"Всё, что в "Онегине" просится на музыку..."

145 лет назад состоялось первое исполнение оперы Петра Чайковского «Евгений Онегин». Композитор доверил его студентам Московской консерватории.  

Зарубежному читателю русская литература известна  по именам Тургенева, Достоевского, Толстого и Чехова. Пушкин же, заложивший фундамент языка, на котором они творили, существует где-то в зоне полутени, особенно, когда речь идёт о его поэзии. И любой авторитетный переводчик с лёгкостью объяснит причину такого положения дел.  Перевод текста зависит от профессионализма, но, чтобы донести до человека иной культуры дух пушкинского стиха, одного мастерства недостаточно. То, что заключено между строк – все богатство аллюзий и ассоциаций - имеет не меньшее, а порой и большее значение, чем сами строки. Парадокс же заключается в том, что гения русского слова за пределами его отчизны представляет гений русской музыки.  

«Я написал эту оперу потому, что в один прекрасный день мне с невыразимой силой захотелось положить на музыку всё, что в «Евгении Онегине» просится на музыку. Я это сделал, как мог… мне нужны люди, а не куклы; я охотно примусь за всякую оперу, где хотя и без сильных и неожиданных эффектов, но существа, подобные мне, испытывают ощущения, мною тоже испытанные и понимаемые», - писал Пётр Ильич одному из лучших своих учеников, Сергею Танееву, пытаясь развеять его сомнения относительно сценичности этой оперы. Работа, занявшая у Чайковского почти год, была окончена, и композитор не без улыбки вспоминал о том, как сам поначалу отвергал саму мысль о том, чтобы превратить в оперу великий пушкинский роман.

Весной 1877 года композитор пребывал в поисках сюжета для новой оперы. «Мне нужен такой сюжет, в котором преобладал бы один драматический мотив, например, любовь… Я желал бы драмы более интимной, более скромной, чем… историческая драма», – признавался Чайковский критику Владимиру Стасову. Историческая или народная драма в духе «Бориса Годунова» или «Хованщины» композитора не привлекала, он искал совета у своих друзей и знакомых, и известная петербургская оперная дива Елизавета Лавровская предложила «Онегина».

«Мысль эта показалась мне дикой, – признавался впоследствии Пётр Ильич, – и я ничего не отвечал. Потом, обедая в трактире один, я вспомнил об Онегине, задумался, потом начал находить мысль Лавровской возможной, потом увлекся и к концу обеда решился. Тотчас побежал отыскивать Пушкина. С трудом нашел, отправился домой. Перечел с восторгом и провел совершенно бессонную ночь». Найти томик Александра Сергеевича в то время было действительно не так-то просто: его произведения издавались ограниченными тиражами, объём которых регулировался авторским правом; в общественное достояние они перейдут только 29 января 1889 года, спустя полвека после смерти поэта.

Чайковский единым духом набросал сценариум,  краткое содержание будущей оперы - и показал Константину Шиловскому, человеку, обладавшему массой талантов. Он писал пьесы, критические статьи, музыку, играл на сцене и даже занимался скульптурой. Соавторы отнеслись к тексту очень бережно, не стали следовать тогдашней моде на переименование персонажей, введение новых сюжетных линий и переделку финалов. Соблазн, впрочем, был велик: в изначальном варианте в финале внезапно появившийся супруг Татьяны выставлял Онегина из дома. Но благоразумие одержало верх и в итоге единственной «вольностью», которую позволили себе Чайковский и Шиловский, стал господин Гремин, муж героини. Ему они подарили не только имя, но и прекрасную арию.

Музыка, как и поэзия, условностям неподвластна. Первой сценой, которая вылилась из-под пера композитора, стало письмо Татьяны. Совместить законы оперной музыки с законами поэзии оказалось не так-то просто. Одного только письма композитору не хватило для полнокровной музыкальной драматургии, а потому он включил в эту сцену обращение поэта к своей героине: «Погибнешь, милая, но прежде…» Но главная проблема состояла, конечно, не в длительности звучания слов. За без малого полвека, что минули с гибели Пушкина, мир изменился. То, что когда-то дозволительно было говорить о женщине в третьем лице, на излете XIX века требовало прямой речи, собственного голоса:

Пускай погибну я, но прежде

Я в ослепительной надежде

Блаженство темное зову,

Я негу жизни узнаю!

Я пью волшебный яд желаний!

Меня преследуют мечты!

Везде, везде передо мной

Мой искуситель роковой!

