Как охраняли царей

Вопрос охраны государя при самодержавии считался весьма деликатным. Традиция предусматривала особое отношение народа к личности помазанника Божьего, который олицетворял величие страны. Казалось, что никто не посмеет поднять руку на государя — на священную фигуру. И всё-таки нередко жизнь монархов и членов царской семьи подвергалась серьёзной опасности, в особенности в бунташное Cмутное время.

Ясное дело, политическая жизнь идиллической не бывает, а власть всегда нуждается в надёжной охране. Кроме того, институт телохранителей был необходим по канонам дворцового этикета. Московский двор стремился не отставать от иноземных, блистал роскошью и экзотикой придворных порядков.

Московское царство даже для любителей истории во многом остаётся «таинственным островом» в прошлом нашей страны. Только величественные храмы и крепости напоминают о двух эпохах расцвета Московии. Первая, конечно, связана с правлением Ивана III, прозванного Великим. Он и впрямь был и остаётся одним из величайших политиков в истории нашей страны. Вторая пришлась на XVII век, когда после преодоления Cмуты величие государства восстанавливали первые Романовы — Патриарх Филарет, цари Михаил Фёдорович и Алексей Михайлович.

Оруженосцы московских великих князей и царей — рынды — запомнились всем иностранным гостям Кремля. Во время торжественных приёмов иностранных послов они стояли по обе стороны царского трона, облачённые в парадную одежду, с серебряными топориками. На других церемониях каждый рында был вооружён бердышом. Рындами назначались самые рослые и широкоплечие знатные юноши — из стольников да стряпчих. Жалованья они не получали, служили ради чести, а к праздникам получали царские подарки, в том числе традиционные «именинные пироги». Имелась у них своя иерархия: главный рында — «с большим саадаком», у каждого рынды — свои подрынды, «податня». Когда царь выезжал к войскам, рынды непосредственно выполняли обязанности телохранителей-оруженосцев: в их ведении находилось царское военное облачение. Царский эскорт экипировался по-царски: рынды носили роскошные турецкие кафтаны, отороченные горностаем, остроносые сапоги и высокие шапки. На груди сверкали две длинные золотые цепи.

Кроме приближённых к государю рынд обязанности охранников исполняли караульные войска, многочисленная царская кремлёвская стража.

Стража строго-настрого охраняла честь и безопасность государева двора. Сюда нельзя было проникнуть с оружием — и западные кавалеры, приходившие к русскому царю по посольской надобности, нередко спорили, не желая расставаться со шпагой или жезлом.

Уложение предписывало суровое наказание за произнесение «непригожего, непристойного слова» в царских покоях. Караульные следили за чистотой речи жильцов и гостей царского двора.

Основой внутридворцовой стражи также были именитые стольники. Днём и ночью дежурили у дверей и крылец «столовые сторожа и боярские дети царицына чину». На ближних подступах к дворцу денно и нощно располагались сотни стрельцов. На главном карауле — у Красного крыльца — бывало по триста воинов, а у Спасских ворот — в десять раз меньше. Таким образом, и во времена Алексея Михайловича Кремль оставался одним из наиболее кропотливо охраняемых объектов мира. Без ведома караула здесь и муха пролететь не могла. Тогда-то и проявились качества русского солдата, снискавшие ему славу отменного телохранителя: терпеливость, преданность делу, сосредоточенность. И конечно, бесстрашие, с которым караульные были готовы отдать жизнь, охраняя покой государева двора. Есть полулегендарные сведения, что в личной охране китайских императоров династии Мин выходцы из русских земель проявили себя наиболее преданными и подготовленными.

Новое время изменило и ритуалы, и быт царёвой охраны. Пётр Великий упразднил должность рынды. Это был император-воин, сроднившийся со своими потешными полками, а затем — с гвардией. Медлительный чинный регламент прошлых веков претил лихорадочно деятельной натуре великого правителя. Герметически замкнутый мир прежних бояр и государей не подходил к размахам петровского времени. И царь, и его сподвижники были ближе к армии, ближе к собственным слугам. Легче стало при дворе и иностранцам с их не привычными для московитов обычаями.

