Генерал Ефремов

За три года до завершения войны – весной драматического 1942 года – в лесах под Вязьмой нашел свою смерть генерал-лейтенант Михаил Ефремов. Без таких Ефремовых мы бы не победили

Михаил Григорьевич Ефремов (1897–1942)

В памяти людской навсегда остаются имена генералов, которые вместе с солдатами делили тяготы войны – до последнего. Это Василий Лопухин, павший в сражении при Гросс-Егерсдорфе в 1757 году, это Петр Багратион, смертельно раненный на Бородинском поле осенью 1812-го. И – Михаил Ефремов, в 1942-м погибший в вяземских лесах.

Прапорщик

Армейский путь Ефремова начался ровно 100 лет назад, во время Первой мировой войны. Родился будущий генерал в Тарусе в небогатой семье. В армию попал 18-летним. Вскоре его откомандировали в грузинский городок Телави в школу прапорщиков. Окончил он ее весной 1916-го и был направлен в действующие войска, на Юго-Западный фронт. Воевал в артиллерии, участвовал в Брусиловском прорыве. Наступали смутные времена, и бравый, старательный прапорщик Ефремов оказался между офицерством и солдатством. Наблюдал эту волну анархии, дезертирства. Незадолго до октябрьских событий 1917-го Ефремов очутился в Москве. У него уже был некоторый опыт работы на Рябовской мануфактуре, до призыва в армию. Гравер! Значит, пролетарий, человек, для революции подходящий.

Тогда он еще колебался: с чем связать свое будущее? С армией или производством? На какое-то время вернулся на фабрику; там все бурлило. И все-таки военная суть взяла верх: Ефремов стал одним из первых командиров, мобилизованных революцией еще до Октября. Образцовое рабоче-крестьянское происхождение, участие в ключевых событиях 1917-го, выносливость и честолюбивый характер – что еще нужно для командирской карьеры в эпоху строительства нового мира?

Первая мировая война. Торжественные проводы войск на фронт. Москва, Красная площадь. 1917 год (Репродукция фотохроники ТАСС)

Тогда, осенью 1917 года, он, как и многие фронтовики-прапорщики, как и тысячи рабочих, завтрашний день связывал с программой большевиков. И в красногвардейцы записался до появления декрета о создании Красной армии в январе 1918-го. Он был из тех московских фабричных, кто не только умел держать винтовку в руках, но и владел командирскими навыками, знал цену дисциплине. Сказывался опыт Первой мировой. Как известно, в Москве захватить власть оказалось сложнее, чем в Петрограде. Ефремов в эти дни – инструктор 1-го Замоскворецкого красногвардейского отряда. Пришлось ему в октябре 1917-го пострелять на улицах Белокаменной.

В 1918-м ему доверили стрелковую роту, затем – батальон, через недолгое, но яростное время – полк, бригаду, потом – стрелковую дивизию головного боевого участка железной дороги 11-й армии и, наконец, особый отдельный корпус – целый отряд бронепоездов. Ефремовский желдорполк отличился при обороне Астрахани, а в 1920 году в Баку он навсегда вписал свое имя в сложную историю Гражданской войны.

Даешь Баку!

Дело было так. С лета 1918-го большевики в Баку действовали подпольно, а власть там принадлежала мусаватистскому правительству, то есть представителям либеральной националистической партии, которая провозгласила курс на образование великого тюркского государства. Но когда разорвались экономические связи с Россией, Азербайджан обнищал. Даже нефтяная промышленность развалилась. Не хватало специалистов, не прекращались межнациональные распри. Между тем Москва внимательно следила за обстановкой в этих краях и поддерживала тесный контакт с местными коммунистическими организациями.

Ленин слыл противником простого присоединения Азербайджана к РСФСР: подобная «колонизаторская» политика не обеспечила бы надежного мира. Он стремился к созданию союзнического Азербайджана – тесно связанного с Советской Россией и политически, и экономически. Ведь без бакинской нефти отстраивать новую жизнь было трудно. И вот после боев на Северном Кавказе 11-я армия РККА подошла к азербайджанской границе. Что дальше? 17 марта 1920-го Ленин телеграфировал Реввоенсовету Кавказского фронта: «Взять Баку нам крайне, крайне необходимо. Все усилия направьте на это, причем обязательно в заявлениях быть сугубо дипломатичными и удостовериться максимально в подготовке твердой местной Советской власти».

Пришло время Ефремова. Комкор командовал группой из четырех бронепоездов: «III Интернационал», «Тимофей Ульянцев», «Красный Дагестан» и «Красная Астрахань». Ключевая роль в наступлении была отведена «III Интернационалу».

