Эпический герой

250 лет назад — 19 января 1772 года (указанный во многих источниках 1770-й — ошибочная дата) — в Петербурге в семье дворянина Ивана Толстого, внука графа Андрея Остермана — дипломата и сподвижника Петра Великого,  родился сын Александр. Он получил прекрасное домашнее образование, свободно владел французским и немецким, а также латынью: его отец считал, что для обретения мудрости надлежит читать труды античных мыслителей в подлиннике.

«Раненого (рука держалась ещё на плечевом суставе; надо было отделить её) отнесли с места сражения на более безопасное… Его скоро окружили врачи из разных полков. Он остановил свой взор на одном из них, ещё очень молодом человеке, недавно поступившем на службу (это был Кучковский), подозвал его к себе и сказал ему твёрдым голосом: "Твоя физиономия мне нравится, отрезывай мне руку". Во время операции он приказал солдатам петь русскую песню...» — писал известный автор замечательных исторических романов Иван Лажечников. Но это не фрагмент художественного повествования о личности воистину эпического масштаба. Герой этого рассказа граф Александр Остерман-Толстой был совершенно реальным человеком...

С раннего возраста Александр по обычаю тех лет был записан на военную службу в лейб-гвардии Преображенский полк и к 14 годам уже имел чин прапорщика.

А через год юному офицеру представилась возможность проявить себя в бою — в 1787 году началась война с Турцией. По приказу Екатерины II из гвардейцев был сформирован батальон волонтёров, и Александр Толстой, разумеется, подал прошение о зачислении в него. Батальон влился в дивизию, входившую в Екатеринославскую армию князя Григория Потёмкина-Таврического, которая вела боевые действия в Молдавии и Бессарабии. В октябре 1789 года Толстой участвовал в сражении на реке Сальче и штурмовал крепость Бендеры, за что был произведён в поручики.

На следующий год он поступил в гребную десантную эскадру, которой командовал Иосиф де Рибас, будущий генерал-губернатор и строитель Одессы. За участие в ожесточённом сражении у Килийских ворот Толстой был награждён Александровской лентой. Вскоре к стенам Измаила прибыл Александр Суворов. Началась усиленная подготовка к штурму. И вот наконец судна де Рибаса подплыли к Измаилу со стороны южного вала. Отряд Толстого прошёл ночью к берегу по ледяной воде и участвовал в прорыве войск в крепость и сражении внутри её стен. Храбрость при штурме Измаила принесла 18-летнему Александру первый крест — орден Святого Георгия IV степени.

А 27 октября 1796 года полковник Толстой стал графом Остерманом-Толстым. Александр доводился внучатым племянником последним представителям графского рода Остерманов, и бездетные братья покойной бабки, известные своим богатством и твёрдым характером Фёдор Андреевич и Иван Андреевич Остерманы, избрали его наследником и преемником фамилии.

Два года спустя 26-летний граф был произведён в генерал-майоры с назначением состоять шефом Шлиссельбургского мушкетёрского полка. При Павле I он был уволен из армии (приближённых Потёмкина тот не жаловал) и смог вернуться на военную службу только после воцарения Александра I. Новый император питал к молодому генералу самые добрые чувства. Впрочем, их граф вызывал практически у всех знавших его людей.

Бывший его адъютантом Иван Лажечников так вспоминал об Остермане-Толстом: «Мелочным интриганом никогда не был, кривыми путями не ходил и не любил тех, кто по ним ходит; никогда не выставлял своих заслуг и ничего не домогался для себя, лести терпеть не мог. Для стрел, откуда бы ни шли, смело выставлял грудь свою. О пище и здоровье солдат заботился, как отец. Когда стояли войска в лагере, он почти каждый день обходил их во время трапезы, всегда пробовал солдатскую пищу, и горе начальнику, у которого в полку находил её скудною или нездоровою!.. Против суровостей русских непогод граф, казалось, закалил себя; нередко в одном мундире, в сильные морозы, делал смотр полкам. Это была железная натура и телом, и душою».

«Рыцарское бесстрашие в сражении, отвага, когда была она нужна, и неодолимая стойкость, когда действие требовало упорно отстаивать оспариваемое место, были, по словам сведущих людей, отличительными принадлежностями военных способностей его», — писал о нём поэт и историк Пётр Вяземский.