Возникла лейб-гвардия (буквальный перевод, как известно, «охрана тела») телохранителей, всегда готовых умереть за царя. В лейб-гвардию набирали лучших офицеров, доказавших личную преданность государю. Подготовка солдат велась постоянно: разумеется, в Российской армии не было более вышколенных солдат. Репутацию «лучших из лучших» не знавшая отступлений лейб-гвардия подтвердила и в боях. Воистину справедливы слова песни лейб-гвардии Преображенского полка: «Знают турки нас и шведы и про нас известен свет! На сраженья, на победы нас всегда сам царь ведет!» Какие ещё телохранители могли бы стать столь же надёжным щитом императорской особы?

С образованием Российской империи сам вид государевых охранников должен был говорить о разнообразии традиций необъятного государства, в котором Европа перемешалась с Азией.

В годы имперского расцвета, следуя примеру первого в мире императора Александра Македонского, русские государи нередко приближали к себе удальцов из числа аборигенов присоединённых территорий. Известно, что Екатерина Великая демонстративно окружила себя охранниками из числа крымских татар во время поездки по Новороссии и Тавриде. Этот жест с уважением пересказали в Европе: императрица показывала мощь растущего государства. Позже отменными охранниками считались представители покорённых народов Северного Кавказа. И служба при дворе русского царя, ясное дело, воспринималась как высокая честь. Слухи о такой службе заставляли горделивых горцев смириться с властью «белого царя». Так, третий сын непримиримого Шамиля Мохаммед Шафи 16 лет служил в конвое Александра II, а в отставку вышел убелённым сединами генерал-майором и настоящим ветераном гвардии. Известно, что сам имам воспринял такой поворот в судьбе сына с гордостью.

Армия, и прежде всего лейб-гвардия, выступала своего рода плавильным котлом, в котором представители разных народностей успешно обрусевали. Разумеется, этика русского воинства формировалась в сердце коренной России и в казачьей среде. Так, чаще всего Екатерину Великую сопровождали донские казаки под командой легендарного атамана Алексея Иловайского, доказавшего свою верность престолу в годину пугачёвщины. Сформировать подразделение для собственного ея величества конвоя предложил Григорий Потёмкин. Охраняли донцы и императора Павла — Павел произвёл Иловайского в генералы от кавалерии. Алексей Иванович получил этот чин первым из донских казаков не просто благодаря «конвойным» заслугам, но во многом и за безукоризненную охрану государя. Казаки из поколения в поколение передавали премудрости конвойной службы, назубок изучив все её секреты. Продолжалась эта традиция вплоть до воцарения Николая Павловича.

Формально собственный конвой государя образовался при Николае I — императоре, который знал толк в документальной кодификации любого явления. Но при Николае охранные функции конвоя оставались, по существу, декоративными. Царь демонстративно разгуливал по столице без охраны, без охраны выходил к народу, молился в храмах, совершал паломничества в монастыри. Об этом истинно русском обычае восторженно писал Михаил Загоскин («Москва и москвичи»): «О, вы не можете себе представить, как прекрасен этот Кремль, когда державный его хозяин посетит свою Москву! Эта дворцовая площадь, на которой теперь так пусто, покроется и закипит вся народом, из которого многие ночевали на этой площади для того только, чтоб занять повыгоднее место и взглянуть лишний раз на своего государя. Вы посмотрели бы на Кремль тогда, как загудит наш большой колокол и русский царь, охваченный со всех сторон волнами бесчисленной толпы народа, пойдет через всю площадь свершать молебствие в Успенском соборе. — Как? — прервал Дюверние. — Да неужели ваш государь идет по этой площади пешком при таком стечении народа?.. — Да, да, пешком; и даже подчас ему бывает очень тесно. — Что вы говорите!.. Но, вероятно, полиция?..— Где государь, там нет полиции. — Помилуйте! Да как же это можно?.. Идти посреди беспорядочной толпы народа одному, без всякой стражи... — Я вижу, господа французы, — сказал я, взглянув почти с состраданием на путешественника, — вы никогда нас не поймете. Нашему царю стража не нужна: его стража весь народ русский». И сегодня эти строки Загоскина трогают патриотическую струну в каждом из нас.

