Гавриил державин как консерватор

О Гавриле Романовиче Державине существует колоссальная литература. Но писали и пишут о нём по понятным причинам почти исключительно как о великом русском поэте, в гораздо меньшей степени — как о государственном деятеле. О Державине-консерваторе специального обобщающего исследования пока не было. Данная статья призвана заполнить эту академическую лакуну.

Биография Державина хорошо известна, поэтому ограничимся перечислением её основных вех. Он родился 3 июля 1743 года в Казани в небогатой дворянской семье. Статус Державина был сравнительно низок, поэтому его карьера долго не складывалась.  Известно, что он в течение десяти лет дожидался первого офицерского чина. Его судьба резко изменилась, после того как он принял активное участие в подавлении пугачёвского бунта. Тогда началась его государственная карьера, вехами которой наряду с прочим  была служба олонецким, а в 1785 году — тамбовским губернатором. Особенно быстро его карьерный рост происходил в 1890-е годы. С 1791 года Державина назначили  статс-секретарём Екатерины II, ему было поручено соблюдение законности решений Сената; с 1783 года он уже становится сенатором. В 1794 году Державин получил назначение президентом Коммерц-коллегии и присутствующим в Комиссии о коммерции. В 1800 году его назначили в Комиссию законов, он выполнял поручения Павла I, вновь стал президентом Коммерц-коллегии, затем государственным казначеем, членом Совета при Высочайшем дворе.

Такова внешняя канва его чиновной биографии, однако наиболее важные для раскрытия заявленной темы события жизни Державина произошли уже в царствование Александра I.  После убийства Павла I Державин потребовал расследования обстоятельств его смерти, из-за чего его временно уволили со всех должностей, кроме сенаторской. Он являлся одним из тех, кто призывал императора вернуться к временам Екатерины и выполнить обещание, данное при восшествии на престол [2, с. 111]. После появления указа от 5 июня 1801 года, который предписывал Сенату подать мнение об определении его прав и обязанностей, Державин представил своё «Мнение о правах, преимуществах и существенной должности Сената».

Он считал, что к началу XIX века Сенат потерял значение как главный орган государственного управления, и поэтому его необходимо реформировать «для восстановления силы и существенной должности сего правительства» [3, с. 344]. Державин предлагал сохранить полномочия императора и ослабить его министров, подчинив их Сенату. Говоря о политическом устройстве государства, он заявлял, что «управлять Россиею при ее пространстве, разных народах, в ней обитающих, никто не может быть лучше как царь самодержавный, но царствующий по законам, — как монарх, коего единая, сообразная  тем же законам воля исполняется скоро и общим повиновением содержит согласие и целостность государства» [3, с. 341]. Таким образом, Державин декларировал незыблемость самодержавной власти и вместе с тем необходимость подчинения её законам.

Центральной идеей проекта Державина была  передача Сенату законодательной власти. При этом право законодательной инициативы оставалось за императором, причём принять закон Сенат мог лишь в отсутствие императора, но и в этом случае закон должен был быть одобрен им по возвращении. Сенат Державин предлагал сделать выборным органом. Все законопроекты и назначения должностных лиц должны проходить через Сенат. Сенаторы наделялись правами генерал-прокурора для наблюдения за вверенной  губернией, то есть осуществляли контроль над системой исполнительной власти в стране. Сенат каждый год должен проверять отчёты государственного казначея. Все эти меры заставили бы монарха действовать в рамках законов. Предлагая меры, которые могли бы быть интерпретированы как  либеральные по форме, Державин наполнял их консервативным содержанием, поскольку они предназначались исключительно для ограничения либерально-реформаторских уcтремлений «молодых друзей» Александра I [4, с. 16] и, конечно, не с целью ограничить власть монарха. Он хотел быть уверенным в том, что император не будет изолирован от умонастроений благородного сословия его фаворитами и министрами. Инициатива Державина имела исключительный в истории раннего русского консерватизма характер, поскольку для русских консерваторов даже более позднего времени идея ограничения власти самодержца во имя сохранения самодержавия оставалась категорически неприемлемой.

