На службе против Её величества

Титра с надписью «Основано на реальных событиях» в «Мёртвом сезоне» нет. События, показанные в картине, вымышлены, но обстоятельства подлинны. Химические лаборатории, в недрах которых заботливо взращивается смертельная угроза для всего человечества, существуют и поныне. И это уже не секрет даже для тех, кто абсолютно далёк от политики. 

Один и без оружия

Где-то в Европе в чистеньком и аккуратненьком курортном городке на берегу не слишком тёплого моря за вывеской добропорядочного фармацевтического центра притаилась лаборатория смерти. В её стенах нацистский палач доктор Хасс, ныне именующийся Борном, завершает дело своей жизни, начатое ещё в концлагерях Второй мировой. В микронных дозах изобретённый им газ R-H может тупицу превратить в гения. Если концентрацию увеличить, то гений становится даже не дебилом, хуже — животным, готовым безропотно исполнять любой приказ новых хозяев жизни. Ну а если её ещё чуть-чуть увеличить, можно, как иезуитски выражается сей эскулап, «выполоть с лица земли ненужные сорняки». Секрет универсального Wunderwaffe (чудо-оружия) и стал для него индульгенцией, позволившей избежать скамьи Нюрнбергского трибунала. И теперь доктор Хасс прикидывает, какой из заинтересованных сторон продать его подороже.

История, рассказанная в «Мёртвом сезоне», сегодня даже актуальнее, чем в середине прошлого века: у хассов появилось немало наследников и правопреемников. Кое-кто уже тогда предвидел, к чему может привести погоня за подобным «чудо-оружием». Потому КГБ пошёл на невозможный до той поры шаг — разрешил в качестве пролога к фильму записать выступление одного из тех, кто являлся реальным «коллегой» Ладейникова. Идея дать перед началом картины слово прототипу главного героя Конону Молодому принадлежала сценаристу Владимиру Владимирову. Он мечтал об этом ещё во время работы над первым вариантом сценария. Конон Трофимович был вторым консультантом картины и для всех непосвящённых проходил как полковник К.Т. Панфилов (так он будет указан и в титрах), взяв для псевдонима девичью фамилию жены Галины. Однако руководство Второго творческого объединения этому воспротивилось: «Мы считаем нецелесообразным проводить какую-либо параллель между литературным образом Ладейникова и реально существующей фигурой советского разведчика. Поэтому нам кажется невозможным начинать повествование с документальной сцены, в которой должен выступить полковник К.Г. (так в тексте. — В.П.) Панфилов».

Владимир Петрович был человеком упрямым, от своих идей отказываться не любил. Когда начались съёмки, он снова попытался продавить идею с прологом, только уже от имени Рудольфа Абеля, главного консультанта картины (в титрах его указали как полковника В.М. Иванова). Киноначальство снова высказалось против: «С точки зрения главного управления (кинематографии. — В.П.) такого рода эпизод может нанести серьёзный ущерб художественному восприятию картины и вместе с тем наложит на автора серьёзные дополнительные обязательства». Тогда упрямый сценарист, что называется, пошёл в обход. Он написал текст выступления, согласовал его на Лубянке и у первого заместителя председателя Госкино Владимира Баскакова и направил на студию с соответствующим пояснением: «Хочу обратить ваше внимание на то, что в этот текст уже нельзя вносить какие-либо поправки. Впрочем, я полагаю, что вы и сами это прекрасно понимаете». Это был первый случай, когда советский разведчик-нелегал засветился на экране.

Существует немало рассказов о том, как для съёмок этого эпизода Абеля загримировали до полной неузнаваемости. Авторы подобных историй, по всей видимости, не смотрели или давно не пересматривали картину. В начале выступления идёт крупный титр: «Советский разведчик полковник Рудольф Иванович Абель». Да, подлинное имя этого человека — Вильям Генрихович Фишер, но как Абель он уже тогда был достаточно хорошо известен, во всяком случае, за пределами СССР. Его обмен на Фрэнсиса Пауэрса широко освещала западная пресса, а значит, грим просто терял всякий смысл.