Во время Наполеоновских войн военный талант Александра Ивановича раскрылся в полной мере.

В декабре 1806 года во главе 5-тысячного авангарда Остерман-Толстой отправился навстречу наполеоновскому маршалу Жанну Ланну и занял позиции у Чарнова, чтобы позволить основным силам союзников собраться у Пултуска, не дав французам перейти реку. Ожидание длилось четверо суток. Принимая в парадном мундире прибывшего на позиции главнокомандующего фельдмаршала Михаила Каменского, Остерман-Толстой внимательно следил за противоположным берегом, куда подходили главные силы Наполеона. Когда противник поджёг деревню и перешёл в наступление, генерал уже находился в боевых порядках. Он неоднократно сам водил в атаку батальоны Павловского полка. Его адъютант будущий декабрист Сергей Волконский рассказывал: когда павловцы стали нести большие потери, их командующий приказал полку залечь, а сам «как в древних веках рыцари, не слезал с лошади». Всю ночь его дивизия сдерживала натиск французов, предотвратив попытку Ланна зайти в тыл союзным войскам. Военный историк Генрих Жомини писал о чарновском бое: «Граф Остерман маневрировал истинно по-военному, и войска его явили истинное мужество и стойкость. Предусмотрительная решимость избавила русскую армию от почти неминуемой гибели. Предвидя опасность, которой подверглись они, если бы неприятель успел бы отрезать его, переправившись через Нарев, Остерман, отступая от Чарнова, самовольно приказал генералу Багговуту, стоявшему в Загреже, идти в Пултуск. Вследствие этого неприятель был остановлен, а Беннигсену доставлен был случай впервые восторжествовать над непобедимым доселе неприятелем».

Необыкновенную стойкость Остерман-Толстой проявил в сражении у Прейсиш-Эйлау зимой 1807 года, где командовал 2-й дивизией и левым флангом. Пока передние шеренги отбивали атаку французской конницы, генерал повернул задние ряды и повёл их навстречу неприятелю, ударившему с тыла. Так он стал, по сути, спасителем всей армии. Этот бой принёс ему золотую шпагу с надписью «За храбрость».

Весной того же года на территории Пруссии развернулись военные действия против корпуса маршала Мишеля Нея, который стремился отрезать русских от Кёнигсберга. 24 мая авангард Петра Багратиона, куда входила дивизия Остермана-Толстого, принял удар превосходящего в числе неприятеля. В этом бою Остерман был ранен в ногу пулей навылет. По излечении его назначили командиром лейб-гвардии Преображенского полка и начальником 1-й пехотной дивизии. 

Боевые действия закончились подписанием Тильзитского мира, против которого Александр Иванович открыто выступил, заявляя, что новая война с Наполеоном неизбежна и надо к ней готовиться. Французский посланник Арман де Коленкур в донесениях называл графа «главой военной оппозиции».

В октябре 1810 года Остерман, измученный раной, добился отставки с правом ношения мундира. Но отдых оказался кратким.

Весной 1812 года началась отправка войск на западную границу. И граф, разумеется, не смог оставаться в стороне. В апреле он отправился на запад в одиночку, в собственной карете. В июне Александр Иванович прибыл в расположение 1-го пехотного корпуса Петра Витгенштейна, находившегося на правом фланге 1-й Западной армии, которой командовал Михаил Барклай-де-Толли. Остерман явился в штаб командующего, назвавшись волонтёром, и выразил желание служить в любой должности.

После переправы Великой армии через Неман 24 июня Витгенштейн повёл свой корпус в Вилькомиру, оставив 4-тысячный отряд Якова Кульнева прикрывать отходящие войска. В самый драматический момент на поле боя появился высокий генерал с орденом Святого Георгия на мундире. Он корректировал огонь артиллерии и участвовал в отражении кавалерийских атак. Витгенштейн сообщил царю о поведении Остермана в этом сражении, а свидетель происходившего генерал-адъютант Фёдор Уваров ходатайствовал перед императором об оставлении отставного генерала на фронте. Вскоре в местечке Замошье Остерман-Толстой принял командование 4-м корпусом, с которым прошёл всю Отечественную войну.

