Этнограф Николай Гумилёв

В детстве Николай Гумилёв был слабым и болезненным мальчиком, но это обстоятельство не мешало ему грезить о дальних странствиях. Неслучайно свой первый сборник стихов он назвал «Путь конквистадоров».

Как конквиста́дор в панцире железном,
Я вышел в путь и весело иду,
То отдыхая в радостном саду,
То наклоняясь к пропастям и безднам.

Для себя Николай желал именно такого пути. И он нашёл его в таинственной Африке.

«На старинных виньетках часто изображали Африку в виде молодой девушки, прекрасной, несмотря на грубую простоту её форм, и всегда, всегда окружённой дикими зверями. Над её головой раскачиваются обезьяны, за её спиной слоны помахивают хоботами, лев лижет её ноги, рядом на согретом солнцем утёсе нежится пантера.

Узкие насыпи железных дорог каждое лето размываются тропическими ливнями, слоны любят почёсывать свои бока о гладкую поверхность телеграфных столбов и, конечно, ломают их, гиппопотамы опрокидывают речные пароходы. Сколько лет англичане заняты покореньем Сомалийского полуострова — и до сих пор не сумели продвинуться даже на сто километров от берега. И в то же время нельзя сказать, что Африка не гостеприимна, — её леса равно открыты для белых, как и для чёрных, к её водопоям по молчаливому соглашению человек подходит раньше зверя. Но она ждёт именно гостей и никогда не признаёт их хозяевами», — писал поэт в своём путевом дневнике.

На годы юности Гумилёва пришёлся бурный всплеск интереса к Абиссинии (нынешней Эфиопии) — «стране чёрных христиан». После открытия Суэцкого канала Абиссиния оказалась в центре стратегических интересов великих европейских держав.
В марте 1896 года Российское общество Красного Креста решило отправить в Абиссинию санитарный отряд, в Аддис-Абебе стал действовать русский госпиталь. А через два года в столицу Абиссинии прибыла российская императорская миссия. Дипломаты и офицеры познакомились с центральной частью страны, а поручик лейб-гвардии гусарского полка Александр Булатович дошёл до самых отдалённых её окраин. Он, например, первым из европейцев пересёк с севера на юг Кэфу —  область, от названия которой произошло слово «кофе».

Африканскими записками Булатовича Гумилёв зачитывался в бытность учеником царскосельской гимназии. Сам он совершил четыре путешествия в Африку: осенью 1908 года побывал в Египте; в декабре 1909 — январе 1910 года — во Французском Сомали (теперь это  Республика Джибути) и на восточной окраине Абиссинии; в сентябре 1910 — марте 1911 года — собственно в Абиссинии и в апреле — августе 1913 года — в восточной и южной частях Абиссинии и западной части Сомали.

Николай Гумилёв бежал от унылой повседневности в «мир волнующий и странный». Абиссиния стала для поэта неисчерпаемым источником вдохновения.

Между берегом буйного Красного Моря
И Суданским таинственным лесом видна,
Разметавшись среди четырёх плоскогорий,
С отдыхающей львицею схожа, страна.

Колдовская страна! Ты на дне котловины
Задыхаешься, льётся огонь с высоты,
Над тобою разносится крик ястребиный,
Но в сияньи заметишь ли ястреба ты?

Из Парижа, где он учился в Сорбонне, Гумилёв писал отцу о своей мечте хоть недолго пожить «между берегом буйного Красного Моря и Суданским таинственным лесом», но тот ответил, что ни денег, ни его благословения на такое «экстравагантное путешествие» Николай не получит до окончания университета. Пришлось экономить и откладывать деньги на поездку из средств, которые ему высылали родители.

И вот наконец Египет! Оттуда Николай Гумилёв писал Валерию Брюсову: «Дорогой Валерий Яковлевич, я не мог не вспомнить Вас, находясь "близ медлительного Нила, там, где озеро Мерида, в царстве пламенного Ра". Но увы! Мне не удаётся поехать в глубь страны, как я мечтал. Посмотрю сфинкса, полежу на камнях Мемфиса…»

Потом этот сфинкс появится в его стихах:

Сфинкс улёгся на страже святыни

И с улыбкой глядит с высоты,

Ожидая гостей из пустыни,

О которых не ведаешь ты.