Впрочем, легенда эта возникла не на пустом месте. Ей предшествовала абсолютно реальная история, рассказанная впоследствии Саввой Кулишом. Рудольф Иванович приехал в Ленинград на съёмку. На вокзале его встречали чины из местного Комитета госбезопасности. Из вагона все пассажиры вышли, но Абеля среди них не было. Кто-то помчался звонить в Москву по спецсвязи — вдруг разведчика выкрали по дороге или даже убили. А Кулиш пошёл к выходу. И вдруг почувствовал, что кто-то тронул его за плечо. «Иди и не оборачивайся», — услышал режиссёр знакомый голос. С вокзала они, делая вид, что незнакомы, отправились в гостиницу «Октябрьская», где жил Кулиш. Уже в номере Савва Яковлевич попытался выяснить, что происходит, не переставая изумляться тому, что при всём желании не смог бы на улице узнать своего собеседника. Рудольф Иванович был резок: дураков, не знающих азов своей профессии, надо учить!

Абель велел Савве отправляться на студию и, чтобы прикрыть разницу во времени — прямиком с вокзала Кулиш уже должен был быть на «Ленфильме», принять в буфете коньяку. А главное — никому не признаваться, что он в городе. Кулиш так и поступил. Ему поверили, все, кроме… второго консультанта. «У тебя съёмка срывается, а ты, Савва, что-то уж слишком спокоен, — с улыбкой отметил Молодый. — Наверняка Абель уже где-то здесь». Ровно в 16:00 в павильоне появился Абель. В своём обычном виде. Причём он прошёл на территорию без всякого пропуска — его просто не заказали, решив, что Рудольф Иванович не приехал.

Владимир Владимиров был прав, когда настаивал на этом монологе. Он придал картине более глубокое и сильное звучание.

«Я выступаю в роли, необычной для меня, потому что люди моей профессии привыкли больше слушать и меньше говорить. Но тема этой картины волнует меня и моих товарищей. Поэтому я думаю, что это оправдывает некоторое отступление от наших правил. Вы, вероятно, читали в газетах о том, что в некоторых капиталистических государствах проводятся опыты по использованию бактериологических и химических средств массового уничтожения людей. Эти последние в особенности страшны, потому что они поражают психику людей и уничтожают их нервную систему. В английском городе Портоне, в канадском Саффилде имеются лаборатории, в которых хранятся возбудители самых страшных эпидемий, которые когда-либо поражали человечество.

Во время войны мне довелось встретиться с одним немцем, врачом, отъявленным нацистом, который цинично заявлял о том, что нужно уничтожить беспощадно всех неполноценных людей во имя улучшения человеческого рода. Эти бредовые идеи не погибли вместе с гитлеровской Германией. В Соединённых Штатах Америки я встретился с одним американским офицером из Форт-Детрика и военно-химической лаборатории, которая там существует, который выражал те же самые мысли. Всякий раз, когда подобные люди имеют в своих руках такие страшные средства массового истребления, встаёт вопрос раскрыть их замыслы. Раскрыть для того, чтобы избежать катастрофы. Ради этого работали мой коллега Рихард Зорге и мои товарищи, о которых рассказывает эта картина. Конечно, страна не названа, изменены фамилии и имена, но основа картины подлинна, как подлинна та борьба, которую мы ведём. Мы — люди, которые стремятся предотвратить войну».

Мы неизвестны, но нас узнают

В книгах о советской разведке имя Конона Молодого упоминается нечасто. И всегда с комментарием в духе «Гриф "Совершенно секретно" ещё долго будет хранить тайну многих документов из его личного дела». Официальная биография, размещённая на сайте Службы внешней разведки, скупа донельзя, и странно было бы ожидать чего-то иного. Родился в 1922 году в Москве в семье научных работников. Отец умер, когда мальчику было всего семь лет. И больше там об отце ни слова. Мама Евдокия Константиновна одна воспитывала двоих детей, успевая заниматься научной работой. Сказано, что она работала в НИИ протезирования и имела звание профессора, а в годы войны была военным хирургом. В 1932 году десятилетнего Конона с разрешения правительства (!) отправляют в США к тётке, уехавшей туда ещё до революции и жившей в Сан-Франциско. Чем был вызван такой загадочный поворот в судьбе будущего аса разведки? Нет ответа. Через шесть лет мальчика возвращают на родину.