Державин стоял вне наиболее влиятельных группировок, его положение во власти целиком определялось отношением к нему императора. 8 сентября 1802 года был обнародован императорский манифест об учреждении министерств. Державина назначили министром юстиции и генерал-прокурором. На этих постах Гаврила Романович становится одним из ярких выразителей и генераторов консервативно-националистического дискурса того времени. Первым серьёзным конфликтом Державина со значительной частью министров и членов Сената явилось дело польского графа Северина Потоцкого. Формально речь шла о сроках военной службы дворянства. Военный министр Сергей Вязмитинов обратил внимание Александра I на то обстоятельство, что многие унтер-офицеры из дворян, и особенно польского происхождения, поступая на военную службу, сразу же подают в отставку. 5 декабря 1802 года вышел указ, в котором предписывалось дворян, не дослуживших до обер-офицерского чина, увольнять не ранее, чем через 12 лет службы.

Однако спустя несколько дней после его выхода член Сената Потоцкий заявил, что этот указ унижает русское дворянство, и предложил Сенату воспользоваться дарованным Александром I правом входить к императору с представлением в случае, когда какой-либо указ окажется сопряжённым «с великими неудобствами в исполнении». Сенат принял сторону Потоцкого. Против этого решения резко выступил Державин, который даже заболел «от чрезвычайной чувствительности и потрясения всех нерв, — что российский Сенат не токмо позволял унижать себя пришельцу и врагу отечества, но еще, защищая его, идет против Государя и тем самым кладет начальное основание несчастию государства, допуская засевать семя мятежей или революций, подобно французской» [5, с. 788]. Потоцкий, с точки зрения Державина, представлял интересы поляков, которые замышляли «расстроить нашу военную силу, дабы, изнежив дворянство, сделать его неспособным к военной службе, следовательно, к защите отечества; ибо без офицеров и генералов-дворян военная наша сила исчезнет, а мы рано или поздно таковым ухищрением будем добычею врагов наших» [5, c. 788]. Дворянское общество резко отрицательно восприняло позицию Державина: «Знатное и, можно сказать, глупое дворянство приняло его (мнение Потоцкого. — А.М.) с восхищением, так что в многолюдных собраниях клали его на голову и пили за здоровье графа Потоцкого, почитая его покровителем российского дворянства и защитником от угнетения; а глупейшие или подлейшие души не устыдились бюсты Державина и Вязмитинова яко злодеев выставить на перекрестках, замарав их дерьмом для поругания, не проникая в то, что попущением молодого дворянства в праздность, негу и своевольство без службы подкапывались враги отечества под главную защиту государства» [6, c. 243]. Александр I в конечном счёте принял точку зрения Державина.

Ещё одним острым конфликтом из-за польского вопроса стало столкновение Державина с Виктором Кочубеем, министром внутренних дел, который выступил с предложением позволить иезуитам распространять католичество на территории Российской империи, в частности, вести миссионерскую деятельность среди мусульманских и языческих народов Астраханской, Оренбургской губерний и Сибири. Державин возражал на это, «что довольно терпимости вер, какова оная существует теперь в Империи, а делать католическую господствующею неприлично достоинству Империи, что может потрясти дух народа и произвести со временем мятежи и возмущения, каковы были во Франции и в Немецкой земле; но лучше бы приложить старание о посылке миссионеров к иноверным идолопоклонническим и магометанским народам, дабы их привесть в религию Греческого исповедания, как делал царь Иван Васильевич, и приучить их к хлебопашеству и прочим обычаям и нравам коренных русских подданных, что бы умножило силу и твердость Империи» [5, с. 782]. В итоге Державин добился отклонения инициативы  Кочубея.

Одной из достаточно острых проблем начала царствования Александра I  являлся еврейский вопрос, затрагивающий интересы той части еврейства, которая проживала на территориях, вошедших в состав Российской империи после разделения Польши. Державин принял самое активное участие в попытках его разрешения, причём его позиция имела бесспорную националистическую и консервативную окраску. Ещё при Павле I в 1880 году его командировали в Белоруссию, для того чтобы, с одной стороны, принять меры против голода, а с другой — изучить еврейский вопрос на месте. По итогам поездки Державин  составил записку «Мнение сенатора Державина об отвращении в Белоруссии недостатка хлебного обузданием корыстных промыслов евреев, о их преобразовании и прочем» [7].

В ней Державин изобразил евреев главными виновниками бедственного положения крестьянства и  предлагал выгнать их из деревень и запретить заниматься продажей зерна, винокурением и брать помещичьи имения в аренду. Впрочем, он отмечал, что в тяжёлом экономическом положении крестьян виноваты не только евреи, но и помещики, которые недостаточно заботятся о благосостоянии своих крестьян. Державин по разным причинам игнорировал то обстоятельство, что и евреи, и помещики действовали так, как вынуждала их к этому сложившаяся система социально-экономических отношений, при которой помещикам было выгодно отдавать свои деревни в аренду или же свою монополию на винокурение на откуп евреям.

