История юнкера Уварова

Обратимся к исследованиям, посвящённым этой теме. В одной из работ замечательного литературоведа Бориса Эйхенбаума есть небольшое рассуждение по поводу Нарышкина и Уварова. По мнению учёного, эти юнкера «форсили и зазнавались»[2], не желая учить русский язык, о чём говорили якобы будущему поэту; и это даже раздражало его. Литературовед связывал это с получением офицерского патента Жоржем Шарлем Дантесом (убившим Александра Пушкина на дуэли в 1837 году. — Е.Г.) в 1834 году. Стоит обратить внимание на то, что мемуары Мартынова были написаны лишь в 1871 году. Следовательно, опираясь на них, Эйхенбаум и строил свои выводы.
В очерке Василия Потто о Николаевском кавалерийском училище[3] упоминается единственный представитель рода Уваровых. Его имя было (по всей вероятности, указано из приказов. — Е.Г.) Александр Уваров. Отчество так до нашего времени названо не было, однако советские исследователи, скорее всего, ссылаясь на всё тот же очерк, поняли, что речь в мемуарах Николая Мартынова и приказах идёт об одном и том же лице, так как в издании от 1961 года «Летопись жизни и творчества М.Ю. Лермонтова» Виктора Мануйлова указано, что это один человек.

Необходимо сделать биографические уточнения по личности Уварова.

При обращении к генеалогической литературе выяснилось, что род графов и дворян Уваровых не расписан. Из различных источников удалось частично восстановить родственные связи большинства представителей этой фамилии.

Поскольку более никакого материала и комментариев в источниках не имелось, обратимся к исследованиям лермонтоведа Дмитрия Алексеева. Оказалось, что Е.Н. Рябов (соавтор Алексеева, архивист. — Е.Г.), работавший с фондом Школы юнкеров в РГВИА, уже несколько лет назад опубликовал списки юнкеров за период 1832–1834 годов.[4] (как раз за время учёбы поэта в данном учебном заведении) в сборнике Алексеева. 

Нужно отметить, что при работе с документами Рябов, вероятно, допустил ошибку в имени юнкера при вычитке документов. Но и без этого уточнения гораздо проще идентифицировать личность неизвестного Уварова из «Исповеди» Мартынова, так как было известно отчество юнкера. Сомнение в имени «Алексей» (которое было опечаткой Рябова) возникло потому, что по приказам Школы юнкеров за 8 и 14 ноября 1832 года значился так же именно «Александр». На данный момент ни один исследователь не приводит уточнений по этому персонажу, учитывая давнюю публикацию Рябова и пущенные в научный оборот исходные данные по Ф.И.О.

Исследования мемуаров Николая Мартынова приводят нас к вопросу о загадочной личности юнкера Александра Уварова (которого якобы изводил шутками будущий поэт, как писал Эйхенбаум. — Е.Г.).

Так кто же он?

Для этого обратимся  к документам из личного фонда декабриста Михаила Лунина (находящегося на хранении в РО ИРЛИ РАН. — Е.Г.). Из исследований самого последнего биографа декабриста Натана Эйдельмана известно, что у Михаила Сергеевича Лунина (18.12.1787—03.12.1845) была родная сестра Екатерина (08.03.1791—22.12.1868), в замужестве Уварова.  

Переписка декабриста с сестрою, названная им самим «Письма из Сибири», неоднократно публиковалась различными изданиями. Но в ней содержались лишь политические и исторические работы. Лунин нечасто касается семьи своей сестры. Поэтому нужным для информации источником могли стать письма самой Екатерины Сергеевны, которые, по мнению Элеоноры Павлюченко, «интересны не только как исторический источник, но и как яркий человеческий документ»[5]. В данном случае письма сестры декабриста стали самым главным источником. Ни разу Екатерина Уварова не упоминает фамилию великого русского поэта, с которым, однако же, была знакома лично задолго до его известности, о чём мы расскажем ниже. Это может быть вызвано тем, что примерно из 800 писем, обращённых к брату, сохранилось лишь чуть больше 170[6].