В 1940-м он оканчивает школу, и осенью его призывают в армию, а с началом войны он начинает службу в отдельном разведывательном дивизионе, считается лучшим специалистом по добыче «языков» в тылу противника. В 1946 году лейтенант демобилизуется и поступает на юридический факультет Института внешней торговли. Учится, судя по всему, прекрасно, делает значительные успехи в китайском языке и ещё студентом привлекается к разработке учебника, а по окончании института в 1951 году остаётся там в качестве преподавателя. Но не судьба была Конону Молодому стать китаистом. В том же году его направили в Службу внешней разведки, а через три года с паспортом канадского бизнесмена Гордона Лонсдейла он отбыл в Великобританию — на службу против Её величества.

Резидентура, созданная Молодым (оперативный псевдоним Бен), шесть лет добывала для Советского Союза ценнейшую информацию. В 1961 году сотрудник польской разведки Михал Голеневский сбежал в США, и ЦРУ передало британским коллегам информацию об агентах, работавших на базе британских ВМС в Портленде. По ним и вышли на Бена — Молодого арестовали во время получения от агентов добытых ими секретных документов. Суд приговорил его к 25 годам тюремного заключения, но в 1964 году разведчика обменяли на арестованного в Москве британского шпиона Гревилла Винна. Вот, собственно, и вся информация. Разумеется, официальная.

Кроме неё существует полу- и неофициальная. И огромное количество легенд и домыслов. Известно, что отец Конона Трофим Кононович Молодый занимался прикладной физикой, преподавал в Московском университете и скончался от инсульта в возрасте 40 лет. По непроверенным данным, Молодый-старший дружил с Генрихом Ягодой, и тот якобы посодействовал отправке сына покойного друга к американской тётушке. По одной версии, это была сестра Трофима Кононовича Агриппина, по другой — сестра Евдокии Константиновны Анастасия. Якобы Анастасия приехала из Штатов в Россию и предложила сестре, мыкающейся с двумя детьми, забрать племянников к себе. Однако маленькая Наташа отказалась, а Конон согласился. Но почему нужно было при живой матери-профессоре отправлять ребёнка за океан? И кто впустил американскую тётушку — не активистку рабочего движения, а наоборот, даму весьма состоятельную — в СССР?

Поклонники конспирологических теорий уверяют, что мальчика заранее готовили к будущему поприщу — растили в среде, сходной с той, в которой ему потом пришлось работать. Конон действительно освоил английский как родной (а в институте и французский с немецким) и впоследствии очень органично вписался в образ канадца-предпринимателя. И ещё один нюанс: в Москву юноша вернулся в 1938 году, вскоре после расстрела Ягоды.

Когда воротимся мы в Портленд

Отбывая в «командировку», Конон Молодый сообщил родным, что едет в Китай, в такую богом забытую глушь, что не то что на скорую встречу, даже на письма рассчитывать не приходится. Документы на имя Гордона Лонсдейла, которыми его снабдили, были подлинными. Их владелец уже пребывал в лучшем из миров и претензий предъявить не мог. Какое-то время новоиспечённый Гордон осваивался в Канаде, а затем двинулся в Англию. Думается, что канадская военная база Саффилд — крупнейшая в этой стране — была упомянута в выступлении Абеля неслучайно. Можно с большой долей вероятности предположить, что изначальной целью «канадца» Лонсдейла была именно она. Но затем, по всей видимости, разведчику изменили задание, и он передислоцировался на берега Туманного Альбиона.

Среди прочего в сферу его интересов входили военно-морская база в Портленде и научно-исследовательский центр, функционировавший там. Лонсдейлу удалось завербовать сотрудника этого центра Гарри Хоутона, а через него и его возлюбленную Этель Джи и передавать в центр ценнейшую информацию, касающуюся британского подводного флота, начиная с описаний новейших сплавов для изготовления корпусов субмарин и заканчивая тактико-техническими характеристиками вооружения, которое они несли. Хотя основой для сценария «Мёртвого сезона» стала другая операция.

