел в виду Глазунов, обращаясь к сюжету гибели царевича Дмитрия; почему он назвал князя Рюрика внуком Гостомысла; что символизирует «русский Икар», летящий над рекой и перелесками; что означает маленькая сгорбленная фигурка человека, который поднимается по огромной лестнице?..

Одним из любимых героев художника был Иван Грозный. В 1974 году для портрета первого русского царя он избрал пестрый фон: многоцветье куполов Покровского собора, палач в красной рубахе – символы противоречивой эпохи. «Он делал Россию сильной, а этого никто не хотел в Европе и Азии», – говорил о грозном царе Глазунов. Его вдохновляло минувшее. Он признавался: «Я люблю по-разному всех русских царей, каждый из них служил идее великой православной России, заботился о процветании и экономической мощи империи». Поэтому для него не существовало противоречий между допетровской Русью и Российской империей. Глазунов повторял – сперва в дружеском кругу, а на склоне лет публично: «Все, что я люблю, создано при великих русских царях и императорах». Ни для кого не являлись секретом его монархические убеждения. Он не боялся откровенничать об этом – разумеется, не с высоких трибун и не под телекамеру, но нет сомнений, что и в ЦК, и на площади Дзержинского знали об идеологических предпочтениях популярного художника. Другое дело, что антисоветские высказывания Глазунов позволял себе только в узком кругу единомышленников, а увлечение историей даже с православно-великодержавным уклоном с конца 1960-х не возбранялось.

Легенда о граде Китеже. Худ. И.С. Глазунов. 1990 год

Официальный вольнодумец

К нему пришел международный успех. Выставки в Варшаве, в Риме, в Париже. Дружба с Джиной Лоллобриджидой и Федерико Феллини. Премьер-министр правительства Баварии Франц Йозеф Штраус предлагал ему остаться в Германии, сулил заманчивые контракты. Глазунов ответил: «Когда Германия лежала в руинах, почему вы не поехали на Канарские острова, а полностью отдали себя восстановлению своего государства? Лучше на нары в Сибири, чем на виллу в Майами».

Руководители ЮНЕСКО предложили Глазунову создать панно для своей штаб-квартиры – образный рассказ о вкладе народов СССР в мировую культуру и цивилизацию. В этой композиции мы видим «символ веры» художника – симфонию разных эпох нашей истории, которую он считал неделимой. Храм Покрова на Нерли и петербургский Медный всадник. Рублевская «Троица» и здание Большого театра. Боян и Пушкин, Достоевский, Лев Толстой. Сочетание старорусской и имперской культуры. По приглашению ЮНЕСКО Глазунов стал эмиссаром парижской выставки, посвященной юбилею Достоевского.

В 1978 году он попытался выставить, пожалуй, самую спорную свою работу – эпическое полотно «Мистерия ХХ века». Это образ столетия, его героев и жертв. Художник не мог не изобразить рядом с великими писателями, политиками и полководцами запрещенного в СССР Александра Солженицына в лагерной робе. С краю примостился автопортрет – сам Глазунов с зеркалом в руках. Каждый человек вправе войти в историю, отразившись в этом зеркале. Художнику предложили снять крамольное полотно, но он отказался. В итоге выставка не открылась. А люди из рук в руки тайком передавали фотографии нашумевшей картины.

Потом Глазунов создал еще несколько работ в жанре эпического коллажа, и все они посвящены истории России. Но все-таки «Мистерия» стала самым высоким его достижением в этом жанре. Тогда многим казалось, что Глазунова вот-вот запретят, но… вскоре он получил звание народного художника СССР. Причину такой непотопляемости видели в том, что его талант ценил главный идеолог страны Михаил Суслов. Его боялись, считали высушенным догматиком со Старой площади, но Суслов понимал, что в пасьянсе советской культуры должны присутствовать и либералы-западники, и русофилы-державники – при условии внешней лояльности. Глазунов занял нишу официально признанного вольнодумца. Его критиковали, но кислород не перекрывали. Более того, государство способствовало международной известности мастера. Его произведения считались экспортным товаром!

