Татьяна Маврина. Верность профессии

«Как трудно быть художником, не спать в ненастье за стеной…»

Посвящается Анастасии Строкиной

Она навсегда вписала своё имя в отечественную культуру. Писательница Анастасия Строкина отметила в своей книге «Татьяна Маврина. Много всего кругом», что долгую жизнь и великие начинания героине ещё в детстве нагадала мама.

Татьяна Маврина во всех документах указывала датой своего рождения 1902 год, передвигая её на два года вниз ради своего мужа. Только в декабре 2012 года была озвучена настоящая дата рождения художницы. Искусствовед Лидия Кудрявцева зачитала документ, представленный Алексеем Шелудченко, единственным наследником художницы, — метрическую запись. Из неё следует, что Маврина появилась на свет 29 октября 1900 года.

Анастасия Петровна Лебедева, мать нашей героини, принадлежала к дворянскому роду Мавриных, о чём в своей книге «Пешковы. Васильевы. Лебедевы (воспоминания)» упоминает племянница её супруга Ольга Лебедева. Она приводит метрическую выписку о браке учителя и литератора Алексея Ивановича Лебедева и с Анастасией Петровной, заключённом в 1899 году.

Никакой иной информации в открытых источниках найти не удавалось, так как ни один исследователь не рассматривал семейную историю Лебедевых, Мавриных и не обращался к генеалогии этой семьи. Поэтому, чтобы более подробно прояснить вопрос происхождения Анастасии Петровны, потребовалось обратиться к фондам РГИА (Российского государственного исторического архива). В фонде 1343 года было выявлено и просмотрено дело дворян Мавриных, значившихся по Нижегородской губернии. Несмотря на то что последняя дата в этих документах — 1856 год, можно сделать выводы, что в них всё-таки идёт речь о семье Анастасии Петровны Мавриной.

В деле Департамента герольдии «О дворянстве рода Мавриных» содержится информация о Петре Егоровиче Маврине 1811 года рождения, чей отец Егор Дмитриевич Маврин выслужил дворянство, полученное за воинский чин по патенту, выданному в 1794 году. Эти сведения доказывают, что данное семейство не имеет никакого отношения к старинному роду Мавриных-Глинок, к которому их ошибочно приписывают некоторые исследователи.

Предки Татьяны Алексеевны Мавриной по линии матери происходили из Балахновского уезда Нижегородской губернии. Дедушка нашей героини Пётр Егорович Маврин, окончив Ярославское Демидовское училище, уехал в Москву, где поступил на медицинский факультет Московского государственного университета. В 1836 году он стал лекарем первого отделения и по прошению был определён уездным врачом в город Горбатов Нижегородской губернии. Через два года Пётр Егорович Маврин получил чин титулярного советника, что подтверждает его потомственное дворянское происхождение.

Пётр Егорович женился на Марии Васильевне (предположительно урождённой Гриденковой). Возможно, в качестве приданого она получила благоприобретённое имение в «сельце Алферове Гороховецкого уезда Владимирской губернии». Мария Васильевна подарила мужу немало детей (про одиннадцать пишет О.М. Лебедева), пятеро из которых упоминаются в деле: Николай, Александра, Надежда (которая встречается в адрес-календаре Нижегородской губернии за 1885 год как учительница), Серафима, Владимир. Скорее всего, некоторые из них рано скончались. Вероятно, единственным выжившим сыном в этой семье был Николай Петрович, так как он наследовал родительские имения и заботился о сёстрах, всех имён которых восстановить невозможно за неимением документов.

Анастасия Петровна появилась на свет в 1863 году и, вероятнее всего, была младшим ребёнком в семье. Можно предположить, что она училась в гимназии или закрытом учебном заведении с пансионом, по окончанию которого дворянские девушки получали право преподавать. Ведь известно, что Анастасия Петровна преподавала в Нижегородском пятиклассном училище имени А.М. Гациского. Скорее всего, именно там она познакомилась со своим будущим мужем Алексеем Ивановичем Лебедевым, о котором стоит рассказать подробнее.

