"Европа говорит, что я чудовище"

Пасквили на Александра Суворова появлялись всегда: и при жизни полководца, и после его смерти. Но он был уверен: история вынесет справедливый приговор, отбросив ложь «наёмных историков».

Больше всего клеветы на Суворова возводят в связи с польским походом 1794 года. Тогда всё началось с послания императрицы: «Граф Александр Васильевич! Известный вам, конечно, бунтовщик Костюшко, взбунтовавший Польшу, в отношениях своих ко извергам Франциею управляющим и к нам из верных рук доставленных, являет злейшее намерение повсюду разсевать бунт во зло России». Не в первый раз назревала слаженная международная кампания против России: кроме Польши, удар могли нанести турки и шведы. И Суворов в трех сражениях разгромил поляков и вошёл в Варшаву.

В то время поляки относились к Суворову теплее, чем к другим русским полководцам. Так, польский граф Унру был настроен пророссийски и давно почитал графа Рымникского. Казаки, приняв Унру за действующего генерала, под конвоем привели его к Суворову. Суворов обнял графа как старого товарища. А потом в усадьбе Унру состоялся совместный дружеский обед русских и пленных польских офицеров. О тех днях сохранился милый исторический анекдот, пересказанный Денисом Давыдовым: в Кобылке «Суворов спросил у графа Кенсона: «За какое сражение получили вы носимый вами орден и как зовут орден?». Кенсона отвечал, что орден называется Мальтийским и им награждаются лишь члены знатных фамилий. Суворов долго повторял: «Какой почтенный орден!». Потом обращался к другим офицерам: «За что вы получили этот орден?». Они отвечали: «За Измаил, за Очаков и. т. п.». Суворов саркастически заметил: «Ваши ордена ниже этого. Они даны вам за храбрость, а этот почтенный орден дан за знатный род».

Решающее сражение состоялось в Праге – хорошо укреплённом еврейском предместье Варшавы. Перед штурмом в приказе графа Рымникского по Азовскому мушкетёрскому полку (аналогичные приказы Суворова получили и другие подразделения), кроме подробных тактических наставлений, были и такие: «В дома не забегать. Неприятеля, просящего пощады, щадить, безоружных не убивать, с бабами не воевать; малолеток не трогать. Кого из нас убьют – Царство Небесное; живым – Слава, Слава, Слава».

Штурм Праги

Началось кровопролитное сражение. К спорам об ожесточении русских войск (и о взаимном ожесточении) при штурме Праги можно добавить и свидетельство самого генерал-аншефа Суворова, который к тому времени повидал немало и редко живописал кровавые картины в реляциях: «Все площади устланы были телами, последнее и самое страшное истребление было на берегу Вислы в виду варшавского народу. Сие пагубное для них зрелище привело в трепет, а подоспевшая наша к берегу полевая артиллерия столь успешно действовала, что многие дома повалила, и одна бомба, пущенная, пала посреди заседания так называемой наивысшей их рады, от чего присутствующие в ней разбежались и черепом одним, когда она лопнула, убит секретарь сей рады. Итак, будто громовой удар, разразив, разрушил тут заседание сего беззаконного судилища. От свиста ядр, от треска бомб, стон и вопль раздался по всем местам в пространстве города. Ударили в набат повсеместно. Унылый звук сей, сливаясь с плачевным рыданием, наполнял воздух томным стоном. В Праге улицы и площади были устланы убитыми телами, кровь текла ручьями. Висла обагрённая несла стремлением своим тела тех, кои, имев убежище в ней, потопали. Страшное позорище видя, затрепетала вероломная сия столица».

Суворов принимает ключи от Варшавы

Суворов принял меры, чтобы побоище не перекинулось в Варшаву: приказал сжечь мост через Вислу, не бросил в бой однополчан тех солдат и офицеров, которые имели основание мстить полякам. А на обед после победы, по традиции, Суворов пригласил пленных неприятельских офицеров, с которыми приветливо говорил по-польски.

Ночью 25-го на лодках из Варшавы к Суворову прибыли парламентёры – три депутата магистрата с посланием от короля Станислава Августа. Парламентёры выслушали суворовские условия сдачи Варшавы: восстановить мост, по которому русские войска войдут в Варшаву, разоружить армию, которую русские готовы распустить по домам с гарантией безопасности, оружие и снаряды вывести за город, честь по чести вернуть русских пленных. Поляки были растроганы столь мягкими условиями. К королю Станиславу Августу Суворов обратился с почтительным личным письмом. Его он уважал сильнее, чем поляки!

