Что такое «империя»?

Громким словом «империя» в наши дни называется всё что угодно, вплоть до сетевых магазинов — «Империя вкуса» или «Империя сумок». Немудрено, что смысл этого понятия размылся, и многим неясно, почему Россию до сих пор считают империей (несмотря на отсутствие императора), и хорошо это или плохо для её жителей.

1

Хотя латинским словом «император» («властитель») впервые назвал себя Юлий Цезарь, империи возникали задолго до него. Историки определяют их как крупные государства с единым политическим центром, объединяющие множество областей и народов. Такими были Ассирия, Рим, Китай, Арабский халифат, Монгольская и Османская империи. При этом их владыки часто не имели императорского титула, зато его смело присваивали правители таких небольших и маломощных государств, как Вьетнам, Эфиопия и даже Гаити (оно побывало империей дважды). Эта путаница заставляет считать империей только те державы, что оказали значительное влияние на мировую историю. К ним, без сомнения, относится Россия-Русь, которая с самого своего возникновения в IX веке занимала громадную территорию и включала в себя разные народности и племена. Был у неё и единый центр, пусть и постоянно смещающийся: Новгород — Киев — Владимир — Москва — Санкт-Петербург.

Хотя российский царь принял титул императора лишь в 1721 году, осмысление «имперского» статуса шло в нашей стране давно. Как, впрочем, и в других крупных государствах, входивших в орбиту Римской империи и (или) возникшей на её руинах христианской цивилизации. В отличие от восточных империй, спокойно сосуществовавших друг с другом, Римская претендовала на статус единственной, считая весь остальной мир «варварским», ждущим покорения и окультуривания. Правда, империя то и дело впадала в нестабильность, а в 395 году раскололась окончательно, дав начало не просто двум конфессиям христианства, но и двум воплощениям имперской идеи. На Западе Рим, утратив роль политического центра, остался средоточием сакральной власти, где короновались вначале Карл Великий, а потом правители Священной Римской империи германской нации. При этом западная империя так и осталась идеей, венчавшей собой сперва феодальную вольницу, а потом, на закате Средневековья, — становление новых национальных государств.

На Востоке события развивались иначе: Второй Рим, позже прозванный Византией, медленно отступая под натиском иноверцев, не только хранил политические и религиозные традиции, но и транслировал их в области, не затронутые римским влиянием, прежде всего на Русь, куда в X веке византийские миссионеры принесли христианство. И новая вера помогла соединить разноплеменное население державы Рюриковичей в единую общность, пережившую и раздробленность, и страшное ордынское нашествие, сменившееся многолетним игом. Впрочем, есть версия, что именно влияние Монгольской империи, заимствование её традиций единой централизованной власти избавило Русь от раскола на мелкие государства, происшедшего в Западной Европе. Ордынцы беспечно способствовали объединению русских княжеств (так им было удобнее собирать дань), не заботясь о том, что это единое государство их неизбежно погубит. Так и случилось в правление Ивана III, когда, говоря словами Маркса, «изумленная Европа, едва замечавшая существование Московии… была ошеломлена внезапным появлением огромного государства на ее восточных границах».

Незадолго до этого, в 1453 году, Константинополь пал под натиском турок-мусульман, захвативших к тому времени все православные государства, кроме Руси, которая и стала восприниматься законной наследницей Второго, а значит, и Первого Рима. Считается, что концепцию «Москва — Третий Рим» впервые сформулировал в 1523 году псковский инок Филофей, однако известно, что похожие мысли ещё за 30 лет до этого высказывал московский митрополит Зосима. Идея, что называется, носилась в воздухе. Тогда же возникли легенды о том, что когда-то византийский император передал киевскому князю царские регалии, включая знаменитую шапку Мономаха (на самом деле изготовленную где-то в Средней Азии), и о том, что Рюрик происходит от Пруса — брата императора Августа. Нужно отметить, что в то время Запад, до смерти напуганный натиском турок, вполне одобрял притязания Руси на византийское наследство. Зато в наше время зарубежные историки (прежде всего, что неудивительно, поляки) заявляют, что теорию Москвы как Третьего Рима придумали лишь в XIX веке, а Филофей ничего такого не говорил.

2

Череда внутренних смут и военных поражений на время остановила имперские амбиции Московии. Однако в сер. XVII века она возобновила натиск на всех рубежах. На востоке дойдя до границ Китая, а на Западе присоединив «мать городов русских» Киев, держава Романовых громко заявила претензии на особую роль в мировой политике. Настало Новое время, и религиозные основания власти снова уступили место политическим, что не могли не учитывать русские идеологи.