Охваченный революционными событиями Баку: к власти в 1918 году пришли мусаватисты

Десантники расчищали ему дорогу, рассеивая мусаватистские воинские части. На нем в Баку следовали вожди азербайджанской революции: Баба Алиев, Анастас Микоян, Газанфар Мусабеков. Нет, это было не завоевание Азербайджана. Рейд бронепоездов обеспечил почти бескровный переворот в Баку. Кстати, этот бакинский прорыв – первый глубокий железнодорожный рейд в истории войн, 300 километров. И – безоговорочная победа. Сложную операцию Ефремов организовал безупречно.

Той весной он олицетворял военную поддержку восстановления советской власти в Азербайджане. Коммунисты одолели националистов, в том числе и в борьбе за умы. Ефремов на всю жизнь запомнит те дни как музыку победы, без которой невозможно возмужание полководца. Там он твердо усвоил, что на войне важны не только верные тактические решения, не только выучка бойцов и опыт командиров, но и психологический климат, атмосфера доверия, которая объединяет армию с обществом. А иначе – распад и бессилие, как у мусаватистов.

В панике военный министр Самедбек Мехмандаров забрасывал телеграммами вроде бы верные ему отряды, действовавшие против армянских дашнаков (шла ожесточенная война между армянами и азербайджанцами). Тщетно. Мусаватистская армия развалилась, вскоре рухнут и дашнаки. Для народов Закавказья начнется эпоха социалистического строительства – вместе с Россией, в строгом подчинении правящей партии, в которой, впрочем, не последние места занимали и азербайджанцы, и армяне. Эти прописные истины приходится повторять, потому что в угаре национального самоутверждения многие народы подчас забывают о реальной истории партии, об истории советской государственности. Создаются мифы об «оккупации».

Бронепоезд времен Гражданской войны (Фото: РИА Новости)

Однако без поддержки бакинского подполья, без поддержки служащих и рабочих, связанных с нефтяными промыслами, задумка Ефремова оказалась бы авантюрой. Многонациональный Баку ждал «третьей силы», национализм быстро бы погубил этот индустриальный центр. В те дни, наверное, даже Баба Алиев и Анастас Микоян не представляли в точности, какое государство они будут строить. Да и для Ефремова революционные идеи оставались ярким плакатом: вряд ли он всерьез разбирался в марксизме, вряд ли вчитывался в ленинские труды. Просто в боевых условиях сомнения недопустимы. Он присягнул Октябрю, проливал за него кровь и заряжал своей верой других.

После Бакинской операции комкора щедро, по-восточному изысканно наградили: тут и золотая сабля, и хрустальная ваза с драгоценными каменьями. Он стал кавалером ордена Красного Знамени РСФСР и аналогичного ордена Азербайджанской ССР за номером 1.

Вскоре после громкой победы Михаил Ефремов окончил Высшие военно-академические курсы. Начинал учебу почти с нуля. Служил. Снова учился, в том числе в Военной академии имени М.В. Фрунзе, в 1935 году получил звание комдива. Он был избран депутатом Верховного Совета первого созыва, назначен командующим военным округом.

На карандаше

И тут грянул гром. Легендарный матрос, а к тому времени арестованный по делу маршала Тухачевского командарм 2-го ранга Павел Дыбенко на допросах дал показания против Ефремова. Комокруга взяли на карандаш. Перво-наперво его срочно вызвали в столицу, поселили под надзором в гостинице «Москва». Ефремова тщательно проверяли: каждый его шаг, каждое слово. Начались допросы, на которых звучали имена Михаила Тухачевского, Иона Якира… Выдержка его не подводила, но, когда стало почти ясно, что из паутины не выбраться, он написал взволнованное письмо наркому обороны:

«Климент Ефремович! Последнее мое слово к Вам. Пусть оно будет и к тов. Сталину. Я перед партией Ленина – Сталина, перед страной, советским правительством совершенно чист. Отдавал жизнь за твердыни Советской власти и в годы Гражданской войны, и в национально-освободительной войне китайского народа против империалистов. И в любое время готов драться с врагами с такою же беззаветной преданностью и храбростью, как и раньше. Если верите мне, то спасите от клеветы врагов народа. Их клевета, возведенная на меня, ни одним фактом не подтвердится. Я для партии большевистской был и остаюсь ее верным сыном. Время и мои дела это подтверждают на любом посту и при любой опасности. В любое боевое пекло можете послать меня – или погибну смертью храбрых, или возвращусь к Вам, и Вы встретите меня с объятиями. Лгать на себя не могу, используя Ваше ко мне отношение и исключительное внимание и заботу. Я за эти дни так исстрадался, что буду рад любому Вашему решению в отношении меня. Я отнюдь не сомневаюсь, что, если бы я был замешан в чем-либо нехорошем, я был бы прощен после того, как чистосердечно принес бы раскаяние мое Вам, но, повторяю, наговаривать на себя просто не могу. Прошу простить меня за принесенную Вам заботу. Мне тяжело невероятно! Всегда Ваш – Ефремов М.»