Упомяну, что родители Татьяны Мавриной вступили в брак из-за беременности Анастасии Петровны. По воспоминаниям племянницы, венчание, состоявшееся в церкви 1-го тюремного корпуса, было заключено по причине нежелания родителей обрекать девочку на тяжёлую долю незаконнорождённой. Анастасия Маврина выходила замуж немолодой девушкой, в 35-летнем возрасте, что считалось весьма поздним союзом. Скорее всего, родственники Анастасии Петровны, будучи дворянами, не одобрили её брака с мещанином, тем более состоявшим под негласным надзором.

Под надзор Лебедев угодил как бывший народник, отсидевший два года за участие в нелегальном революционном кружке. Он был разносторонним человеком, работал народным учителем и придерживался прогрессивных взглядов. Работая на фабрике учеником конторщика, в свободное время посещал библиотеку, где сблизился с гимназистами. В 1890 году он познакомился в Костроме с одним из революционеров, пытавшихся восстановить организацию «Народная воля», к тому времени уже разгромленную. Лебедев попал под арест, но после отбытия двухлетнего наказания вновь начал заниматься старыми делами. Состоя в должности бухгалтера и заведующего отделом народного образования в земской управе Кинешмы, Алексей Иванович организовал там публичную библиотеку, в которой собирался антиправительственный кружок. Вскоре в связи с этим Лебедева уволили, и он отправился в 1896 году в Нижний Новгород, где вновь угодил под слежку полиции за аналогичную деятельность. Вплоть до Октябрьской революции, несмотря на наличие жены и детей, он продолжал тем или иным образом участвовать в подпольной борьбе. И при этом занимал различные должности в Комитете народного образования Нижнего Новгорода.

Уже в то время карьера Анастасии Петровны успешно развивалась, и она даже стала директором училища, в котором преподавала. Это училище окончила в 1910 году будущая художница, после перешедшая учиться в Мариинскую женскую гимназию. К этому времени в семье Лебедевых было две дочери и сын (Екатерина, Елена и Сергей).

«В декабре 1910 года Таня с папой бродили по рождественской ярмарке, — делает несколько художественных зарисовок писательница Анастасия Строкина. — Её сёстры Катя и Лена остались дома с мамой — наряжать ёлку. Брат Серёжа помогал им — носил коробки с игрушками и серпантином. А у Тани в этот раз настроение было другое — не ёлочное. Ей хотелось на улицу, и чтобы идти — долго-долго, и чтобы непременно случилось на пути приключение. Хотя бы и самое крохотное, как снежинка.

Папа как раз собирался на ярмарку.

— Можно я тоже? — спросила Таня.

— А как же ёлка? — удивился Серёжа.

— Мы не будем ждать тебя целый день! — загрустили сёстры.

— Ничего! Наряжайте без меня. А я — на улицу.

Застывшие реки, иней, мороз, скрип снега — этот день перед новогодними праздниками Таня и через много лет вспомнит: "Выпряженные лошадёнки в белых иголках, пар стоит, кучи сена и навоза. У мужиков на усах сосульки, а брови, даже ресницы — белые, мохнатые".

Чего только не продавали на ярмарке — глаза разбегаются!

"Крытые холстом прилавки с яркими сладостями, кренделями, жёлтый или малиновый лимонад… Развал игрушек. Можно выбирать, пока не окоченеешь".

Таня посмотрела на деревянного коня с плоскими боками, раскрашенного торопливой кистью.

— Конь вороной! Отец вырезал — я рисовал! — нахваливал игрушку лавочник.

— Ну так давай его сюда! — улыбнулся Танин папа и купил коника.

— А как же франт Игнашка? Не положено коню без наездника! — настаивал продавец.

— Не нужно мне никого! — сказала Таня. — Я и сама справлюсь».

Искусствовед Ирина Лейтис в своей статье «Путешествие в страну цвета» кратко отмечает дальнейший жизненный путь Татьяны Алексеевны. В мае революционного и тяжёлого 1917 года наша героиня поступила на архитектурный факультет Политехнического института в Варшаве, эвакуированного в Нижний Новгород из-за Первой мировой войны. Поучиться в этом институте ей не удалось, так как в 1918 году заново пришлось получать аттестат зрелости, а ещё через три года жизнь круто поменялась.

После Октября 1917 года Алексея Лебедева по заданию Народного комиссариата просвещения командировали на работу сначала в Симбирск, затем в местечко Курмыш и, наконец, в город Сарапул.