Но такой — по сути туристической — была только первая поездка. Молодому человеку хотелось настоящих опасностей и приключений.

В декабре 1909 года Гумилёв напишет Брюсову из Джибути уже совершенно иное письмо: «Завтра еду в глубь страны, по направлению к Аддис-Абебе, столице Менелика. По дороге буду охотиться. Здесь уже есть всё, до львов и слонов включительно. Солнце палит немилосердно, негры голые. Настоящая Африка. Пишу стихи, но мало...  впечатлений масса. Хватит на две книги стихов. Если меня не съедят, я вернусь в конце января…»

Следующее письмо через месяц будет уже из Харара: «Вчера сделал двенадцать часов (70 километров) на муле, сегодня мне предстоит ехать ещё восемь часов (50 километров), чтобы найти леопардов… Я в ужасном виде: платье моё изорвано колючками мимоз, кожа обгорела и медно-красного цвета, левый глаз воспалён от солнца, нога болит, потому что упавший на горном перевале мул придавил её своим телом. Но я махнул рукой на всё. Мне кажется, что мне снятся одновременно два сна: один неприятный и тяжёлый для тела, другой восхитительный для глаз. Я стараюсь думать только о последнем и забываю о первом. Но я доволен своей поездкой. Она меня пьянит, как вино».

Здесь, в Африке, Николай Гумилёв нашёл всё, что искал: и яркие впечатления, и серьёзные испытания. Он шаг за шагом открывал для себя эту таинственную страну и её обитателей: «Там, где Абиссинское плоскогорье переходит в низменность, и раскалённое солнце пустыни нагревает большие круглые камни, пещеры и низкий кустарник, можно часто встретить леопарда, по большей части разленившегося на хлебах у какой-нибудь одной деревни. Изящный, пёстрый, с тысячью уловок и капризов, он играет в жизни поселян роль какого-то блистательного и враждебного домового. Он крадёт их скот, иногда и ребят. Ни одна женщина, ходившая к источнику за водой, не упустит случая сказать, что видела его отдыхающим на скале и что он посмотрел на неё, точно собираясь напасть. С ним сравнивают себя в песнях молодые воины и стремятся подражать ему в лёгкости прыжка. Время от времени какой-нибудь предприимчивый честолюбец идёт на него с отравленным копьём и, если не бывает искалечен, что случается часто, тащит торжественно к соседнему торговцу атласистую с затейливым узором шкуру, чтобы выменять её на бутылку скверного коньяку. На месте убитого зверя поселяется новый, и всё начинается сначала».

В Россию из этого путешествия вернулся уже бывалый человек, закалённый тяготами странствий. Вернулся, чтобы вскоре снова уехать в Африку.

Так что через полгода вновь будет пароход, узкоколейка в Дыре-Дауа с железными шпалами (деревянные источили бы в труху термиты) и путь на муле до Аддис-Абебы — по горам и через пустыни.

Блещут скалы, темнеют над ними внизу
Древних рек каменистые ложа,
На покрытое волнами море в грозу,
Ты промолвишь, Сахара похожа.

Но вглядись: эта вечная слава песка —
Только горнего отсвет пожара,
С небесами, где лёгкие спят облака,
Бродят радуги, схожа Сахара.

В столице Абиссинии Гумилёв целыми днями бродил по улицам, наблюдая местную жизнь. А потом его новый друг, молодой и богатый абиссинец лидж Адену, пригласил поэта погостить в его имении. Чтобы развлечь гостя, лидж Адену устроил охоту: «Облава в тропическом лесу — это совсем новое ощущение: стоишь и не знаешь, что покажется сейчас за этим круглым кустом, что мелькнёт между этой кривой мимозой и толстым платаном; кто из вооружённых копытами, когтями, зубами выбежит с опущенной головой, чтобы пулей приобщить его к твоему сознанью; может быть, сказки не лгут, может быть, действительно есть драконы…»

В Царское Село Николай Гумилёв вернулся в конце марта 1911 года больным сильнейшей африканской лихорадкой. И со смелыми планами на будущее: «У меня есть мечта, живучая при всей трудности её выполнения. Пройти с юга на север Данакильскую пустыню, лежащую между Абиссинией и Красным морем, исследовать нижнее течение реки Гаваша, узнать рассеянные там неизвестные загадочные племена. Номинально они находятся под властью абиссинского правительства, фактически свободны».