Анастас Микоян (1895–1978)

Обратился Ефремов и к Анастасу Микояну – давнему бакинскому товарищу, который стал одним из наиболее влиятельных политиков в окружении Сталина.

В те годы немало таких отчаянных писем осталось без ответа. А тут Сталин продемонстрировал, что доверяет Ефремову. Вряд ли подействовало заступничество наркома или бакинского боевого товарища, скорее сошлись какие-то линии в планах вождя. Устроили спектакль: это был то ли допрос, то ли дружеская беседа с участием Ворошилова и Микояна. Сталин выслушал все объяснения Ефремова и на этот раз поверил герою Гражданской.

Железный щит Москвы

К началу войны Ефремов был одним из наиболее опытных генералов Красной армии. Окончил две академии. С 1937 по 1940 год поочередно командовал пятью военными округами: Приволжским, Забайкальским, Орловским, Северо-Кавказским, Закавказским.

Первые месяцы – самые трагические и напряженные в Великой Отечественной войне. Во главе 21-й армии Ефремов задерживал продвижение гитлеровцев к Днепру. Огромные потери, сотни тысяч пленных, отступления и паника. Казалось, вот-вот сбудутся надежды завоевателей, и советская империя рассыплется, не выдержит удара.

Красноармейцы не желали считаться с этой логикой. Прежде чем научиться побеждать, они приобрели способность верить в скрытые силы своей страны. Если есть вера, то и в поражениях можно увидеть благой смысл. Подмога пришла в том числе из примеров истории, далекого героического прошлого. Офицеры вспоминали скифскую войну (не раз проверенная на просторах Евразии тактика: заманить врага, а потом уничтожить), вспоминали Александра Невского и Петра Великого, вчитывались в хронику сражений Семилетней войны, когда русские прусских бивали… Старики вспоминали Гражданскую, когда не раз революционный Петроград и красная Москва оказывались на грани падения, но все-таки выстояли. Наконец, находили новый смысл в событиях 1812 года. В библиотеках тогда в десятки раз увеличился спрос на роман Толстого «Война и мир» и все другие книги, связанные с историей той Отечественной войны.

Павел Дыбенко (1889–1938)

Их читал и генерал Ефремов, выкраивал время даже в дни неподъемных перегрузок. В ту роковую пору хотелось почувствовать себя крепким звеном в длинной цепи, проходящей через всю историю страны. Ефремову довелось воевать на тех рубежах, где всегда русские воины защищали Москву от нашествий с запада. На московском направлении он встал во главе 33-й армии, которую быстро превратил в одну из самых боеспособных.

Нужно было обладать стальным характером, чтобы в те месяцы не сомневаться в победе. Сказалось и отношение к солдатскому долгу. За годы службы Ефремов сросся с этим извечным правилом: народ пестует армию, а армия защищает его в грозную пору.

33-я армия (вместе с 43-й генерала Константина Голубева) прикрывала путь к Москве по Варшавскому и Киевскому шоссе. Ефремов держал оборону в тех краях, где бились русские полки с Великой армией Наполеона. Здесь, в районе Апрелевки, всего в 25 километрах от столицы, гитлеровцы предприняли новую решительную попытку прорыва. И – отчаянное наступление захлебнулось, бойцы не пустили врага в Москву. В сражениях 3–5 декабря 1941-го танки 33-й армии разгромили немецкую наступательную группировку.

Началось контрнаступление, фронт откатывался на запад. 33-я армия освободила Наро-Фоминск, Боровск и Верею. После непрерывных боев в декабре и начале января Ефремов нуждался в подкреплении. Но приказ командующего Западным фронтом гласил: наступать на Вязьму.

Маршал Жуков редко признавал собственные просчеты, да и к Ефремову – своему калужскому земляку – относился сурово, без особой симпатии. Тем дороже стоят его слова: «Критически оценивая сейчас эти события 1942 года, считаю, что нами [командованием Западного фронта и Ставкой. – А. З.] в то время была допущена ошибка в оценке обстановки в районе Вязьмы». Подчас эти просчеты объясняют эйфорией после первых побед под Москвой. Гитлеровское командование не собиралось отдавать инициативу, хотя вермахт и встретил гораздо более ожесточенное сопротивление, чем ожидалось. Врагам удалось еще раз усилить давление на московском направлении.