Записку Державина передали ещё по распоряжению Павла I на рассмотрение Сената, а уже при новом императоре в конце 1802 года был учреждён для рассмотрения еврейского вопроса особый комитет, куда вошли граф Валериан Зубов, сенатор Северин Потоцкий, товарищ министра иностранных дел Адам Чарторыйский, министр внутренних дел Виктор Кочубей и Гаврила Державин.

Реакция еврейской общины на начало деятельности комитета, если верить Державину, оказалась чрезвычайно острой. В своих записках он  утверждал, что еврейские старейшины минской общины осуществили сбор денег еврейского населения губернии на подкуп чиновников. Был собран миллион рублей, и в Петербург направились особые представители, которые должны были приложить все усилия к тому, чтобы вывести Державина из состава комитета. По всем кагалам на Державина наложили «херем», то есть религиозное проклятие, и постановили сделать всё возможное для смещения его с поста генерал-прокурора, а если это окажется невозможным, то «хотя посягнуть на его жизнь, на что и полагают сроку до трех лет» [5, с. 249–250]. Державин утверждал, что ему пытались дать взятку в размере 250 тыс. рублей за то, чтобы он не настаивал на своём мнении. Обо всём этом он поставил в известность  Александра I. На вопрос о том, надо ли ему принять предлагаемую взятку, Александр в замешательстве отвечал: «Погоди, я тебе скажу, когда надобно будет делать» [5, с. 250]. После этого Державин «по связи и дружбе» пересказал обстоятельства дела графу В.А. Зубову. В своих «Записках» Державин утверждает, что Зубов был «в крайней связи с господином Сперанским, бывшим тогда директором канцелярии внутреннего министерства г. Кочубея, которого он водил за нос и делал из него чего хотел. Сперанский совсем был предан жидам, чрез известного откупщика Перетца^[1], которого он открытым образом считался приятелем и жил в его доме» [5, с. 251]. В результате, «вместо того, чтоб выйти от государя какому строгому против проныров евреев приказанию, при первом собрании Еврейского комитета открывалось мнение всех членов, чтоб отставить винную продажу в уездах по местечкам по-прежнему у евреев; но как Державин на сие не согласился, а граф Зубов в присутствии не был, то сие дело <осталось в нерешении>. Государь между тем сделался к Державину от часу холоднее и никакого по вышесказанному Гуркину письму не токмо распоряжения, ниже словесного отзыву не сделал» [6, с. 251]. В изложении Державина получалось, что члены комитета, включая Сперанского, поддались известному «искушению».

Значение «Мнения» Державина в исторической литературе оценивается по-разному. К примеру,  израильский исследователь Дж. Клиер называет этот документ «грандиозным» и утверждает, что он послужил источником «информации, пусть и неточной, для реформаторов последующих поколений» и «катализатором важной попытки преобразования при Александре I» [9, с. 189–190]. Главное, утверждает Клиер, что именно Державин был первым государственным сановником высокого ранга, который таким вот образом сформулировал «еврейский вопрос» в России [9, с. 192]. Подобный взгляд на евреев «преобладал в официальном подходе и общественном мнении в течение всего XIX столетия» [9, с. 192–193].

На рассмотрение еврейского комитета помимо собственно еврейских проблем передано было ещё дело, касавшееся положения части населения западного края, чиншевой шляхты или так называемых панцирных бояр, лично свободных, среди  которых было много безземельных, живших на помещичьих землях и плативших оброк польским дворянам. Державин считал их послушным орудием польской шляхты, которую «панцирные бояре» поддерживали во время выборов на сеймах, поэтому он разработал проект о «выселении их на свободные земли в поволжские губернии и Сибирь и образование из них ландмилицких полков» [10, с. 40]. Никаких последствий записка Державина не имела. Дальнейшие события подтвердили известную справедливость его опасений, поскольку из «панцирных» дворян формировались полки, сражавшиеся против России на стороне Наполеона.