1980 год стал ключевым для советских почвенников. К этому времени добились официального признания писатели-деревенщики, несколько издательств и журналов стали придерживаться явного консервативно-патриотического направления. И это был год юбилея Куликовской битвы. Над циклом картин «Поле Куликово» Глазунов работал почти 20 лет. Художник писал князей и витязей с таким темпераментом и трепетом, словно это наши современники, которых он хорошо знал и понимал. И тревога в их глазах – из нашего времени. Они как будто предвидят и 1917-й, и 1941-й, и неведомое для нас будущее. На картине 1964 года «Два князя» отец, облаченный в боевые доспехи, наставляет отрока сына на защиту родной земли. Но есть у этого сюжета и другое измерение. Витязь из прошлого благословляет наследника из далеких времен. В восприятии Глазунова Куликовская битва продолжается, за Русь по-прежнему нужно сражаться. Ярко-красный развевающийся плащ всадника напоминает иконописный образ Георгия Победоносца. Родина для художника – это прежде всего православная вера и воинская доблесть. Для 1960-х это совсем не расхожая истина!

Иван Грозный. Худ. И.С. Глазунов. 1992 год

Мистерия ХХ века. Худ. И.С. Глазунов. 1977 год

В 1978 году Глазунов попытался выставить, пожалуй, самую спорную свою работу – «Мистерию ХХ века». Это образ столетия, его героев и жертв

«Без традиций нет свободы»

Социалистическое создание «нового человека», социальная инженерия – все это его отталкивало. Глазунов искал правду и гармонию в исторической традиции. Лишь иногда он обращался к сугубо советской тематике, представляя серии работ, посвященных Кубе, Вьетнаму, строительству БАМа. Это замечательные произведения. Но на любой выставке Глазунова бросалось в глаза, что его ключевая тема – истоки Руси и ее имперский расцвет. Русская идея в красках. Даже в «революционной» картине «Костры Октября» художник не изменил своим убеждениям. Ленин, Свердлов и Дзержинский выглядят на этом полотне почти инфернально. И осеннее пламя, поблескивающее в их глазах, кажется, способно спалить страну. Но выставили эту картину к 70-летию революции – и Глазунов с улыбкой говорил «правильные» слова о важности 1917 года. Строгие ценители искусства подчас кривили рты: популярный художник скатывается в китч, в публицистику. Да, он работал для массового зрителя – и его картин ждали.

В бурные 1990-е Глазунов участвовал в политической жизни, выдвигал свою кандидатуру на парламентских выборах, поддерживал монархические организации – но без большого успеха и, думается, главным образом для творческого куража. Свое призвание он не разменивал. Разве что больше времени стал уделять преподаванию – и на этой ниве успех ему сопутствовал. Российская академия живописи, ваяния и зодчества, основанная им в 1987 году, за несколько лет превратилась в значимое и уважаемое учебное заведение. Вышла в свет книга, в которой художник рассказал о своей жизни, – «Россия распятая». Это и мемуары, и исповедь, и манифест. Там немало страниц посвящено истории, которую он воспринимал как поле битвы между добром и злом, между гармонией самодержавия и омутом мятежа, между золотым сечением классического искусства и темной бездной авангарда. Таким – расколотым – Глазунов видел мир. 

Он говорил: «Государь Александр I вручал воинам знак отличия "За стойкость при поражении". Когда враги были многочисленнее, но русские не бежали с поля боя, стояли до конца. Я тоже хотел бы когда-нибудь получить такой знак». Но побед у Глазунова все-таки было гораздо больше, чем поражений. А его кредо – «Без прошлого нет будущего, без традиций нет свободы» – и в ХХI веке не кажется анахронизмом. Московская картинная галерея Ильи Глазунова, открытая на Волхонке в 2004 году, никогда не пустует и после ухода художника из жизни. Он по-прежнему любим и необходим многим.

Канун. Перед Куликовской битвой. Худ. И.С. Глазунов. 2004 год

Два князя. Из цикла «Поле Куликово». Худ. И.С. Глазунов. 2003 год

На картине «Два князя» отец, облаченный в боевые доспехи, наставляет отрока сына на защиту родной земли. Куликовская битва продолжается, за Русь по-прежнему нужно сражаться

Костры Октября. Худ. И.С. Глазунов. 1986 год