Василий Ливанов. Судьбе навстречу

Над вопросами, как схватить за хвост удачу в такой непредсказуемой профессии, как актёрство, Василий Ливанов лукаво посмеивается: «Все знают, что у каждого человека своя судьба, но так хочется верить, что можно выстроить её по советам в одной из модных ныне книжек. Напрасный труд! За судьбой бегают только дураки. Надо не за ней бежать, а идти ей навстречу. Каждый день. До самого конца». Именно так он всю жизнь и поступает.

Внук и сын замечательных русских актёров, Василий Ливанов вполне мог бы применить к себе характеристику, которую даёт себе мистер Шерлок Холмс: «Когда артистичность в крови, она порой принимает самые причудливые формы». За доказательствами справедливости подобного суждения далеко ходить не придётся. Большинству Василий Борисович известен как актёр. На его счету около сорока ролей, включая картины абсолютно культовые, уровня «Звезды пленительного счастья» и «Мастера и Маргариты» (не говоря уже о «Приключениях Шерлока Холмса и доктора Ватсона»), а кроме того, больше полусотни мультперсонажей. А он при этом ещё и режиссёр, сценарист, драматург, художник, мультипликатор, писатель и даже… сказочник.

Ни дед подрастающего Васи Николай Александрович, по сцене Извольский, ни отец Борис Николаевич Ливанов, принадлежавший к когорте выдающихся мхатовцев, ни даже крёстный — великий Качалов, в честь которого и назвали мальчика, думать не думали, что этот хулиганистый, строптивый и дерзкий мальчишка пойдёт по их стопам. Кстати, с генами юноше передалось не только актёрство: когда в Кремле на приёме в честь первых лауреатов Сталинской премии «отец народов» спросил у Бориса Ливанова, почему он до сих пор не является членом партии, тот нашёлся мгновенно: «Товарищ Сталин, я очень люблю свои недостатки». Вождь улыбнулся (смеющимся, как говорят, его никто никогда не видел) и… оставил дерзость лауреата без последствий.

Вася с удовольствием учился в художественной школе при Академии художеств, но документы подал… в Театральное училище имени Щукина. И поступил. Отцу рассказал только после зачисления. И Борис Николаевич, вместо того чтобы порадоваться за сына, позвонил тогдашнему ректору Рубену Симонову и попросил проэкзаменовать новоиспечённого студента ещё раз. И ректор устроил Ливанову-младшему «переэкзаменовку», пригласив ведущих педагогов училища — Цецилию Мансурову и Андрея Абрикосова. Василий начал с Бориса Пастернака, любимого своего поэта. Его попросили прочесть что-нибудь из Михаила Лермонтова. Потом из Владимира Маяковского. Затем черёд дошёл до Александра Пушкина и Александра Блока. До прозы дело тогда так и не дошло: старые мастера знали, что прозаический отрывок можно «разыграть», притвориться, а в поэзии, как и в музыке, фальшь сразу будет слышна. Сколько времени он простоял перед строгой комиссией и как добрался домой, Василий не помнил. Очнулся он лишь тогда, когда услышал телефонный звонок: Рубен Николаевич звонил отцу, чтобы подтвердить — испытание пройдено достойно.

Тем не менее выбор продолжателя династии Борис Николаевич принял не сразу: успехами не интересовался, советов не давал и видел всего один дипломный спектакль. Только когда судьба свела отца и сына на съёмочной площадке картины «Слепой музыкант», Ливанов-старший признал право наследника заниматься профессией. Не исключено, что чаша весов сомнения склонилась после восторженных отзывов незрячих «зрителей», приглашённых на премьеру. Они никак не могли поверить, что снимался артист с нормальным зрением: люди видящие так разговаривать не могут.

В 1958 году по окончании училища Василий Ливанов был принят в труппу Театра имени  Вахтангова, но проработал там всего год и ушёл, прислушавшись к совету известного режиссёра Юлия Райзмана. Мэтр увидел юношу в «Неотправленном письме», где тот сыграл свою первую главную роль, и сказал: «Если у вас в театре нет стоящих ролей, уходите. Вы будете сниматься, много сниматься!» Предсказание сбылось. Но Ливанов не был бы Ливановым, если бы ограничился актёрским поприщем. В 1966 году он с отличием окончил Высшие режиссёрские курсы при Госкино СССР и с головой окунулся в мультипликацию: сочинял сценарии, рисовал постановочные раскадровки, озвучивал людей, зверей и даже неодушевлённые предметы. Колоритный, характерный, с заметной хрипотцой голос — артист сорвал его на своей дебютной картине, снимаясь налегке в трескучий мороз, — был уникально, удивительно «мультяшным».

