Рождественская победа

Мы знаем, что московский храм Христа Спасителя (а точнее, храм Рождества Христова) построен по царскому обету в благодарность за победы 1812 года. Связь тут ещё более тесная, чем кажется на первый взгляд. Ведь весть об окончательной виктории в роко­вой кампании утвердилась в русских сердцах под Рождество. Этот светлый праздник отмечали в России и как день избавления от за­хватчиков.

Под Рождество 1813 года Россия переживала звёздные часы: наша взяла! Рука Всевышнего Отечество спасла! Победа подтверждала правоту, удесятеряла силы, прогоня­ла уныние. Наверное, это был самый счастливый праздник в истории России.

Илларион Прянишников. В 1812 году 

Во всём угадывались признаки триумфа. Несколько десятков генералов Великой армии уже томилось в русском плену. Среди них — поля­ки, которых император простит (хотя некоторые из них, как великий Ян Домбровский, нарушили клятву не поднимать оружия против России) и примет на русскую службу. И пруссаки, которые будут сражаться бок о бок с русскими в кампа­нии 1813 года. Торжествующий Михаил Кутузов уже отправил митрополиту Амвросию серебро, от­битое донскими казаками у французов. То са­мое ворованное серебро, переплавленное из церковной утвари в Белокаменной. Ни одного сражающегося французского отряда не осталось в пределах Российской империи. После полу­годового помрачения снова вся Россия стала русским тылом.

Рухнули надежды французов закрепиться в Литве, на западной окраине Российской импе­рии. Всех прогнал на Запад русский штык, мно­гих добили морозы, десятки тысяч разбежались, десятки тысяч поумирали от ран... Император Всероссийский отпраздновал Рождество и Победу как раз в Вильне — в прекрасной литов­ской столице. Император накрепко решил до­бивать Бонапартия, чтобы с корнем вырвать революционную крамолу. Известно, что не все в России готовы были опрометью броситься в новое сражение — на этот раз во имя освобож­дения германских монархий и уничтожения революционных армий. Кутузов требовал дли­тельного отдыха для армии и намеревался си­лой дипломатии переложить как можно больше тягот будущей войны на пруссаков, саксонцев и прочих — во имя сбережения русского солдата. Не только Великую армию истощила небывалая по напряжению кампания 1812 года. И в русской армии было немало раненых, больных, а пере­бои со снабжением поставили многих генералов перед угрозой голода. Медлительный Кутузов настойчиво боролся с нехватками, накапливал силы. По его логике, укрепив армию, можно и без боя победить. Победить, продемонстрировав явное превосходство. Но и в спешке императора был резон. Наполеон славился умением быстро формировать армии. И даже безусые юноши под его командованием сражались не хуже опытных, бывалых солдат. Он и впрямь уже сколачивал но­вую армию взамен той, что осталась в России. Во Франции позиции Наполеона оставались силь­ными. Он снова угрожал России. Но в рожде­ственский денёк император Александр Павлович сосредоточил внимание не на грядущих боях.

Повсюду зачитывали «Высочайший мани­фест, о принесении Господу Богу благодарения за освобождение России от нашествия непри­ятельского, 25 декабря 1812 года». Из-за перехода на новый стиль даты перепутались, но нас не обманешь: то был день православного Рождества Христова. Эти слова рус­ские люди связывали с личностью императора, который был в те дни надеждой и голосом России: «Ныне с сердечною радостью и горечью к Богу благодарность объявляем Мы любезным Нашим верноподданным, что событие превзош­ло даже и самую надежду Нашу, и что объявлен­ное Нами, при открытии войны сей, выше меры исполнилось: уже нет ни единого врага на лице земли Нашей; или лучше сказать, все они здесь остались, но как? Мертвые, раненые и пленные. Сам гордый повелитель и предводитель их едва с главнейшими чиновниками своими отселе ускакать мог, растеряв все свое воинство и все привезенные с собою пушки, которые более тысячи, не считая зарытых и потопленных им, от­биты у него и находятся в руках Наших.