В открытых источниках сведений о нём меньше, чем никаких. Речь идёт о расположенном неподалёку от Солсбери центре химических и бактериологических исследований Портон-Даун. Сегодня это название известно во всём мире, а тогда, в 1960-х, это был сверхсекретный объект, на котором ещё со времён Первой мировой войны велись работы по испытанию новых видов боевых отравляющих веществ, в том числе и газов. Правда, поначалу в них видели только «эффективный» способ убивать. До появления идей, исповедуемых последователями доктора Хасса, за которым охотились Ладейников и Савушкин, оставалось ещё почти полвека.  

Конон Молодый 

Указание на реальную лабораторию смерти в фильме тщательно зашифровано. В первоначальном варианте сценария городок назывался Дорчестером, что слишком явно указывало на страну, хоть и уводило от Портон-Дауна, поскольку этот населённый пункт находится рядом с Портлендом, а не с Солсбери. В конечном итоге название изменили на Доргейт, но, видимо, руководство КГБ решило дезавуировать противника, и в монологе Абеля прозвучало почти точное название места, где «благодетели» человечества пытались предрешить его судьбу.

Нас считают обманщиками, но мы верны

Британская одиссея мистера Лонсдейла вполне могла бы стать основой для авантюрного романа в духе бондианы. И он не упустил такой возможности.

Весной 1965 года в британской воскресной газете The People появилась публикация Кена Гарднера, утверждавшего, что он взял интервью у Лонсдейла, когда тот после обмена некоторое время ещё находился в Восточном Берлине. Журналист уверял, что его собеседнику «очень нужны деньги, и он готов продать историю своей жизни». Однако материал Гарднер подал не в виде интервью, а как «мемуары», щедро снабжённые разнообразными пикантными подробностями, включая внушительный «донжуанский список» неутомимого суперагента. Сам журналист несказанно гордился тем, что обвёл матёрого шпиона вокруг пальца, не согласовав с ним текст статьи. Можно лишь представить, как веселился рассказчик, навешивая на уши репортёра всё новые и новые порции «лапши». Впрочем, именно в этой статье впервые было упомянуто, что Лонсдейла интересовали исследования, проводившиеся в Портон-Дауне.

Полгода спустя в маленьком лондонском издательстве воспоминания мистера Лонсдейла вышли отдельной книгой. Они существенно отличались от публикации в The People, а в предисловии автор подчёркивал, что газетная статья «изуродовала и исказила суть». Впрочем, и на родине пресса далеко не всегда придерживалась фактов и отдавала должное этому человеку. После возвращения Конона Трофимовича в Москву с ним встречался «журналист № 1», как в то время называли Алексея Аграновского. Он сделал большое интервью с разведчиком, которого знал как Константина Трофимовича Перфильева, для журнала «Знамя», но оно вышло только в 1988 году, когда их обоих уже не было в живых, и, насколько опубликованная версия отличается от стенограммы разговора, уже не установить. Однако очевидный крен в «историю успешного бизнеса» показывает, что она была отредактирована в соответствии с духом времени.

В некрологе, опубликованном в «Красной звезде», говорилось только о его деятельности в годы Великой Отечественной, а в качестве «настоящего имени» Гордона Лонсдейла значился некий Георгий Лонов. Вскоре «Комсомолка» начала печатать серию материалов о судьбе этого мифического персонажа, и даже был анонсирован выход книги о нём, но она так и не была напечатана. Лишь в 1990 году советско-польское полиграфическое общество «Орбита» издало книгу «Гордон Лонсдейл: Моя профессия — разведчик», которая, как утверждается, основана на рукописи самого Молодого. И, наконец, в 2018-м к столетию ЧК — НКВД — КГБ в серии «Жизнь замечательных людей» вышла биография Конона Молодого, написанная Владимиром Антоновым, журналистом-международником, писателем и по совместительству полковником Службы внешней разведки. Но и в ней хватает неточностей. Сопоставлять жизнеописания Лонсдейла-Молодого — отдельная головоломная задача, не имеющая однозначного решения. 