«В Курмыше на Суре весной по большой воде мы катались на лодке по вечерам, захватывая и немалый кусок ночи, — вспоминала позднее художница. — Всегда оставляли незапертым одно окно большого дома, чтобы никого не будить, когда вернёмся. В старом парке ухал филин. Закат и светлая ночь уже без звёзд. Мы пробирались между кустами, задевая их вёслами. А кусты эти были верхушками леса. Мелководная Сура в разлив делала такие же чудеса, как и наши Ока и Волга… Осенью, нагрузившись только яблоками (из знакомого сада надавали), поплыли в Сарапул на Каме, куда направил Наркомпрос отца. В пути ели яблоки и спали в пустых каютах или за трубой наверху — там теплее».

Пребывая в Симбирске и Сарапуле, Татьяна Алексеевна начинает пробовать себя на художественном поприще. Вместе с братом Сергеем она помогала отцу в рисовании школьных пособий по различным дисциплинам.

«Школа, где нам пришлось жить, была пустая, за большим пустырём около молодого леса, — вспоминала она. — Вместо мебели были парты и нераспакованные ящики с книгами и негативами, на ящики мама ставила самовар. Мы с Катей рисовали клеевыми красками зверей из книги Кунерта — школьные пособия. За это нам выдавали паёк в виде ржаного зерна, из которого мама на примусе варила кашу. Сергей где-то доучивался. Свободное время мы проводили в городской библиотеке. Там оказались журналы "Мир искусства", "Аполлон", которыми мы начали интересоваться ещё в Нижнем».

Зимой 1921-го большое семейство Лебедевых перебралось в столицу. По поручению Анатолия Луначарского Алексею Ивановичу предстояло наладить в Москве производство диапозитивов. Ирина Лейтис отмечала, что отец Татьяны Алексеевны стал руководителем диапозитивной мастерской, которая в конце 1920-х годов расформировывается и переоборудуется в большую коммунальную квартиру. В этой квартире нашей героине предстоит прожить около 40 лет. С переездом жизнь Татьяны Алексеевны тоже кардинально меняется. Она поступает во ВХУТЕМАС (объединение высших художественных технических мастерских, созданных по всей стране с 1918 года).

«Всё променяла на фантастический вуз ВХУТЕМАС, — вспоминала о годах учёбы наша героиня. — Где преподаватели ничему не учили, говорили: "Пишите, а там видно будет". А писать было так интересно, что, придя домой, мысленно говорила: "Скорее бы наступило завтра, можно будет пойти в мастерскую и писать начатое вчера". Несмотря на долгие годы учения (1922–1929), мы все самоучки. Учились главным образом в двух галереях французских художников: Щукинской и Морозовской. Счастливые годы».

Ирина Лейтис обращает внимание на то, что учебный процесс занимал продолжительное время. Сначала предстояло пройти испытательно-подготовительное отделение, на котором преподаватели обучали своих подопечных художественному видению, то есть творческому восприятию действительности. Для студентов данные учебные традиции означали наличие большой степени свободы в области самовыражения. В 1925 году Татьяна Алексеевна переходит на основное отделение, где начинает уже более серьёзно изучать основы художественного языка. Она сначала поступает в мастерскую Германа Фёдорова, а затем на старших курсах переходит в мастерскую Роберта Фалька.

После окончания института вместе с Николаем Кузьминым, Даниилом Дараном, Сергеем Расторгуевым и Владимиром Милашевским дипломированная художница становится участницей художественной группы «Тринадцать». А.Б. Руднева в своей статье «Щедрота полная угодна небесам», посвящённой коллекции Татьяны Мавриной и Николая Кузьмина в Государственном музее А.С. Пушкина, подчёркивала, что «группа 13 объединила живописцев и графиков, стремившихся к живому и трепетному рисунку».