Король Станислав II Август

В Варшаву, по приказу Суворова, армия входила с незаряженными ружьями – в восемь часов утра, 29 октября. Было приказано даже не отвечать на возможные провокационные выстрелы из домов. Русские колонны входили в польскую столицу под громкую музыку, с развёрнутыми знамёнами. В хвосте первой колонны ехал Суворов. Представители городского магистрата вручили ему ключи от города и хлеб-соль. Суворов поцеловал ключи, возблагодарил Бога, что в Варшаве не пришлось проливать кровь и передал ключи Исленьеву, своему дежурному генералу. Он целовался с панами из магистрата, многим пожимал руки, был взволнован и радушен.

1 декабря Суворов составил новый знаменательный документ – гуманный приказ по войскам о взаимоотношениях с польским населением. В Петербурге не всех устраивало, что фельдмаршал отпускает пленных, выполняя все свои обещания, данные варшавянам. Непростая миссия легла на Суворова. В очередном рескрипте императрицы значилось: «Справедливо в некоторое наказание городу Варшаве за злодеяния против российских войск и миссий, произведённые вопреки доброй веры и трактатов, с республикою польскою существовавших, и в удовлетворение убытков взять с жителей сильную контрибуцию, расположа оную по лучшему вашему на месте усмотрению и дозволяя собрать оную, елико возможно, деньгами, а отчасти вещами и товарами, наипаче для войск потребными. Для скорейшего и точного исполнения сего и военною рукою понуждать можете». Было в этом рескрипте и немало других строгих мер, принятие которых сделало бы миссию Суворова чрезвычайно непопулярной среди поляков. Непросто было полководцу читать эти строки. В письме своему дальнему родственнику и близкому приятелю Дмитрию Хвостову Суворов заявил, что ему «совестно» быть проводником новых карательных мер против обезоруженной Польши. Фельдмаршал был уверен, что после кампании это государство уже не представляло опасности для России и хотел отнестись к ослабленному врагу милосердно.

Памятник Александру Суворову в Киеве. Ныне демонтирован

Суворов не был ненавистником Польши и поляков. И, кстати, не был сторонником уничтожения польской государственности. По планам Суворова, западный сосед должен был стать верным союзником, а не вассалом России. Приписывать русскому полководцу националистический антипольский угар в пропагандистских целях начали ещё при жизни Суворова, но особенно глубоко эти стереотипы укоренились в польской литературе XIX – начала ХХ века, когда уже и понять-то было трудно имперскую этику екатерининских времён. Небылицы о расправах над пленными, об отрубании кистей рук у польских аристократов – в самую нелепую ложь люди охотнее всего верили задолго до доктора Геббельса.

В 1794 году всё воспринималось не так. Суворов провел в Варшаве несколько месяцев – и за это время не было ни одного восстания против него. «Всё предано забвению. В беседах обращаемся как друзья и братья. Немцов не любят. Нас обожают…», - писал фельдмаршал.

 Пожалуй, еще ценнее свидетельство Юзефа Орловского – польского генерала, к которому Суворов питал уважение. Орловский писал пленному Тадеушу Костюшко, своему другу: «Вас могу утешить великодушие и умеренность победителей в отношении побеждённых. Если они будут всегда поступать таким образом, наш народ, судя по его характеру, крепко привяжется к победителям». И таких свидетельств польских офицеров, аристократов, литераторов – немало.

Суворов редко обращал внимание на пропагандистские выпады противников. Но граф Фёдор Головкин, русский посланник в Неаполе, привёл в своих записках ответ полководца клеветникам и ненавистникам. Этот монолог Суворов произнёс в разговоре о ложных репутациях: «Очень трудно исполнять свой долг; меня считали за варвара, при штурме Праги убито было 7 000 человек. Европа говорит, что я чудовище; я сам читал это в печати, но я хотел бы поговорить об этом с людьми и узнать от них: не лучше ли кончить войну гибелью 7 000 человек, чем тянуть дело и погубить 100 тысяч? Столько людей, которые гораздо умнее меня; очень бы желал, чтобы кто-нибудь потрудился объяснить мне это!»

С той поры прошло почти 230 лет. В контексте того времени Суворов действовал гуманно и профессионально. Это признавали и поляки. Прошли века, на свете многое изменилось. И спекулировать историей екатерининских времен, заваривая свою дешёвую пропаганду, просто стыдно и опасно. Разрушаются памятники великому полководцу, повторяются самые грубые измышления… Стыдно. Изучайте Суворова! По документам и легендам, по его свершениям и спорам… Постарайтесь хотя бы на шажок приблизиться к его гению, к его мудрости, даже к его юмору. А клеветники выглядят жалкой самопародией.