Борис Ливанов. Режиссёр своей жизни

Ливановых мать-природа щедро одаривает уже четыре поколения кряду – актёры и режиссёры, сценаристы и литераторы, художники и мультипликаторы. 8 мая исполняется 120 лет со дня рождения сына основателя династии – Бориса Николаевича Ливанова, одного из любимейших учеников и преданнейших последователей Станиславского.

Не стать артистом Борис Ливанов просто не мог – унаследовал крепчайшие гены от отца, приставшего к бродячей труппе восемнадцати лет отроду. Там ему и посоветовали сменить прозаическую фамилию на сценический псевдоним: уж коли выходить тебе на сцену с «Чего изволите?», так и быть тебе Извольским. Профессионального опыта Николай Извольский набирался на провинциальной сцене – играл в Самаре, Симбирске, Ростове-на-Дону, Вильно. В 1903 году осел в Москве и вскоре был принят в труппу известного антрепренёра Петра Петровича Струйского. Когда революция покончила с частными театрами, Николай Александрович, как и многие артисты, не сразу нашёл для себя новый дом. В конце концов судьба привела его сначала в театр Моссовета, а перед самой войной – в театр имени Ленинского комсомола.   

Борис рос за кулисами. Дома постоянно разыгрывал какие-то сценки. А во время прогулок матушка нередко приводила его в Камергерский и, проходя мимо Художественного театра, непременно произносила: «Если станешь артистом, то обязательно таким, чтобы приняли в «художественники». Но мальчик грезил не только о сцене, но и о…море: «Я мечтал стать еще и моряком, – вспоминал Борис Николаевич, – уж очень нравилась мне морская форма. Позже это желание сбылось: на сцене и в кино я был моряком буквально во всех чинах – от матроса до командующего флотом. И был польщен, когда, «дослужившись» до звания адмирала, получил награду — офицерский кортик». Морская «биография» артиста действительно началась с матросов. На мхатовской сцене он сыграл Швандю в «Любови Яровой» Тренёва и Рыбакова в «Кремлёвских курантах» Погодина. «Карьерный рост» Ливанову обеспечил кинематограф: капитан 1 ранга Всеволод Руднев, командир легендарного корабля в фильме «Крейсер «Варяг», заглавная роль в картине «Капитан первого ранга», адмирал Гранатов в «Гибели эскадры», блистательная роль Григория Потёмкина в дилогии об адмирале Ушакове.

В роль Григория Потёмкина

Но призванием Борис Ливанов всё-таки считал театр. В восемнадцать лет он поступил в 4-ю Студию МХАТ к Николаю Василевичу Демидову, одному из первых, кто стал преподавать «систему» с официального одобрения ее создателя. А через два года молодого артиста пригласили на собеседование во МХАТ с прицелом на роль Чацкого. «Экзаменовал» Ливанова Немирович-Данченко, Станиславский был с театром на гастролях за рубежом. Когда новичков представили Константину Сергеевичу, тот решил, что с Чацким стоит повременить: «У вас получится не Чацкий, а этакий герой-любовник в роли Чацкого. Сыграйте сперва что-нибудь острохарактерное. Не будь этого разговора, артиста из меня бы не вышло», – вспоминал эту встречу Ливанов. 

Одной из ярких работ только что влившегося в труппу актера стал озорник и дебошир Курчаев в пьесе Островского «На всякого мудреца довольно простоты». Это же линию Ливанов потом продолжил, сыграв графа Альмавиву в «Женитьбе Фигаро» Бомарше, кавалера Риппафратту в «Хозяйке гостиницы» Гольдони, незабываемый, ставший чуть ли не эталонным Ноздрёв в «Мёртвых душах». К Чацкому артист пришёл только в 1940 году и спектакль стал событием.   