В районе Юхнова у реки Угры, где генерал Ефремов пытался вырваться из окружения, зимой-весной 1942 года шли ожесточенные бои

В итоге с февраля Ефремову пришлось действовать в окружении противника, в немецком тылу. Израненные, голодные бойцы 33-й армии считали себя «железным щитом Москвы» и не складывали оружия. Весь март к окруженным пытались пробить коридор части 43-й и 50-й армий. Но вплоть до апреля Ефремову не разрешали идти на прорыв: по мнению командования, тактика требовала иного. Возможно, по добротному февральскому снегу удалось бы выйти с меньшими потерями. Но добро на задуманный генералом прорыв через Угру дали лишь в апреле…

Немцы обнаружили группировку 33-й армии и стянули ее плотным кольцом. 9 апреля Ставка прислала за Ефремовым спасительный самолет. Сам Сталин приказал вывезти генерала из окружения. Нетрудно было найти вполне благовидный предлог: ранение, тактическая необходимость, вызов командования… Но Ефремов отказался бросить солдат и ради этого, по существу, пошел на самоуправство. На самолет погрузили знамена 33-й армии. Они не достанутся врагу. Ему предлагали выйти из окружения окольными тропами с небольшой группой, но армию таким образом спасти было невозможно, что для Ефремова означало, говоря по-солдатски, «спасение своей шкуры» и, соответственно, утрату чести. Генерал готовил прорыв всех окруженных сил 33-й армии – рискованный, но не позорный, не деморализующий.

Гитлеровцы выдвинули Ефремову ультиматум со сравнительно почетными условиями сдачи: «Германское руководство и германский солдат питают уважение к мужеству окруженной 33-й Красной армии. <…> Германскому командованию хорошо известно, что в ваших рядах свирепствует тиф, число заболевших уже велико и растет с каждым днем. Кроме того, голод опустошает ваши ряды, раненые не имеют должного ухода. Боевая сила армии слабеет, и полное уничтожение истощенных дивизий – лишь вопрос времени. <…> Командиры! Генерал Ефремов! Подумайте о своем будущем. Никакие усилия не спасут вас от гибели. Германское верховное командование предлагает вам сдаться. Мы устроим вам военный трибунал и гарантируем жизнь всем красноармейцам и командирам. Германские солдаты не убивают пленных».

Вместо ответа Ефремов незамедлительно послал шифрограмму в штаб Западного фронта: «Прошу нанести бомбовый удар по району с врагом: Кр. Татарка, Лосьмино, Кошелево, Стар. Греково, Ежевицы, Ломовка, Мелихово, Бесово». И Жуков бросил авиацию по объектам, которые были указаны. Враг понимал, что генерал и в окружении продолжает действовать, что между ним и командованием фронта есть связь. Армия Ефремова – казалось бы, почти уничтоженная – оставалась боевой силой.

Тело Михаила Ефремова перед погребением. Немцы хоронили советского генерала с воинскими почестями

Некоторые группы смогли вырваться из окружения. Одной из них командовал полковник Василий Бодров, начальник артиллерии 113-й дивизии ефремовской армии (опытный командир, успевший побывать генералом, потерявший это звание в 1941-м; после этого прорыва он снова в сражениях завоюет генеральские погоны). С ним переправились через реку Угру и с боями вышли к своим 82 человека.

К 17 апреля вокруг Ефремова оставалось менее 2 тыс. солдат. Связь со штабом фронта уже прервалась. Не первую неделю они голодали. Бойцы говорили: «Голод страшнее пули, страшнее смерти». Снабжение удавалось организовывать урывками, кое-как. «Еду нам сбрасывали по воздуху. Брикеты с кашей и концентратами. На войне отступать – не позор. Можно отступить, а потом контратаковать и свое взять. И с лихвой», – вспоминал один из спасшихся офицеров 33-й армии.