Диапазон Ливанова-артиста не может не восхищать. На одном полюсе Карлсон в самом расцвете сил, ворчливый робот-неврастеник Громозека, опоздавший разгадать «Тайну Третьей планеты», меланхоличный Удав — ну кто же не помнит это непередаваемое «Какие руки! Какие ноги! У меня — хвост!» На другом — Железный Феликс из «Синей тетради» Льва Кулиджанова и Николай I в «Звезде пленительного счастья» Владимира Мотыля. Не секрет, что советские чиновники от кино изо всех сил держались за проверенные типажи, не давая даже очень талантливым артистам вырваться из клетки одного образа. Где Феликс Дзержинский и где император Николай Павлович? Но в обоих случаях образы, созданные Ливановым, были настолько убедительными, что режиссёры, подстрекаемые высоким киноначальством, наперебой предлагали ему то очередную вариацию тирана-венценосца, то новую сагу про чекистов. За «тиражирование» образа несгибаемого чекиста ему даже звание народного сулили. Ливанов не поддался. Ну неинтересно ему было «работать под копирку». Он и сейчас от ролей отказывается потому, что не хочет повторяться. А если бы и хотел, то не получилось бы: по убеждению Василия Борисовича, техника убивает в современном кино самое важное и ценное — человечность.

Для Ливанова отношения между людьми — основа любой кинематографической истории, даже если она детективная. В «Приключениях Шерлока Холмса и доктора Ватсона» главным и для Василия Ливанова, и для Виталия Соломина было не расследование, а взаимоотношения персонажей. Режиссёр Игорь Масленников искал исполнителей главных ролей, руководствуясь рисунками художника Сиднея Паже, друга Конан Дойля и первого иллюстратора его рассказов. И, что интересно, у обоих актёров сходство с легендарными персонажами было только внешним. Но восхищённые зрители писали, что русские артисты «вернули англичанам их национальный характер». Англия узнала о Ливанове с Соломиным после того, как «Собаку Баскервилей», участвовавшую во внеконкурсной программе фестиваля в Монте-Карло, показали по британскому телевидению. Вот тогда газета «Дейли Мейл» и назвала этот тандем «лучшей парой всех времён на континенте». На его взгляд, все экранизации Конан Дойля страдают одним недостатком: актёры играют не живых людей, а функции, обслуживающие детективный сюжет, который вдобавок во многих случаях к первоисточнику не имеет никакого отношения. А для них с Соломиным важны были невидимые нити, связывающие всех со всеми. Вот почему Василий Борисович считает орден Британской империи, пожалованный ему королевой Елизаветой II, не личной наградой, а международным признанием русской актёрской школы. А ведь из киношников-иностранцев кавалерами этого ордена являются помимо Ливанова только Стивен Спилберг и Элизабет Тейлор.

Среди своих режиссёрских работ самой важной Ливанов считает картину «Дон Кихот возвращается». Он шёл к этому замыслу много лет, стремясь рассказать правду об этом канонизированном герое, рыцаре без страха и упрёка. По мнению Ливанова, Мигель Сервантес совсем не таким видел Дон Кихота. Таким его сделали французские просветители-энциклопедисты. Им необходимо было на место веры в бога поставить некоего идеального героя: «Им нужен был рыцарь — защитник народа, и простолюдин, сумевший стать правителем. Но роман Сервантеса совсем не об этом. Дон Кихот не рыцарь, а мелкопоместный дворянин, зачитавшийся рыцарскими романами до такой степени, что возомнил, будто он владеет "истиной в последней инстанции". Человек, не считающий Дульсинею верхом совершенства, с точки зрения Дон Кихота, недостоин жизни. И что делать тому, кто беззаветно любит другую женщину? Отказаться от своей любви? Если внимательно читать Сервантеса, то понимаешь, что Дон Кихот вмешивается в естественное течение жизни. Он видит чудовище в мельнице, ему нет дела до того, что здесь зерно превращают в муку, чтобы можно было напечь хлеба. Фактически он просто мешает людям жить. И такой донкихот сидит в каждом из нас, в каждом диванном эксперте, уверенном, что он лучше других знает, как управлять страной, как растить хлеб, лечить, учить. Вот это для меня донкихотство и есть, и эта картина была попыткой сказать правду».

Василий Ливанов и в свои 85 живёт так же: сохраняя верность правде, своим друзьям и своей любви, одной на всю жизнь. И жизнь для него не рай и не ад, а скорее... чистилище. А старость, которая для него равнозначна исчезновению интереса к жизни, Ливанову определённо не грозит.