Мадонна советского балета

 Единственной из балерин, ей ставили памятники при жизни. А после смерти в её честь назвали бриллиант в 164 карата, сорт тюльпанов и малую планету. Из всех эпитетов, которыми награждают Галину Сергеевну Уланову, самым точным будет «неповторимая».

Одетта-Одилия, Жизель, Мария, Золушка, Джульетта, Тао-Хоа, Раймонда, Сольвейг, принцесса Аврора, Маша, Корали, Никия, Психея – это всё она, Уланова. Трудно поверить, но в детстве она грезила вовсе не сценой, пуантами и пачкой. Маленькая Галя хотела быть… моряком. Но родители не видели для единственной дочери иной судьбы, кроме балетной. И она приняла этот жребий из чувства долга. В то, что это её призвание, Уланова поверила далеко не сразу. Возможно, потому, что с самого начала видела изнанку профессии.

Сергей Николаевич и Мария Фёдоровна танцевали на сцене Мариинского театра. Но революция сначала пустила под откос привычный порядок вещей, а затем и вовсе занесла над бывшими императорскими театрами дамоклов меч. Чтобы как-то свести концы с концами, в свободные от спектаклей дни Улановы выступали в петроградских кинотеатрах перед сеансами. Дочку, которой едва исполнилось семь лет, они брали с собой, чтобы не оставлять одной в пустой холодной квартире. «Они танцевали с огромным увлечением, – вспоминала Галина Сергеевна, – танцевали так, что люди, сидевшие в нетопленом зале… улыбались, счастливые тем, что они видят красивый и лёгкий танец, полный радости, света и поэзии».

Летом 1919 года мама привела девятилетнюю Галю в Петроградское театральное училище – сдавать экзамен на хореографическое отделение. Хрупкую, грациозную девочку приняли, и Мария Фёдоровна стала её первым и, пожалуй, самым строгим педагогом. Затем Галя перешла в руки самой Агриппины Вагановой, которая продолжила шлифовать этот редкостный бриллиант. Юная Уланова была лучшей ученицей в классе, но любовь к балету ещё дремала где-то на дне её души. В классах холодно, еда скудная, а каждое движение, повторяемое сотни раз, требует невероятных усилий: «Нет, я не хотела танцевать, – признавалась великая балерина. – Непросто полюбить то, что трудно. А трудно было всегда. Это у всех в нашей профессии: то болит нога, то что-то не получается в танце». Галя плакала от усталости и страха перед маминой непреклонностью: «Не будешь работать – ничего из тебя не выйдет!».

В мае 1928 года Галин класс танцевал выпускной спектакль – «Шопениану». Во втором отделении Уланова вышла в двух па-де-де – Пьеро и Пьеретты из «Арлекинады» Дриго и принца Коклюша и феи Драже из «Щелкунчика». А 21 октября она уже дебютировала на сцене Ленинградского театра оперы и балета им. С.М, Кирова в партии принцессы Флорины из «Спящей красавицы». Казалось бы, о таком можно было только мечтать – вчерашняя выпускница принята в труппу прославленного театра и сразу получила пусть небольшую, но сольную партию. Но Уланова, от природы чрезвычайно застенчивая, даже робкая, не чувствовала радости: «Я вышла на сцену ни жива ни мертва. Бархат ярусов, огни прожекторов, кулисы — весь мир бешено крутился и опрокидывался... Никаких мыслей, никакого иного ощущения, кроме страха и стремления сделать все только так, как тебя учили, даже никакого удовольствия от выступления я не испытала».

Следующей ступенькой – в том же году! – стала партия, о которой грезят все балерины мира – Одетта и Одилия в «Лебедином озере». Она принесла молодой балерине первую настоящую известность. Но слава скорее напугала, чем обрадовала Уланову. Она всю жизнь относилась к своему успеху как к чему-то лишнему, отвлекающему от работы: «Гуляя в лесу или заваривая дома кофе, разговаривая со знакомыми или читая роман, всегда готовишь роль. Приняв её в своё сердце, ты уже не освободишься от неё никогда…». Со стороны сценический путь Улановой выглядит непрерывной чередой побед. На самом деле начинался он с трудностей, порой даже неудач: Она не сразу нашла свой метод подготовки партий, не сводившийся к одному лишь ежедневному тренажу (балерина по три часа стояла у станка даже во время отпуска).

Уланову можно назвать первой интеллектуальной балериной. В создании образа для неё главным была не техника, а мысль, позволявшая выкристаллизовать характер героини. Галина Сергеевна старалась создать на сцене её точный психологический портрет. В Джульетте она открывала страстную натуру, в  Золушке – деятельную, в Жизели – бескомпромиссную. Создаваемые ею образы получали глубину и многогранность, каких зачастую их создатели даже не предполагали. Галина Сергеевна не любила давать интервью. Каждая роль становилась для нее результатом напряженной, никогда не прекращавшегося внутреннего труда: «Жизнь моей души принадлежит только мне. О чем рассказывать? О том, как создается то или иное движение, как готовится та или иная роль? Смешно. Говорить, откуда черпают вдохновение? Странно». 

Анна Ахматова как-то сказала: «У каждой великой балерины было какое-то выдающееся качество, какой-то «дар природы» — у одной редкая красота, у другой изумительные ноги, у третьей царственная осанка, у четвёртой сверхъестественная неутомимость и сила. У Улановой не было ничего этого, она была скромной и незаметной Золушкой среди них, но как Золушка победила всех своих сестёр, так и она поднялась на особую, недоступную остальным красоту».