Везде, везде он предо мною!..

Впервые в русской опере героиня так откровенно и страстно выразила терзающее её гибельное чувство.

«Я влюблен в образ Татьяны, я очарован стихами Пушкина и пишу на них музыку потому, что меня тянет. Опера продвигается быстро», - в своём признании композитор не менее откровенен, чем его героиня. Положа руку на сердце, оперу следовало бы назвать «Татьяна Ларина». Не Онегин, а Татьяна – пульсирующее сердце сюжета. Все остальные персонажи, не исключая Ольгу и Ленского, отражают ее свет, подобно планетам, обращающимся вокруг звезды. Каждая - по своей орбите. Татьяна излучает собственный свет, потому, что ее жизнь полна самых разных чувств. Погибшая любовь, которую вознамерился воскресить в ней Евгений, не единственный смысл ее существования. Отчаянная попытка, предпринятая им, зиждется не на любви. Самолюбие, жажда обладания, надежда утвердиться в собственных глазах – что угодно, но не высокое чувство. Он на него неспособен, этот приговор обжалованию не подлежит.   

Петру Ильичу были открыты многие тайны человеческой души. Музыка, рождавшаяся в глубинах его существа, открывала ему самые заповедные её уголки. В том же письме к Танееву читаем: «…Если была когда-нибудь написана музыка с искренним увлечением, с любовью к сюжету и к действующим лицам, то это музыка к «Онегину». Я таял и трепетал от невыразимого наслаждения, когда писал её. И если на слушателе будет отзываться хоть малейшая доля того, что я испытал, сочиняя эту оперу – то я буду очень доволен и большего мне не нужно. Пусть «Онегин» будет очень скучным представлением с тепло написанной музыкой – вот всё, чего я желаю».

Сегодня может показаться странной сама мысль о том, что «Онегин» может быть «скучен», но в то время (по неписаному канону!) от оперного спектакля требовался предельно насыщенный событиями сюжет, а плавное течение пушкинского романа нарушается лишь трижды – дуэлью Онегина с Ленским и двумя объяснениями – Онегина с Татьяной и Татьяны с Онегиным. Так что у Чайковского были все основания сомневаться в счастливой сценической судьбе своего детища. Отправляя музыкальному издателю П.И. Юргенсону рукопись своего нового произведения, сообщив: «Эта опера написана совсем в особенных условиях… Вообще ей не предстоит блестящая сценическая судьба: поэтому я с тебя не возьму за неё ничего».

Пётр Ильич ошибался. В его «Онегине» было всё, чего искушённая публика ждала от оперы: яркие характеры, сильные страсти, разнообразие музыкальных тем и жанров (от народной песни до комических куплетов). И публика оперу приняла, пускай и не сразу. На прорыв, совершённый композитором, слушателю требовалась определённая смелость, а её ещё нужно было набраться. Чайковский предложил своё детище Николаю Рубинштейну, директору Московской консерватории. Видимо, ему хотелось услышать молодых исполнителей, ровесников главных персонажей. Премьера состоялась 17 марта 1879 года. успешной её назвать было трудно – студентам не хватило не столько вокального мастерства, сколько жизненного опыта, позволявшего понять своих персонажей. Но меломаны рвали клавир на части, чуть ли не переписывая его от руки. В результате повторные тиражи, по свидетельству современников, били все мыслимые рекорды.

На сцене Большого театра премьера «Онегина» состоялась 11 января 1881 года. И тут триумф не состоялся. Но композитор, памятуя о трагичной судьбе Жоржа Бизе и его «Кармен», не был ни огорчен, ни обескуражен. Он верил – час «Онегина» придёт. Всего через пару лет Пётр Ильич, оказавшись в трактире «Саратов» на Сретенском бульваре, стал свидетелем того, как механический орган снова и снова играет сюиту танцев из его оперы. Это уже было признанием. А до подлинного успеха оставался всего год – в 1884 году «Евгений Онегин» шагнул на столичную сцену, и публика сошла с ума, выстаивая длинные очереди в кассу и покупая билеты  втридорога у перекупщиков. За год до смерти Чайковский побывал на премьере «Онегина» в Гамбургской опере. Дирижировал Густав Малер, он первым из иностранных маэстро подобрал ключи к оперной музыке великого русского композитора.

 «Разумеется, успех оперы сказывается не в первый вечер, а впоследствии, когда определится, сколько она имеет притягательной силы», – не без оснований полагал Пётр Ильич. С гением не поспоришь.