Державин резко  отрицательно  оценил такую либеральную меру, как издание закона о вольных хлебопашцах (1803 год), поскольку считал, что от освобождения крестьян «в нынешнем состоянии народного просвещения не выдет из того никакого блага государственного, а напротив того вред, что чернь обратит свободу в своевольство и наделает много бед» [1, с. 816]. Он утверждал, что «хотя, по древним законам права владельцев на рабство крестьян нет, но политические виды, укрепив крестьян земле, тем самым ввели рабство в обычай. Обычай сей, утвержденный временем, соделался столько священным, что прикоснуться к нему без вредных последствий великая потребна осторожность» [1, с. 823]. Державин также считал, что указ не вносит в законодательство ничего нового, так как и раньше крестьян отпускать не запрещалось. Кроме того, он полагал, что помещики в качестве выкупа начнут требовать слишком много, и, следовательно, крестьяне не смогут заплатить всю сумму сразу, и в результате по поводу неустоек в платежах будут вестись тяжбы. Помимо всего прочего крестьяне, получив свободу, перестанут нести повинности, и от этого пострадают интересы государства, поэтому лучше полиции, чем помещики, государству не найти, поскольку они являются наилучшими полицмейстерами в своих селениях.

Позиция Державина вызвала крайнее недовольство императора. Между тем Державин не столько защищал крепостное право как нерушимый принцип, сколько, как и некоторые другие консерваторы (например, Николай Карамзин), считал вопрос об освобождении крестьян несвоевременным. В одном из вариантов своего завещания, который был написан им уже в отставке, Державин выражал желание, чтобы всех его крепостных людей и крестьян на основании указа 1803 года обратили в вольных хлебопашцев.

В начале октября 1803 года Александр I опубликовал рескрипт, в котором под предлогом нарушений в ведении дел в канцелярии министра юстиции Державин освобождался от занимаемого им поста министра юстиции и генерал-прокурора, при этом оставался членом Сената и Государственного совета. Во время личной встречи с Александром I на вопрос Державина о причинах немилости импера­тор заявил: «Ты слишком рев­ностно служишь» [5, с. 821],   после чего вспыливший Державин отказался от присутст­вия в Совете и Сенате и просил его полностью уволить от службы. 7 октября 1803 года последовал именной указ о его увольнении, положивший конец карьере Державина как государственного деятеля. Главной причиной своей отставки он считал про­иски врагов, которым удалось настроить Александра I против него. Прежде всего он относил к таковым «молодых друзей» импера­тора (Негласный комитет),  которых называл не иначе как «яко­бинской шайкой» [5, с. 812], пропитанной «французским и польским конституционным духом» [5, с. 787].

В историографии существует мнение, что отставка Державина была результатом борьбы «русской» и «польской» «партий» и победы последней. Так, Василий Ратч утверждал: «Державин остановил миссионерство иезуитов и пропаганду латинства в империи, содействовал к задержанию попытки помилованных польск. мятежников — за службу, заменявшую штраф, быть награжденными чином, отстоял права самодержавной власти против первой попытки Потоцкого ввести в самодержавную Россию чуждые обычаи Речи Посполитой, поднял вопрос о евреях, противный панским выгодам, и наконец поднял вопрос о выселении безземельной шляхты из Западного края. Державин ясно показал польской партии, что, проникая в ее замыслы, он стоит против них самым бдительным стражем. Польские магнаты видели всю необходимость от него избавиться, и они скоро достигли цели» [цит. по: 1, c. 833]. Это мнение разделял и Яков Грот: «Действительно, нет никакого сомнения, что польская интрига главным образом способствовала окончательной опале Державина, но приписать его падение исключительно стараниям партии Чарторыйского можно бы только в таком случае, если бы он, противоборствуя ей, не раздражал в то же время самого императора своими противоречиями и настойчивостью» [1, с. 833].

После отставки Державин сосредоточился на литературной и общественной деятельности, причём сделал исключительно много для становления русской консервативной «партии». Пик его деятельности в консервативном лагере пришёлся на 1807–1812 годы. Это было время,  пишет Михаил Файнштейн, когда «неудачи во внешней политике (Аустерлиц, Тильзит) вызвали огромный прилив патриотических настроений. Россия обратилась к поискам национальных ориентиров, способных консолидировать общество вокруг престола. Их стержень видели в прошлом — от древности до екатерининского времени». В этих общественных исканиях одной из главных интеллектуальных сил стала Российская академия, в которой в роли главных «радетелей национально-патриотических идей»,  вызывающих в обществе понимание и уважение, выступали Александр Шишков и Гаврила Державин [11, с. 43]. По их инициативе на основе ряда членов академии возникло литературное объединение русских консерваторов, ядро которого составляли так называемые литераторы-архаисты, — Беседа любителей русского слова.