Николай Павлович был едва ли не последним русским царём, кому удавалось поддерживать о себе восторженную народную молву. Особенно радовали царя легенды (нередко — правдивые) о его простоте и бесстрашии. Он и с питерской детворой на санках с гор катался, и на охоте самолично добывал зверя… Постоянные телохранители при таком образе жизни были лишними. Другое дело — конвойные эскадроны! Это уже вопрос государственного престижа. В мирные дни — роскошная придворная декорация, в дни войны — передовой отряд храбрецов, подающий пример самоотверженности и боевого искусства.

Конвой существовал как уникальное элитное подразделение, демонстрировавшее колоритную удаль в близости от монарха. При этом необходимо добавить: конвой отличался не только при дворе. С первых лет существования два полуэскадрона конвоя участвовали во всех основных кампаниях. Сначала в 1828 году был образован лейб-гвардии Кавказский Горский полуэскадрон. Первым командиром конвоя стал Султан Азамат-Гирей, потомок крымских ханов. Полуэскадрон, собранный из самых родовитых горцев, был многонациональным. Наибольшим оказалось представительство кабардинцев — 12 человек. Они считались королями джигитовки: на полном скаку пролезали под брюхом лошади, метко стреляли на полном скаку из луков. В 1831 году подразделение отличилось в боях с польскими повстанцами. И далее — от войны к войне, от кампании к кампании — череда подвигов.

Царь Николай издавна ценил храбрость казаков-линейцев, отличал этих непобедимых вояк особым расположением. В том же 1831 году Александр Бенкендорф описал генералу Ивану Паскевичу замысел нового (хотя, как мы видим, вполне традиционного по составу) конвойного подразделения: «Государь император, желая ознаменовать благоволение к линейным Казачьим полкам, повелел избрать из их среды 50 человек, которые составят конвой главной императорской квартиры, и вместе с тем дать всем чинам сего конвоя преимущество старой гвардии и особенный мундир». Так образовался лейб-гвардии Кавказский линейный полуэскадрон, продолжавший в государевом конвое традиции казаков, издавна охранявших царей. В эту часть отбирали самых крепких, рослых и искусных в джигитовке казаков.

У царского кабинета неотлучно дежурили один унтер-офицер и два казака. А вот во время официальных церемоний государя сопровождали семь молодцев из конвойных эскадронов — «для снятия пальто».

Позже состав императорского конвоя не раз увеличивался, изменялось соотношение в нём представителей разных народов: добавились выходцы из Закавказья. Так, первый взвод лейб-гвардии Кавказского эскадрона образовали родовитые грузины; принимали в конвойные войска и знатных армян. В одном традиция сохранялась неизменной: царский конвой состоял из русских казаков и кавказских джигитов.

Новая глава в истории царской охраны открылась в сер. XIX века, когда участились покушения на государственных чиновников и миссия самодержца российского стала как никогда опасной. По существу, тогда и началась постсамодержавная эпоха: реформы 1860-х разрушили прежнюю систему и в экономике, и в государственном управлении. На это наслаивалось новое движение — радикально-революционное, не гнушавшееся прямого террора. 4 апреля 1866 года 26-летний революционер Дмитрий Каракозов у ворот Летнего сада совершил покушение на императора Александра Николаевича. Царскую жизнь тогда спас не телохранитель, а шапочных дел мастер Осип Комиссаров, который, как тогда говорили, «отвёл руку душегуба». Как и в 1613 году династию спас костромской мужик… Началась война террористов со слугами престола. С того времени в деле охраны высочайших особ важную роль играли секретные службы. За первым громким покушением последовали новые, потрясшие основы общественного согласия. Казаки и горцы с ещё большим усердием упражнялись в ловкости, чтобы предотвратить покушение, чтобы грудью заслонить императора. Уваровское триединство «Православие — самодержавие — народность» отныне воспринималось как устаревшая декорация. Благолепное единение царя и народа рассеялось, и труд телохранителей стал важнее, чем прежде. Понадобились отчаянные профессионалы. Однако это предмет особого разговора.