«В 1929 году мне повстречались интересные люди, именно люди, а не художественное знамя, кредо, платформа, течение, направление, — вспоминала художница. — Это были графики из Дома печати в Москве… Организаторский пыл этих художников, умные мысли; темпы рисования с натуры — быстрые, любой набросок может стать рядом с картиной — была бы рука!.. Всё соответствовало моему характеру. Льстило и их внимание к нам, "молодёжи" тогда. Понравилось и название предполагаемой выставки графики в Доме печати — "13"»…

«17 февраля 1929 года в Москве на Никитском бульваре в доме 8а была суета, — начинает очередную зарисовку Анастасия Строкина. —  Люди — один за другим — шли в Дом печати на открытие выставки, которую устроили тринадцать художников. Среди них — и недавняя выпускница Таня Лебедева.

— Пожалуйста, осторожнее! Вы наступили мне на ногу!

— Дайте же подойти поближе! Вы уже целый час на этот цветок смотрите!

— А вам что за дело, куда я смотрю?

— Потише, пожалуйста!

— Кто автор этого рисунка? Кузьмин?

— Милашевский!

— Смотрите-ка, написано Лебедева.

— Лебедева?

— Которая из них?

— Не знаю даже. Много их!

— Это точно. Целый лебединый пруд».

Именно после этой выставки Татьяна Алексеевна Лебедева стала подписывать свои работы фамилией Маврина. Если первая выставка имела оглушительный успех, то вторая подверглась серьёзному разгрому.

В материале «Видеть ту же красоту, что была триста лет назад» Ксения Кислицына пишет: «Многие работы этого периода остались неизвестны советскому зрителю». Но в то же время группа помогла соединить судьбы Татьяны Мавриной и Николая Кузьмина. Одержимые своей работой, они нашли друг друга на почве общей страсти к рисованию и к коллекционированию. С конца 1930-х годов она и её супруг начали собирать коллекцию икон, в которую вошли выдающиеся образцы древнерусского и народного искусства. Интерес к данному направлению отразился и в творчестве Татьяны Мавриной. Художница писала свои наивные «этюды» на тему икон, вплетая туда натюрморты.

В воспоминаниях Татьяна Алексеевна не касалась личной жизни, но в дневниках много места уделяла своему будущему мужу. Художник Сергей Заграевский, чья мама дружила со знаменитыми супругами, в своей книге весьма интересно вспоминает о своём знакомстве с ними: «Дом у них был полон интереснейшими вещами. Множество картин Татьяны Алексеевны (в Абрамцеве она активно работала), книги, альбомы, буклеты, на стене копия "Подсолнухов" Ван Гога — почему-то её я особенно запомнил. Интеллектуальные беседы, которые мама вела с Мавриной и Кузьминым, я понимал процентов этак на десять, но с удовольствием слушал… Картины Мавриной на меня не то что повлияли — заразили… Несомненно, под её влиянием я в детстве начал рисовать акварелью и пастелью ярких, пёстрых зверушек, причём на всём, что попадалось под руку, — картонки, коробки из-под конфет»…

В предвоенные годы художница увлеклась иллюстрированием классиков, чьи книги любила с детства, а с началом войны ставит перед собой цель — зарисовать старую Москву, которой грозила гибель под бомбёжками.

«В войну, проехав раз по Сретенке на автобусе, увидала за домами собор XVII века — такой же, как в книжках Грабаря, — писала она в автобиографии. — Я увидала всю его вековую красоту. И она может погибнуть от бомбёжек! Надо зарисовать, пока стоит целая… Буду рисовать всё, что осталось от "Сорока сороков", — пока не погибло. Я ходила по Москве — из улицы в улицу, по всем переулкам, площадям: рисовала незаметно, иногда в кармане пальто, иногда заходя в чужие подъезды; запоминала, чтобы дома уже написать красками на небольших листиках серо-голубой бумаги, на которой хорошо ложилась акварель и гуашь. Хорошо, что её было вдосталь».

Анастасия Строкина составила мысленный разговор с Татьяной Алексеевной, взяв часть предполагаемых ответов из её воспоминаний:

«— Вы помните начало войны?

— 1941 год в Москве — бомбёжки, затемнение окон, фонари не горят, на дорогах белые полосы, чтобы ориентироваться в темноте.

— А вы всё равно бесстрашно ходили по улицам. Рисовали. Зачем?

— Чем я могу помочь красоте? Надо скорее зарисовать всё, что сохранилось в Москве, подумала я, пусть хоть на бумаге останется. Я стала чуть ли не каждый день ходить по Москве и потихоньку рисовать.