Зрелище погибели войск его невероятно! Едва можно собственным глазам своим пове­рить. Кто мог сие сделать? Не отнимая достойной славы ни у Главнокомандующего над войсками Нашими знаменитого полководца, принесшего бессмертные Отечеству заслуги; ни у других ис­кусных и мужественных вождей и военачальни­ков, ознаменовавших себя рвением и усердием; ни вообще у сего храброго Нашего воинства, можем сказать, что содеянное ими есть превыше сил человеческих.

Итак, да познаем в великом деле сем про­мысел Божий. Повергнемся пред Святым его Престолом и, видя ясно руку его, покаравшую гордость и злочестие, вместо тщеславия и кичения о победах наших, научимся из сего великого и страшного примера быть кроткими и смирен­ными законов и воли исполнителями, не похо­жими на сих отпадших от веры осквернителей храмов Божиих, врагов наших, которых тела в несметном количестве валяются пищею псам и воронам!

Велик Господь наш Бог в милостях и во гневе Своем! Пойдем благостью дел и чистотою чувств и помышлений наших, единственным ведущим к нему путем, в храм святости Его, и там, увен­чанные от руки Его славою, возблагодарим за излитые на нас щедроты, и припадем к Нему с теплыми молитвами, да продлит милость Свою над нами, и прекратит брани и битвы, ниспошлет к нам, побед победу, желанный мир и тишину».

Как и во всех царских манифестах 1812 года, здесь чувствуется рука адмирала Александра Шишкова — неутомимого идеолога победы, о котором мы несправедливо забываем, отдавая должное героям Отечественной войны. Он сражался за право на русский патриотизм, которое в предво­енные годы нередко подвергалось сомнению... Шишков не искал наград, готов был пребывать в тени, лишь бы дело спорилось. Никогда он не был царским любимцем, но, как настало вре­мечко военно, император призвал именно его...

Император Александр I

Никто другой из светских советников государя не отважился бы на такую проповедь. Шишков подчёркивал религиозный смысл победы. И впрямь, народ, лишённый веры, в ту пору не устоял бы в смертном бою, не вымолил, не заслужил бы победу... Будем помнить: всегда легче сдаться на милость сильному завоевателю, чем сопротив­ляться, рискуя головой. Только так и осознаем величие подвига.

Первый молебен о Победе отслужили после царского манифеста в петербургском Казанском соборе. Этот грандиозный храм — ещё недостро­енный, освящённый только в 1811 году — стал центром духовного сопротивления захватчику. Здесь, перед Казанской, молился Кутузов ле­том 1812-го перед отъездом к армии. Несколько икон фельдмаршал принёс в дар храму, здесь же выставляли отбитые у французов знамёна. И серебро, отбитое лихими казаками, пошло на иконостас Казанского собора. Здесь же через не­сколько недель похоронят Кутузова. Выполнив солдатский долг, он уйдёт... Но — останется на­всегда возле храма, на пьедестале, в величе­ственной позе...

Молебен «В воспоминание избавления Церкви и Державы Российския от нашествия галлов и с ними двунадесяти язык» составил святитель Филарет, митрополит Московский. Ежегодно после рождественской литургии этот молебен читали с коленопреклонением. Звучали слова: «Еще молимся о победоносных вождех и воинех наших и о всех ревнителех веры и правды в годину искушения души своя за братию свою положивших, яко да даст им Царь славы в день праведнаго Своего воздаяния живот вечный и венцы нетления, нас же всех в их дусе и вере и единомыслии утвердит». Святитель Филарет, как никто другой, умел говорить об актуальных политических событиях возвышенно, придавая всему масштаб притчи.

Храм Христа Спасителя

В те дни император обретал себя в вере. Александр понимал: народ, сражаясь с захват­чиками, осознал себя единым главным образом благодаря православной церкви. Он не расста­вался с Евангелием, которое в прежние годы в руки не брал. Подолгу молился, соблюдал посты. И мечтал, что после войны станет жить, как цари московские, проводя долгие месяцы в палом­нических путешествиях по монастырям.

Тогда-то император и дал обет — построить в Москве храм Рождества Христова. Храм небывалый. И судьба у него сложится не­бывало извилистая. Достаточно вспомнить историю первого проекта и его автора, архитектора Александра Витберга. Но это уже другая история, растянувшаяся на десятилетия.