После тяжелого ранения в ногу Ефремов с трудом передвигался. В лесном краю возле деревни Горнево он понял, что выйти из окружения у него шансов нет. Уже и патронов было наперечет. Генерал не допускал возможности плена – идти на прорыв самостоятельно не мог. Он попрощался с товарищами и застрелился. Его тело вскоре обнаружили немцы, установили личность покончившего с собой генерала. А ефремовцы пробивались к своим, и некоторые из них примкнули к партизанским отрядам, многие погибли той весной, но были и те, кому удалось остаться в живых. Один из прорвавшихся – связист Владимир Гуд – говорил о командующем: «Генерал Ефремов – отец солдатский. Не оставил бойцов. Он же был ранен не в последние дни. Когда штабная группа была отбита от основных сил, он уже был ранен. Надо было идти любыми силами – на Темкино. Зря Ефремов пошел на восток. Белов пошел на Киров и – вышел! Сталин его потом на армию поставил. И Ефремов бы вверх пошел. Может, фронт бы дали».

Реквием в бронзе

Хоронили генерала с воинскими почестями: гитлеровцы высоко оценили его стойкость. Отбросив «учение о сверхчеловеках», проявили уважение к достойному противнику. Пленные красноармейцы выкопали могилу неподалеку от церкви в селе Слободка. Не забыта красивая легенда о некоем немецком генерале, который в тот день находился в Слободке и сказал своим солдатам: «Вы должны сражаться за Германию так же храбро и мужественно, как этот генерал за свою Родину!» Есть предположение, что это был сам Вальтер Модель, будущий фельдмаршал, свободолюбивый и жесткий полководец. В апреле 1945-го он, как и Ефремов, предпочел плену самоубийство. По другой версии, на похоронах в Слободке присутствовал известный немецкий генерал Артур Шмидт, который 31 января 1943-го (через совсем недолгое время по нашим меркам, но не по фронтовым!) вместе с фельдмаршалом Фридрихом Паулюсом сдался в плен в Сталинграде.

Генерал Василий Бодров в воспоминаниях так подвел итоги трагической операции: «Мы два с половиной месяца ведем бои в окружении. Тылы отрезаны. Несем большие потери, пополнения нет. Испытываем голод. Питание возможно только по воздуху, но время года лишало авиацию посадочных площадок. Боеприпасов нет. Самолеты У-2 не могли обеспечить нас хотя бы минимально. Летали только ночью и доставляли минимальное количество продовольствия и 10–15 снарядов за рейс. У населения этих районов тоже все запасы иссякли. Жертвы были велики, но задача Родины выполнена!»

В марте 1943 года Вязьму освободили от немцев, и сын командарма, капитан Михаил Михайлович Ефремов, первым приехал в Слободку, где, по слухам, находилась могила его отца. Произошло опознание. В том же 1943-м героя торжественно перезахоронили на Екатерининском кладбище Вязьмы…

Сразу после войны в разрушенной Вязьме установили памятник Михаилу Ефремову. На постаменте надпись: «Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины»Здесь неминуемы сравнения с другим советским командармом, попавшим в окружение. Это Андрей Власов. Авантюрист в нем взял верх над генералом. Есть завет Александра Суворова всем полководцам: «Не бросайтесь в вихрь политический, сохраняйте единство мыслей». Власов уничтожил себя, а Ефремов – спас. Потому что честь для мужчины, для офицера дороже жизни. И не зря отдал свою жизнь генерал Ефремов: стойкость обреченного командарма стала одним из факторов перелома – вскоре война покатится в другую сторону.

Еще в 1943-м был объявлен конкурс на лучший проект памятника командующему 33-й армией генералу Михаилу Ефремову. И сразу после войны в разрушенной Вязьме памятник ему установили на центральной площади. Он необычайно капитальный и выразительный: пять фигур, выгодное местоположение. На постаменте надпись: «Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины». Не исчезает, передается из поколения в поколение легенда, что материал для отливки памятника собрали на улицах послевоенной Вязьмы – это отстрелянные гильзы.

Памятник генералу Ефремову работы скульптора Евгения Вучетича

«Памятник, основной идеей которого является моральная сила людей, не может быть решен однофигурно. Поэтому скульптура останавливается на групповой композиции. Групповое решение еще более усиливает монументальность памятника, ибо группа людей, находясь в пространстве, может своим объемом и массой организовать это пространство!» – писал скульптор Евгений Вучетич, автор бронзового реквиема Ефремову. Бесспорно, точное решение: не одинокая фигура генерала, а образ полководца во главе армии. Окруженной, но несломленной. 38-летний Вучетич тогда превратился в ведущего скульптора страны: за этот памятник он получил Сталинскую премию первой степени.

Самого же генерала Ефремова награда нашла много позже: только в 1996-м ему было присвоено звание Героя России посмертно.

Что ж, он, как никто другой, достоин этого звания. Генерал был верен Отечеству, России и солдатскому долгу до конца, став примером для всей армии.

Автор: Арсений Замостьянов