Под Витебском он встал с корпусом на пути французов, прикрывая спешное отступление 1-й армии. Алексей Ермолов по этому поводу записал: «Надобен был генерал, который дождался бы неприятеля, и тот бы его не устрашил. Таким был Остерман, и он пошёл с 4-м корпусом». Имея значительный перевес в силах, маршал Иоахим Мюрат раз за разом посылал кавалерию в атаки, но русские стояли непоколебимо. Подошедшая на помощь французам пехотная дивизия была отброшена штыками и картечью.

А слова Остермана-Толстого, сказанные в бою под Островно, навсегда вошли в историю. «Яростно гремела неприятельская артиллерия и вырывала целые ряды храбрых полков русских. Трудно было перевозить наши пушки, заряды расстрелялись, они смолкли. Спрашивают графа: "Что делать?" "Ничего, — отвечает он, — стоять и умирать!"»

При Бородине его корпус сначала располагался на правом фланге, но около полудня был переброшен на участок между батареей Николая Раевского и Багратионовыми флешами, где решалась судьба битвы. Воодушевляемый примером  отважного командира, который сам водил полки в штыки, корпус Остермана-Толстого отбил все атаки и, поредевший почти наполовину, ни на шаг не сдвинулся с занятых позиций.

 «…Примером своим ободрял подчинённые ему войска так, что ни жестокий перекрёстный огонь неприятельской артиллерии, ни нападения неприятельской конницы не могли их поколебать, и удержали место своё до окончания сражения», — писал Барклай-де-Толли в рапорте с представлением списка генералов, отличившихся при Бородино.

Остерман-Толстой находился в передовых линиях до тех пор, пока его, сильно контуженного, не унесли с поля боя. И уже через несколько дней он снова был в строю. За отличия в Бородинском сражении был награждён орденом Святого Александра Невского с алмазами.

Граф сражался при Тарутине, участвовал в преследовании французов до Вильны.

«Это был мужчина сухощавый, с тёмными, несколько кудреватыми волосами, с орлиным носом, с тёмно-голубыми глазами, в которых мелькала задумчивость, чаще рассеянность. Осанка и приёмы обличали в нём человека высшей аристократии, но в одежде был он небрежен, лошадь имел простую. Отвага не раз увлекала его за пределы всякого благоразумия. Часто, видя отстающего солдата, он замахивался нагайкою, солдат на него оглядывался, и что ж?.. Оказывалось, что он понукал вперёд французского стрелка! Обманутый зрением, привычною рассеянностию, а ещё более врождённою запальчивостию, он миновал своих и заезжал в линию стрелков французских, хозяйничая у неприятеля, как дома», — вспоминал Фёдор Глинка.

Во время преследования отступающих французов корпус Остермана отличился при штурме Вязьмы. Затем он следовал параллельно французам, не давая им свернуть со Старой Смоленской дороги. В ожесточённом трёхдневном бою под Красным Остерман-Толстой был ранен, но поле боя не покинул. И только после изгнания неприятеля с Русской земли граф «позволил себе» уехать лечиться.

Впрочем, долго находиться вдали от армии он не мог, и 8 мая 1813 года появился под Бауценом в напряжённый момент сражения. Остановил отступающий гренадерский полк и повёл его в контратаку. Он был ранен в плечо, но, напрочь позабыв о себе, ещё три часа продолжал руководить боем, пока не потерял сознание. «Всегда впереди стрелков наших, сохранял он ничем непоколебимую храбрость, которую одушевлял командуемые им войска, водил оные многократно на штыки и всякий раз, стесняя и поражая неприятеля, приобретал совершеннейший успех», — писал генерал Михаил Милорадович о подвигах Остермана под Бауценом.

В августе не ведавший страха граф опять вернулся в строй и отличился в сражении, которое стало кульминацией его военной карьеры. Наполеон, одержав победу над войсками союзников под Дрезденом, приказал генералу Жозефу Вандаму отрезать им путь отступления при выходе из Судетских гор в Теплицкую долину. Но дорогу 50-тысячному корпусу Вандама преградил отряд Остермана-Толстого, в котором было всего 19 тыс. солдат. У чешского селения Кульм (Хлумец) произошла ожесточённая битва. Несмотря на серьёзный перевес в силах, прорваться в тыл к главным силам союзников французам не удалось. «Неприятель возобновлял атаки, употребляя все усилия, и всё разрушалось о твёрдую грудь неустрашимых, — вспоминал Остерман-Толстой. — Нет ужасов, могущих поколебать храбрые гвардейские полки».