С этим проектом Николай Степанович отправился в Императорскую академию наук, но маршрут не утвердили из-за дороговизны. Тогда поэт предложил другой, который был принят после некоторых обсуждений: «Я должен был отправиться в порт Джибути в Баб-эль-Мандебском проливе, оттуда по железной дороге к Харару, потом, составив караван, на юг в область, лежащую между Сомалийским полуостровом и озёрами Рудольфа, Маргариты, Звай; захватить возможно больший район исследования; делать снимки, собирать этнографические коллекции, записывать песни и легенды».

Главная экспедиция Николая Гумилёва в Абиссинию началась 7 апреля 1913 года.

Вот и я выхожу из дома
Повстречаться с иной судьбой,
Целый мир, чужой и знакомый,
Породниться готов со мной:

Берегов изгибы, изломы,
И вода, и ветер морской.

Впервые Гумилёв ехал в Африку не на свой страх и риск, а с официальной миссией. Но без приключений снова не обошлось.

«Дождями размыло железную дорогу, и мы ехали 80 километров на дрезине, а потом на платформе для перевозки камней, — писал он в мае Льву Штернбергу в Музей антропологии и этнографии. — Мой маршрут более или менее устанавливается. Я думаю пройти к Бари, оттуда по реке Уеби Сидамо к озеру Зваю и, пройдя по земле Арусси, по горному хребту Черчер вернуться в Дире-Дауа. Таким образом я всё время буду в наименее изученной части страны галла. Благодаря дождям не жарко, всюду есть трава и вода, т. е. всё, что нужно для каравана. Правда, реки иногда разливаются, и в Дире-Дауа почти ежедневно есть несчастные случаи с людьми, но с такими мулами, как у меня, опасность сведена до минимума. Завтра я надеюсь уже выступить, и месяца 3 Вы не будете иметь от меня вестей».

Гумилёв отмечал перемены в знакомых ему местах: «За Джибути — будущее. Её торговля всё возрастает, число живущих в ней европейцев тоже. Года четыре тому назад, когда я приехал в неё впервые, их было триста, теперь их четыреста. Но окончательно она созреет, когда будет достроена железная дорога, соединяющая её со столицей Абиссинии Аддис-Абебой. Тогда она победит даже Массову, потому что на юге Абиссинии гораздо больше обычных здесь предметов вывоза: воловьих шкур, кофе, золота и слоновой кости». Прогноз Гумилёва сбылся. Джибути стала столицей созданной в 1977 году республики, названной по имени этого порта.

От порта Джибути путь к центральным областям Абиссинии шёл через Дыре-Дауа: «Дире-Дауа очень выросла за те три года, пока я её не видел, особенно её европейская часть. Я помню время, когда в ней было всего две улицы, теперь их с десяток. Есть сады с цветниками, просторные кафе. Есть даже французский консул. Весь город разделяется на две части руслом высохшей реки, которая наполняется лишь во время дождя: европейскую, ближе к вокзалу, и туземную».

И, наконец, Харар — древний город, в котором Николай Гумилёв подолгу бывал в каждом из своих путешествий: «Уже с горы Харар представлял величественный вид со своими домами из красного песчаника, высокими европейскими домами и острыми минаретами мечетей. Он окружён стеной, и через ворота не пропускают после заката солнца. Внутри же это совсем Багдад времён Гаруна-аль-Рашида. Узкие улицы, которые то подымаются, то спускаются ступенями, тяжёлые деревянные двери, площади, полные галдящим людом в белых одеждах, суд, тут же на площади, — всё это полно прелести старых сказок».

Научной деятельностью в абиссинских городах поэт занимался с поистине мальчишеским азартом: «Я собирал этнографические коллекции, без стеснения останавливал прохожих, чтобы осмотреть надетые на них вещи, без спроса входил в дома и пересматривал утварь, терял голову, стараясь добиться сведений о назначении какого-нибудь предмета... Надо мной насмехались, когда я покупал старую одежду, одна торговка прокляла, когда я вздумал её сфотографировать, и некоторые отказывались продать мне то, что я просил, думая, что это нужно мне для колдовства.