Предыстория Беседы началась в январе 1807 года, когда Шишков предложил Державину организовать еженедельные литературные вечера, которые стали проходить с февраля того же года, по субботам, поочерёдно на квартирах у Гаврилы Державина, Александра Шишкова, Ивана Захарова и Александра Хвостова. В «Записках современника» Степана Жихарева Державин наряду с Шишковым выступает как второй по значению инициатор создания Беседы: Шишков «очень долго толковал о пользе, какую бы принесли русской словесности собрания, в которые бы допускались и приглашались молодые литераторы для чтения своих произведений, и предлагал Гаврилу Романовичу (Державину — А.М.) назначить вместе с ним попеременно, хотя по одному разу в неделю, литературные вечера, обещая склонить к тому же Александра Семеновича Хвостова и сенатора Ивана Семеновича Захарова, которых домы и образ жизни представляли наиболее к тому удобств. Бог весть как обрадовался этой идее добрый Гаврила Романович и просил Шишкова устроить как можно скорее это дело» [12, с. 85].

На  заседаниях Беседы читали свои произведения помимо Державина Иван Крылов, Николай Гнедич, Сергей Шихматов и другие, причём разговоры велись не только о литературе, но и о текущей политике. Так, Степан Жихарев, описывая первое заседание Беседы 2 февраля 1807 года, сообщал: «Долго рассуждали старики о кровопролитии при Эйлау и о последствиях, какие от нашей победы произойти могут <…> Кикин и Писарев с жаром доказывали, что надобно продолжать войну <…> а Лабзин с Хвостовым возражали, что теперь-то именно и должно хлопотать о заключении мира …> Время проходило, а о чтении не было и речи». Вечер 9 февраля у Державина начался чтением его стихов «На выступление в поход гвардии»; Марин в этот же день после ужина читал свои стихи  «на современные происшествия». Кроме того, рассуждали о «вольтерианцах» XVIII века, говорили о Павле Дашкове, «много благодетельствовавшем под рукою бедным дворянам», о положении дел в армии. В дневнике Жихарева от 17 февраля 1807 года читаем: «Вчерашний вечер у И.С. Захарова не похож был на вечер литературный. Кого не было! Сенаторы, обер-прокуроры, камергеры, даже сам главнокомандующий С.К. Вязьмитинов» [12, с. 139]. На заседании 9 марта много и долго беседовали об армии, о назначениях по армии, об отправлении в армию царя и т.д. На заседании 16 марта 1807 года «разговаривали прежде о политике, об отъезде государя, о Сперанском, которому предсказывают блестящую будущность, о генерале Тормасове, которого вчера пред самым отъездом государь назначил рижским военным губернатором, о дюке де Сера Каприола, известном ненавистью своею к Бонапарте, но после перешли опять к литературе и театру» [12, с. 195].

Дружеские собрания постепенно принимали организационные формы.  Идея окончательно преобразовать чтения в публичные и оформить их юридически возникла в 1810 году. По свидетельству Филиппа Вигеля, замысел создания публичных чтений совпал с приходом в Петербург известия о том, что Николай Карамзин в Твери у великой княгини Екатерины Павловны читал свою историю и ещё какое-то другое произведение императору Александру (имелась в виду «Записка о древней и новой России». — А.М.) [13, с. 276; 14, с. 234]. Первым эту идею высказал князь Борис Голицын, «разумевший больше  по-французски, нежели по-русски, но любивший однакож и свой язык». Идею Голицына поддержали Державин и Шишков.

Первое торжественное заседание Беседы и первые чтения последовали 14 марта 1811 года в доме Державина, который для собраний заново отделал обширный зал и пожертвовал на 3000 рублей книги для библиотеки Беседы. Александр Шишков добился того, чтобы на первое заседание  был приглашён сам император Александр I (правда, он так и не появился). К первому заседанию Беседы композитор Дмитрий Бортнянский, близкий к императрице Марии Фёдоровне,  по предложению Державина написал поздравительную кантату «Сретение Орфеем солнца», которая была исполнена по намеченной программе певчими из придворной капеллы. Существует мнение, что вдовствующая императрица Мария Фёдоровна покровительствовала кружку Шишкова — Державина и разделяла их консервативные убеждения. В её дворце в Павловске бывали и читали свои произведения члены этой литературной группы [15, с. 168].