В разгар сражения, когда граф повёл войска в контратаку, ему ядром раздробило левую руку. На соболезнования о ранении он ответил: «Быть раненому за отечество весьма приятно, а что касается левой руки, то у меня остаётся правая, которая мне нужна для крестного знамения, знака веры в Бога, на коего полагаю всю мою надежду».

Иван Лажечников потом писал в своих воспоминаниях: «Рука эта долго хранилась в спирте. Когда я приехал с ним в 1818 году в его Сапожковское имение, село Красное, он куда-то пошёл с священником и запретил мне сопровождать его. Впоследствии я узнал от того же священника, что он зарыл руку в фамильном склепе своих дядей, графов Остерманов, в ногах у гробниц их, как дань благодарности за их благодеяния и свидетельство, что он не уронил наследованного от них имени».

На следующий день подоспевшие подкрепления довершили разгром неприятеля и захватили в плен 12 тыс. французов вместе с Вандамом и его штабом. По словам императора Александра I, Остерман «потерянием руки своей купил победу».

Сражение при Кульме 

Победа при Кульме закрыла наполеоновским войскам путь в Богемию. Король Пруссии наградил Остермана-Толстого Большим Железным крестом, который за всю историю вручался всего семь раз. Дамы Богемии в благодарность за избавление от вторжения французов поднесли ему серебряный кубок с надписью: «Храброму Остерману от чехинь в память о Хлумце 17 августа 1813 года». Кубок, переданный графом в Преображенский полк, хранился в петербургском Преображенском соборе «для употребления его в Великом посту при Святом Причастии».

Вернувшись в Петербург в 1814 году, Остерман-Толстой поселился в доме на Английской набережной. Слывший оригиналом, граф переделывал здание по своему вкусу, и к 1818 году мраморные стены «с золотой арматурой» соседствовали здесь с гостиной, убранной под крестьянскую избу.

Белый зал украшали бюсты Александра Суворова, Петра Румянцева, Михаила Кутузова и статуя Александра I. На мраморной каминной плите стояли богемский кубок и фарфоровая ваза с изображением Кульмского сражения, подаренная хозяину дома Александром I. Тут же находилось выполненное скульптором Самуилом Гальбергом по заказу графа изваяние — прижизненное надгробие. Мраморный герой возлежит на барабане, в который когда-то были вставлены часы, показывавшие время его ранения при Кульме. На постаменте надпись: VIDES HORAS NESCIS HORAM («Ты видишь время, но не знаешь своего часа»).

Несмотря на последствия тяжёлого ранения, железная воля помогла Александру Остерману-Толстому вновь вернуться в строй. После завершения Заграничных походов русской армии граф был назначен командиром гренадерского корпуса и шефом лейб-гвардии Павловского полка. Это была очень высокая честь — обычно шефами гвардейских полков были члены императорской фамилии. В августе 1817 года, «в день, ознаменованный славными подвигами на полях кульмских», Александр Иванович получил чин генерала от инфантерии. Но тяжелейшие раны сильно подорвали здоровье героя, и он был уволен в бессрочный отпуск, формально продолжая числиться на военной службе.

В 1828 году граф Остерман-Толстой уехал за границу.

Под именем полковника Иванова в 1831 году граф отправился в трёхлетнее путешествие по Востоку. Там в качестве военного консультанта правителя Египта Ибрагима-паши он участвовал в войне против турецкого султана.

Последние 20 лет Александр Иванович прожил в Швейцарии и скончался в полном уединении в Женеве в январе 1857 года вскоре после своего 85-го дня рождения. В мае гроб с останками героя отправили в Россию для перезахоронения в рязанском имении Остерманов-Толстых. Однако по сей день не удалось найти никаких свидетельств того, что траурный кортеж благополучно прибыл к месту назначения. Во всяком случае, могилы Александра Остермана-Толстого в России не существует. А хранящаяся в Музее Отечественной войны 1812 года мраморная миниатюрная копия его надгробия является единственным скульптурным напоминанием о герое.

Елена МАЧУЛЬСКАЯ