В их сочинениях Москва чаще сравнивалась не с Константинополем, а с Первым Римом — носителем универсальной светской власти. Эта мысль особенно активно внедрялась в правление Петра Великого, обновившего идейную жизнь России не менее существенно, чем материальную. Яснее других её сформулировал бывший молдавский господарь Дмитрий Кантемир, изложивший в трактате «Монархий физическое рассуждение» теорию о смене четырёх империй — восточной персидской, южной македонской, западной римской и северной российской. Он же (впрочем, далеко не первым) называл Петра «новым Константином», подчёркивая его роль защитника как имперской власти, так и христианской веры. Известно, что в преддверии провозглашения Петра императором его корону хотели изготовить по образцу Константиновой, притом выдав за чудесным образом найденную древность.

В итоге царь отказался от коронации и поступил иначе. 30 августа 1721 года был заключён Ништадтский мир со Швецией, увенчавший победой самую долгую и тяжёлую из петровских войн. По этому случаю Сенат и Синод преподнесли царю титул Императора Всероссийского, оправдав это опять-таки римскими традициями:

«Как обыкновенно от римского сената за знатные дела императоров их такие титулы публично им в дар приношены».

22 октября (2 ноября) в Троицком соборе новой столицы — Санкт-Петербурга — ещё один идеолог империи Феофан Прокопович в своей проповеди обосновал новый титул Петра, который был тут же принят новоявленным императором под гром сотен пушек Петропавловской крепости и военных кораблей, стоявших на Неве. По словам очевидца, «всё казалось объято пламенем и можно было подумать, что земля и небо готовы разрушиться». Что касается императорской короны, то её впервые изготовили для жены Петра Екатерины; в 1724 году её, безродную прачку, торжественно короновали в московском Успенском соборе.

Новый титул Петра оперативно признали европейские державы, включая побеждённую Швецию. К тому времени в Европе имелся только один император — римский, сидевший в Вене, хотя на эту роль претендовали монархи Франции, Англии и Испании, захватившие в ходе заморских плаваний обширные колонии. Войдя в семью великих держав, Россия активно включилась в колониальную гонку, которую пыталась обосновать имперскими традициями. Если западные державы стремились — и тогда, и позже — к захвату природных богатств (и рынков сбыта изготовленной из них продукции), то Россия, где этих богатств и так хватало, рвалась к торговым путям и морским портам.

Эта экспансия превратилась в осознанную политику в царствование Екатерины II, которая не просто присоединила Крым и Новороссию, но и вызвала к жизни «Греческий проект», объявив устами своих идеологов о стремлении вернуть православный крест на купол константинопольской Святой Софии. Второй внук императрицы, получивший знаковое имя Константин, готовился в будущие правители Греции. Другим направлением политики Екатерины стало собирание славянских земель. Оба проекта — «греческий» и «славянский» — прочно вошли в политическую повестку империи, что вызвало резонные опасения западных стран.

В борьбе с внешними вызовами России требовалось внутреннее единство. В царствование Николая I его попыталась обеспечить «теория официальной народности». Этот апофеоз казённой мысли объявлял «становым хребтом» государства самодержавие, которому подчинялись православие и народность, означающая «историческую самобытность России» — под этим министр понимал «беспредельную преданность самодержавию». Беда даже не в том, что эта теория подменяла власть единого для всех закона волей монарха, а в том, что вопреки всем благолепным теориям государство подтачивало неравенство народов и религий, не говоря уже о быстрорастущем социальном неравенстве. Эти проблемы и погубили в итоге державу Романовых, как и древние империи Востока — Османскую и Китайскую.

3

В ХХ веке с карты мира исчезли не только «отсталая» Российская империя, но и её европейские «сёстры» — Германская и Австро-Венгерская империи. Причиной стал нараставший уже давно натиск революционного движения, объявившего монархическую власть наряду с религией пережитком прошлого, оплотом реакции. Либеральная идеология осуждала одни империи, ничего не имея против других, поднявших на щит республиканские и демократические идеи.

О США как «империи свободы» первым заговорил президент Джеймс Монро, автор известной доктрины, но лишь век спустя западные политологи озаботились отличием «хороших» империй от «плохих». Классики геополитики, немец Карл Шмитт и американец Хэлфорд Маккиндер, разделили все империи на «сухопутные» и «морские» (позже их назвали «теллурократическими» и «талассократическими», или же «евразийскими» и «атлантическими»). Для первых характерны будто бы захват больших территорий, деспотическая власть, техническая отсталость, «переваривание» покорённых народов. Для вторых — опора на прибрежные торговые фактории, демократия, научный и технический прогресс. В списке «сухопутных» империй, сформулированном идеологами «холодной войны», наряду с Ассирийской и Монгольской державами видное место занимает Россия.

Понятно, что эти теории высосаны из пальца, а геополитика в изложении многих её корифеев не наука, а скорее, оккультное учение. Понятно и то, что западные геополитики не видят особой разницы между царской и советской системами власти. Эта пропагандистская канва не соответствует исторической истине.

Вадим ЭРЛИХМАН