— Был ли у вас любимый маршрут или, может, любимый пейзаж?

— Исходила все возможные улицы, дальние края, чаще пешком. Моя мастерская, моя натура — улицы, земля, небо и, главное, церкви, древнерусская — всё, что могло погибнуть от бомбёжек.

— Вы ведь сами говорили, что не любите писать архитектуру без людей. А тут — одни только церкви. Люди — совсем редко…

— Эвакуация опустошила город. В нашей коммуналке из 14 комнат и 38 жителей остались только 4 жилые комнаты, 10 жильцов и кошка.

— Художники во всём видят что-то необычное. Что увидели вы в городе без людей и света? Было ли что-то в нём особенное, несмотря на страх, несмотря на желание закрыть глаза и открыть их, когда всё закончится?

— Невиданная ранее красота города без огней с ночным небом. Можно было разглядывать и Млечный Путь, и все созвездия. Только рисовать нельзя».

В послевоенные годы наша героиня стала писать в манере, близкой к древнерусскому и народному искусству. Она прославилась не только как живописец, но и как книжный иллюстратор. Известно около двухсот книг с её иллюстрациями. Дебютной работой Мавриной в 1949 году стала сказка Александра Пушкина «О мёртвой царевне». Далее было множество русских народных сказок, за которые в 1975 году её нашла заслуженная награда — Государственная премия СССР. Ещё через год Маврина получила золотую медаль Ханса Кристиана Андерсена уже за международный вклад в дело иллюстрирования детских книг.

«"Пушкин словно всегда был рядом с Татьяной Мавриной: помогал, подсказывал, радовался успехам", — утверждает Анастасия Строкина. Рисунки к "Руслану и Людмиле" и особенно к "Лукоморью" принесли художнице настоящую славу.

Но всех на свете премий и наград важнее удивление в глазах читателей, когда они смотрят, как "колдун несёт богатыря" над жёлто-голубым морем, над синим суровым лесом, как тёмная избушка "стоит без окон, без дверей", в небе — летучие мыши, а на земле — огромные мухоморы, и где-то у сгоревшего пня притаились змеи.

Удивление и радость — от кота в красной рубашке, играющего на гуслях под знаменитым дубом. И усы у кота длинные, и лапы у него цепкие — как раз, чтобы струны дёргать. И обут он в лапти. Куда захочет кот, туда и уйдёт — хоть на край света, потому что цепью он не привязан. Может, потому он никуда и не уходит».

В 1960–1970-е годы нашу героиню увлекают путешествия по стране: она объезжает всё ближнее и дальнее Подмосковье, посещает города Золотого кольца России. Итогом путешествий становятся несколько десятков альбомов, дополненных дневниковыми записями, оформленными в книжных форматах, которые хранятся в её личном архиве.

В 1970-е годы Маврина познакомилась с писателем Юрием Ковалём и вместе с ним сотрудничала с издательством «Детская литература». Они выпустили целую серию книг.

Ей выпало прожить долгую и интересную жизнь, застать многие переломные события российской истории. На её глазах пала монархия, началась и закончилась война, ушёл в небытие Советский Союз. Всю свою жизнь художница вела дневники, и 18 октября 1993 года она записала: «Тепло и голубое. Кончился комендантский час. Полшестого я пошла гулять опять "в лес". Как мы говорим. Пустынно и тихо. Навстречу идут два мастеровых с сушками — здороваются. "Здравствуйте!" — "Добрый день". — "Как живёте?" — "Живу ничего, спасибо". Один прошёл вперёд по дорожке, а другой полез в карман… за бумажником, порылся в скудных "деньгах", выбрал одну и даёт мне. "Не надо, что Вы! Не надо!" — "Возьми, дорогуша. Возьми, пожалуйста". — "Ну, ладно, возьму на счастье". И разошлись. Дома посмотрела, в кармане 100 рублей. Ещё не облетело, и чёрные стволы в сумерки заманчивы. Но не сумею нарисовать, очень большая задолженность. Ведь осень в этом году особенно пышная. Была и тёплая, но сейчас похолодало всё же».

Она оставалась верна своей профессии до самого последнего дня. Великая художница ушла из жизни 19 августа 1996 года.