Для того, чтобы достать священный здесь предмет — чалму, которую носят харрариты, бывавшие в Мекке, мне пришлось целый день кормить листьями ката (наркотического средства, употребляемого мусульманами) обладателя его, одного старого полоумного шейха... Я копался в зловонной корзине для старья и нашёл там много интересного. Эта охота за вещами увлекательна чрезвычайно: перед глазами мало-помалу встаёт картина жизни целого народа, и всё растёт нетерпенье увидеть её больше и больше...»

В Хараре Гумилёв встретился с человеком, которому суждено было стать не только последним императором Эфиопии, но и последним самодержавным монархом в истории человечества. Хайле Селассие сумеет удержаться на троне поразительно долго — 44 года. А тогда его ещё звали Тафари Маконнен, и он был дэджазмачем — губернатором Харара и окружавших его территорий. Николай Степанович посетил его, чтобы получить разрешение на путешествие по Абиссинии: «Дворец дедъязмага, большой двухэтажный деревянный дом с крашеной верандой, выходящей во внутренний, довольно грязный двор, напоминал не очень хорошую дачу где-нибудь в Парголове или Териоках. На дворе толклось десятка два ашкеров, державшихся очень развязно. Мы поднялись по лестнице и после минутного ожиданья на веранде вошли в большую устланную коврами комнату, где вся мебель состояла из нескольких стульев и бархатного кресла для дедъязмага. Дедъязмаг поднялся нам навстречу и пожал нам руки. Он был одет в шамму, как все абиссинцы, но по его точёному лицу, окаймлённому чёрной вьющейся бородой, по большим, полным достоинства газельим глазам и по всей манере держаться в нём сразу можно было угадать принца. И неудивительно: он был сын раса Маконнена, двоюродного брата и друга Императора Менелика, и вёл свой род от царя Соломона и царицы Савской».

Случилось так, что Гумилёв стал одним из первых, кто рассказал о нём, описал его внешность, манеры и дом.

Из Харара путь лежал через малоизученные земли галла в селение Шейх-Гуссейн. Путь этот оказался очень нелёгким: жара, нехватка воды и провизии…

Восемь дней от Харрара я вёл караван
Сквозь Черчерские дикие горы
И седых на деревьях стрелял обезьян,
Засыпал средь корней сикоморы.

И таинственный город, тропический Рим,
Шейх-Гуссейн я увидел высокий,
Поклонился мечети и пальмам святым,
Был допущен пред очи пророка…

Гумилёву удалось добраться до самого известного мусульманского святилища на территории Восточной Африки — Шейх Хусейн. Его посещение приравнивается к хаджу. Николай Степанович составил описание святилища и впервые сфотографировал хранившиеся там древние рукописи на арабском.
 А ещё он записывал в Африке песни: «Сомалийцы обнаруживают известный вкус в выборе орнаментов для своих щитов и кувшинов, в выделке ожерелий и браслетов, они даже являются творцами моды среди окружающих племён, но в поэтическом вдохновении им отказано. Их песни, нескладные по замыслу, бедные образами, ничто по сравнению с величавой простотой абиссинских песен и нежным лиризмом галласских».

Экспедиция продолжалась около пяти месяцев. За это время было пройдено 975 км. Гумилёв привёз в Россию более ста уникальных экспонатов, пополнивших музейную коллекцию, а ещё рисунки и фотографии.

В своём дневнике поэт признавался: «Закат солнца в пустыне, переправа через разлившиеся реки, сны ночью, проведённою под пальмами, навсегда останутся одними из самых волнующих и прекрасных мгновений моей жизни». Николай Гумилёв хотел организовать ещё несколько экспедиций в Африку, но Первая мировая война и революция нарушили эти планы. Оставалось только писать стихи:

В плодоносной Амхаре и сеют и косят,

Зебры любят мешаться в домашний табун,

И под вечер прохладные ветры разносят

Звуки песен гортанных и рокота струн.