Незабываемый Ноздрёв в "Мёртвых душах"

Борис Николаевич всегда был очень строг к себе в профессиональном отношении и точно так же отнесся к желанию сына продолжить семейную традицию. Узнав, что Василий подал документы в Шукинское училище при театре имени Вахтангова, Ливанов-старший позвонил Рубену Николаевичу Симонову, попросил устроить сыну экзамен с пристрастием и в случае профнепригодности «гнать в шею». Сын не подвёл. «Мне всегда хотелось, чтобы отец гордился моими достижениями, – признаётся Василий Борисович – Это для меня определяло всё. Он прекрасно рисовал, и я стремился, чтобы мои рисунки его радовали. Я ходил на его спектакли. «Мёртвые души», где он виртуозно играл Ноздрёва, смотрел 37 раз. да, я у него учился, хотя въяве он мне ничего не «преподавал» и прописными истинами не пичкал. В учёбу не вмешивался. Наблюдал со стороны. И я к нему за советами обращался крайне редко, понимая, что нужно искать свою дорогу. Это было особенно сложно в «Слепом музыканте», где мы снимались вдвоём. Именно отец подсказал мне рисунок роли, и я был ему безмерно благодарен. Но был в этом и свой подводный камень. Очень легко было подпасть под магнетизм его личности, начать непроизвольно подражать ему. Удержаться было трудно, но я смог. Впрочем, как актёра отец меня признал лишь после моей пятой картины – фильма «Коллеги» по одноимённой повести Василия Аксёнова».

Одной из самых дорогих реликвий в семье Ливановых является фотография Станиславского, подаренная артисту незадолго до ухода из жизни. Дарственную надпись на ней можно считать своеобразным завещанием великого реформатора сцены:

Милому и любимому артисту, хорошему человеку!

Кому много дано с того много и спросится. Отвечайте мне, что вы сделали с вашим прекрасным талантом. Поняли ли вы главные основы искусства, изучили ли вы их. Знаете ли, что единственная радость в нашем деле – познание творческих тайн органической природы. Подсказал ли вам ваш талант, что театр во всем мире кончается навсегда, что уцелели единицы, ещё знающие, что такое искусство. И таких единиц, знающих кое-что об искусстве, больше, чем где-нибудь – в нашем театре. Это обязывает его ко многому. Но эти единицы стареют и уходят от нас, а с ними уходит и русское искусство артиста. МХАТ призван спасти мировое искусство. За неисполнение этого указа судьбы ответите вы, оставшиеся в живых молодые последователи. Вы один из тех, о котором я думаю, когда мне мерещится судьба театра в небывало прекрасных условиях для его расцвета в нашей стране.

Любящий и надеющийся на Вас К. Станиславский.

Константин Станиславский. Рисунок Бориса Ливанова

Преданность своему учителю Борис Ливанов хранил до последнего вздоха, заплатив за неё собственной жизнью. Кризис МХАТа начался ещё в середине 1950-х и с годами только обострялся. Новая кровь была необходима, но одна должна была быть той же группы. Ливанов, человек острого, скептического ума, чувствовал, что приход Олега Ефремова его родной театр не спасёт. Отчасти в нём действительно говорила оскорблённая гордость, а человеком он был эмоциональным: «Я никогда не мечтал работать в театре «Современник», тем более в его филиале». Но подлинная причина лежала совсем в иной плоскости.

«Мой отец не Ефремова не принял, а принципы, которые тот исповедовал – утверждает Василий Ливанов. – Олег Николаевич, бредивший МХАТом, решил в что бы то ни стало утвердить в нём принципы, который он сам выстрадал и опробовал в «Современнике». В письме на имя Брежнева он писал, что «В области актёрского искусства – МХАТ стремится к сценической правде. И «Современник» – тоже, но опять же по-своему, «поправляя» мхатовский реализм неореализмом итальянского кино».

Борис Николаевич поклялся не переступать порога родного театра, пока там властвует Ефремов. Ему предложили возглавить театр имени Пушкина. Он, зная, что многие артисты, в том числе и некоторые мхатовцы, готовы были пойти за ним, поставил единственным условием возможность набрать новую труппу. Ему отказали. Болезнь довершила остальное. Формально чиновники от культуры были правы – никто не хотел разгребать проблемы тех, кого пришлось бы уволить. Но правда была на стороне Ливанова – тогда ещё считалось правильным, чтобы режиссёр работал с единомышленниками. Наверняка, переформатирование труппы пушкинского театра не имело бы столь катастрофических последствий для отечественного театра, как те, к которым привёл ефремовский раскол. Группы крови не совпали. Всем известно, к чему это привело.