В записках Александра Стурдзы подробно описаны бытовые детали заседаний Беседы: «В уроченные дни поэты и прозаики, писатели заслуженные и новички, начали съезжаться в дом Гаврила Романовича, затейливый и своеобразный. Беседа имела свои частные и публичные заседания. Сии последние бывали по вечерам и отличались присутствием многих посторонних слушателей, допускаемых туда по билетам. Зала средней величины, обставленная желтыми под мрамор красивыми колоннами, казалась еще изящнее при блеске роскошного освещения. Для слушателей вокруг залы возвышались уступами ряды хорошо продуманных седалищ. Посреди храмины муз поставлен был огромный продолговатый стол, покрытый зеленым тонким сукном. Около стола сидели члены Беседы под председательством Державина, по мановению которого начиналось и перемежалось занимательное чтение вслух, и часто образцовое» [16, с. 5].

Организация общества была тщательно продумана. Беседа первоначально состояла из 24 действительных членов и из членов-сотрудников, «кои на убылые места поступают в действительные члены» [17]. Для соблюдения порядка в чтениях она разделялась на четыре разряда. Председателями 1–4-х разрядов были назначены соответственно А.С. Шишков, Г.Р. Державин, А.С. Хвостов и И.С. Захаров. Кроме председателя в каждом разряде имелось ещё по пять действительных членов. Над председателями во главе каждого разряда были поставлены попечители: Пётр Завадовский, Николай Мордвинов, Алексей Разумовский и Иван Дмитриев (первый — бывший, а остальные — действующие министры). К числу действительных членов Беседы принадлежали Иван Крылов, Сергей Ширинский-Шихматов, Алексей Оленин, Дмитрий Хвостов, Александр Лабзин, Александр Шаховской, Пётр Кикин и другие. В числе 33 почётных членов были главнокомандующий Сергей Вязмитинов, Фёдор Ростопчин, Михаил Философов, Осип Козодавлев, Павел Голенищев-Кутузов, Александр Голицын, Михаил Сперанский, Владислав Озеров, Михаил Магницкий, Сергей Уваров, Василий Капнист, Николай Карамзин, Алексей Мусин-Пушкин, Санкт-Петербургский митрополит Амвросий (Подобедов), епископ Вологодский Евгений Болховитинов. В списке сотрудников значились Степан Жихарев, Николай Греч и другие. Император Александр I ни разу не появился на заседаниях общества, несмотря на настойчивые приглашения.

Подобного рода «плюралистический» состав Беседы, состоявшей из лиц, принадлежавших к различным политическим и литературным группировкам и направлениям, ранее зачастую находившимся друг с другом во враждебных отношениях  (Н.М. Карамзин, И.И. Дмитриев, М.М. Сперанский, М.Л. Магницкий, С.С. Уваров, А.Н. Голицын, Ф.В. Ростопчин,  А.С. Шишков, П.И. Голенищев-Кутузов и т.д.), заставляет предположить, что одной из недекларируемых целей Беседы было объединение прежних идейных оппонентов в атмосфере резкого усиления угрозы со стороны наполеоновской Франции.

Литературная деятельность Беседы зачастую оценивалась весьма низко. Современный и наиболее авторитетный исследователь деятельности Беседы Марк Альтшуллер совсем иначе охарактеризовал её основной состав: «Самый беглый взгляд на список членов "Беседы" <…> не позволяет рассматривать общество как сборище бездарностей и тупых реакционеров. Перед нами объединение, располагавшее первоклассными литературными силами. Во главе "Беседы" стояли такие крупные личности и талантливые литераторы, как Шишков и Державин. Важную роль в ней играл регулярно присутствовавший на заседаниях И.А. Крылов. Среди ее членов мы видим таких талантливых писателей, как Шаховской, Шихматов, Капнист, Горчаков, Греч, Гнедич (формально к Беседе не принадлежавший), и др. В состав объединения входили видные ученые и общественные деятели: Мордвинов, Оленин, Болховитинов, Востоков и др.» [15, с. 57–58]. На собраниях Беседы зачастую присутствовала «практически вся столичная интеллигенция» [15, с. 7]. Она пользовалась демонстративной поддержкой православной церкви; так, в январе 1812 года Беседу посетили все члены Священного синода [5, с. 227]. Во время войны собрания прервались, но после войны продол­жились. Заседания Беседы собирали до нескольких сот человек.