В картине есть замечательная сцена между Ладейниковым и отцом Мортимером, у которого разведчик пытается выведать тайну исповеди убитого подручными Хасса профессора О’Рейли, осознавшего, куда могут завести проводимые в центре исследования. Священник, по понятным причинам отказываясь нарушить пастырский долг, старается понять, для чего эта тайна нужна его собеседнику. Кто он такой? И Ладейников, тонкий психолог, начинает говорить с отцом Мортимером на языке, который тот способен постичь:

«Мы неизвестны, но нас узнают.

Нас считают умершими, но мы живы в великом терпении.

Под ударами, в темнице, в бесчестии, в изгнании.

Нас считают обманщиками, но мы верны…» 

В эти четыре фразы укладывается вся жизнь незаурядного человека, каким был Конон Молодый. 

25 лет — достаточное время для размышлений

Ладейникова, как и Молодого, осудили на 25 лет. То, что он советский разведчик, предполагается едва ли не с самого начала. Потому его в течение трёх лет и пытались перевербовать, упирая на то, что на родине его давно списали со счетов и из тюрьмы он выйдет седовласым старцем. Тот отшучивался, что у него теперь будет достаточно времени для размышлений, которого ему так не хватало на воле. Конону Молодому, напротив, удалось даже на суде отвести от себя подозрения в работе на СССР, и его обвинили по куда более мягкой статье за злоупотребление государственными секретами.

Донатас Банионис в роли Ладейникова

Из-за предательства Голеневского из большой игры был выведен ещё один человек, работавший на нашу разведку, — Джордж Блейк, которого Би-би-си считала «одним из самых известных сотрудников британских спецслужб, перешедших на сторону Советского Союза». И вот его, англичанина, осудили на 42 года! Волею судеб Блейк и Лонсдейл оказались в одной тюрьме и регулярно встречались во дворе во время прогулок. Чувство юмора не изменяло Гордону и в заключении. Другие заключённые не без удивления наблюдали, как два арестанта то и дело разражались хохотом, смеясь над анекдотами, которых, по словам Блейка, его коллега знал огромное количество. Что помогало Гордону сохранять бодрость духа? Природный оптимизм? Вера в собственную везучесть? А может, и то, и другое разом?

Не исключено. Поскольку Блейк, вспоминая о друге, любил рассказывать одну забавную историю: «Как-то летом 1961 года во время прогулки Лонсдейл сказал мне: "Джордж, обрати внимание на мои слова. В 1967 году мы встретимся на Красной площади во время празднования 50-летия Октябрьской революции". Он тогда начинал отбывать 25-летний срок тюремного заключения, а я — 42-летний. Для того чтобы эти слова сбылись, должно было произойти настоящее чудо. Но реальная жизнь часто бывает более фантастической, чем самое смелое воображение. И чудо произошло. Лонсдейла обменяли в 1963 (так у Блейка. — В.П.) году, а мне удалось бежать в 1966-м. И в ноябре 1967 года мы оба действительно были на Красной площади». Ему оставалось жить ещё три года.

На родине Молодый служил в центральном аппарате СВР, обучал будущих нелегалов, читал лекции и наверняка занимался не только этим. Конон Трофимович застал триумф картины, к созданию которой был причастен. Но дни его были сочтены. 9 октября 1970 года он, гуляя с женой по лесу (оба были азартными грибниками), неожиданно упал замертво. Официальной причиной смерти был указан обширный инфаркт. Конону Молодому было всего 48.

Донатас Банионис узнал о его смерти случайно: «Подходя к посольству США для оформления визы, вдруг столкнулся с незнакомым человеком, который про­изнёс: "Извините, хочу вам сказать, что позавчера умер Конон...» Артисту эта внезапная смерть всегда казалась странной, и в одном из своих последних интервью разговор на эту тему Донатас Юозович закончил многозначительной фразой: «Воз­можно, ему "помогли" — лечили так, чтобы вызвать у него инфаркт. Он слишком мно­го знал...»