Именно благодаря своей деятельности в Беседе единомышленник и друг Державина Шишков получил накануне Отечественной войны 1812 года пост секретаря Государственного совета, на котором блестяще выполнил роль главного «ритора», идеолога и пропагандиста войны.  Однако вслед за этим роль и значение Беседы начинает падать. В 1813 году Шишков получил пост президента Российской академии. Поскольку после победы над наполеоновской Францией проблема галломании утратила остроту, он явно охладел к деятельности Беседы. Самое же главное — в условиях, когда Александр I взял курс на создание общехристианского государства и экуменический курс в конфессиональной политике, значение Беседы неизбежно должно было резко уменьшиться. В 1816 году вслед за смертью Г.Р. Державина, который  скончался  9 июля 1816 года в деревне Званка Новгородского уезда Новгородской губернии, Беседа прекратила своё существование.

Все вышеизложенное позволяет однозначно утверждать: взгляды и политическая практика зрелого Державина свидетельствуют, что он разделял ряд основных концептов складывающегося консерватизма (необходимость крепкой самодержавной власти, ограничивающей интересы западнически и космополитически настроенной высшей аристократии,  отрицание либеральных преобразований, защита сословного деления общества и крепостного права, борьба с западничеством в форме галломании, поиски самобытного пути развития России в сфере культуры, русский национализм, который особенно рельефно проявился в его отношении к польскому и еврейскому вопросам) и последовательно проводил их в своей государственной и общественной деятельности, являясь, таким образом,  одним из «отцов»-основателей  русского консерватизма наряду с Николаем Карамзиным, Александром Шишковым, Фёдором Ростопчиным и Сергеем Глинкой.

Аркадий МИНАКОВ

Список источников и литературы

1. Грот Я.К. Жизнь Державина по его сочинениям, письмам и по историческим документам. СПб., 1880.

2. Сафонов М.М. Проблема реформ в правительственной политике России на рубеже XVIII и XIX вв. М., 1980.

3. Мнение о правах, преимуществах и существенной должности Сената, 1801 // Державин Г.Р. Сочинения. Т. VII. СПб., 1872.

4. Коркунов Н.М. «Проект устройства Сената» Г.Р. Державина. СПб.,1896.

5. Державин Г.Р. Сочинения. Т. VI. СПб., 1872.

6. Державин Г.Р. Записки. М., 2000.

7. Державин Г.Р. Т. VII. СПб., 1872.

8. Антисемитизм. М., 2002.

9. Клиер Дж. Д. Россия собирает своих евреев. М., 2000.

10. Иконников В.С. Г.Р. Державин в своей государственной и общественной деятельности. Пг.- Киев, 1917.

11. Файнштейн М.Ш. «И славу Франции в России превзойти…». Российская Академия (1783–1841) и развитие культуры и гуманитарных наук. М. – СПб., 2002. С. 43.

12. Жихарев С.П. Записки современника. Воспоминания старого театрала. В 2-х томах. Т. 2. Л., 1989. С. 85.

13. Вигель Ф.Ф. Записки. М., 1928. Т. 1.

14. Булич Н.Н. Очерки по истории русской литературы и просвещения с начала XIX в. СПб., 1902. Т. 1.

15. Альтшуллер М. Беседа любителей русского слова. У истоков русского славянофильства. М., 2007.

16. Стурдза А.С. Беседа любителей русского слова и Арзамас в царствование Александра I и мои воспоминания // Москвитянин. 1851. Ноябрь. Кн. 1. № 21.

17. Хвостов Д.И. Записки о словесности // Литературный архив. Вып. 1. М. — Л., 1938.

^[1] О Перетце имеется фактическая справка в книге Д. Клиера: «Богатый купец и подрядчик из Белоруссии Абрам Перетц <…> был связан с Комитетом. Д. Фишман назвал его "еврейским помощником Сперанского". Перетц занимался налоговыми откупами, подрядами в кораблестроении, соляной торговле и был в Петербурге человеком известным <…> Родной дом Перетца в Могилеве являлся центром для финансовой и экономической верхушки белорусского еврейства < …> Сын Перетца, Григорий, был замешан в восстании декабристов 1825 г.» [9, с. 205–206].