Самое интересное, что переписка осени 1836 года — лета 1837-го утрачена в связи с тем, что была в прямом смысле выкурена Михаилом Луниным. Не хватает как раз важных событий: гибели Александра Пушкина и ареста Михаила Лермонтова, приходящихся на этот период. Остаётся только опираться на иные источники. Известно из единственного за этот период письма, адресованного Екатериной Сергеевной поэту Василию Андреевичу Жуковскому от 31 января 1837 года[7], что она глубоко переживала гибель Александра Сергеевича Пушкина, которого хорошо знала. Разумеется, следуя за хронологией событий, связанных с арестом за стихотворение «Смерть поэта», она просто не могла остаться безучастной к Михаилу Лермонтову.

Ранее не публиковалось никакого материала о знакомстве поэта с этим семейством. Однако при сопоставлении некоторых хорошо известных в лермонтоведении фактов с событиями, описываемыми в письмах Екатерины Сергеевны, приходит понимание о том, какое важное событие упущено предыдущими исследователями.

Что же дала сверка с источником? Итак, по порядку.

Уварова в марте 1832 года отправляется из Москвы в Санкт-Петербург, чтобы написать прошение шефу жандармов Александру Бенкендорфу (сам документ уничтожен ГАРФом за давностью хранения, значит, единственным источником выступает книга М.С. Лунина «Сочинения, письма, документы», изданная в серии «Полярная звезда» в Иркутске в 1988 году с комментариями Натана Эйдельмана. — Е.Г.). Следует обратить внимание на просьбу Екатерины Сергеевны относительно «помещения сыновей» в закрытое военное учебное заведение. Она пишет, что не может больше влиять на старшего сына, который «лишён в силу обстоятельств отца и дядей» (имеются в виду старшие братья Уваровой — Никита, погибший под Аустерлицем, и, собственно, Михаил, вероятно, так же её двоюродные братья Никита и Александр Муравьёвы, супруг же Фёдор Александрович Уваров (Чёрный) пропал при невыясненных обстоятельствах 7 января 1827 года. — Е.Г.).

Николай Мартынов

Отрицая возможность помещения старшего сына Александра в Школу юнкеров (он на тот момент не достиг возраста 16 лет 8 месяцев, когда могли в виде исключения поместить «дворянского недоросля». — Е.Г.), она надеется, что сын поступит в Пажеский корпус, тем более, по её утверждению, Александр Фёдорович был назначен в пажи: «Незабвенной памяти император Александр удостоил назначения пажом моего старшего сына, тогда еще ребенка, в вознаграждение за службу моего покойного мужа, дозволив сыну в то же время воспитываться в отеческом доме до тех пор, пока возраст его не позволит воспользоваться преимуществами этого назначения»[8].

Бенкендорф в течение нескольких дней отвечает Уваровой, делая помету на прошении карандашом «о помещении сыновей завести отдельное дело». Скорее всего, сомнения Екатерины Уваровой относительно Школы юнкеров были вызваны возможными советами семьи Опперманов, которые по невыясненным пока обстоятельствам как-то связаны с сестрой декабриста (Карл Опперман некогда руководил школой. — Е.Г.).

В ответе на прошение шеф жандармов пишет (Уварова эту часть дублирует по-русски в письме к Лунину от 27.03.1832.  — Е.Г.): «Что же принадлежит до второго предмета письма Вашего относительно Вашего сына, то его величество изволил отозваться, что он по летам своим не может уже поступить в Пажеский корпус, а должен быть определен в Школу гвардейских подпрапорщиков»[9].

В дальнейшем шла долгая переписка, в ходе которой, вероятно, была окончательно поставлена точка в разрешении этого вопроса. И совсем ещё юный Александр Уваров по особому распоряжению смог держать экзамены в Школу юнкеров.

Особое внимание стоит остановить на том, что в одном из приказов по Школе юнкеров сказано: «Зачислить в вверенную мне Школу кандидатами, коих и числить налицо» Н. Юрьева, М. Лермонтова, М. Столыпина, А. Уварова и других.

Первые три лица находятся в родстве между собою. Можно предположить, что Екатерина Сергеевна присоединилась к этой волне поступавших, скорее всего, будучи знакомой с кем-то из родителей, будущих юнкеров.

Заметим, что Екатерина Сергеевна находилась практически постоянно с января по июнь 1832 года в Москве, где всё это время находился и Лермонтов. Но, насколько возможно их личное знакомство до октября 1832 года, пока остаётся невыясненным и требует уточнения.

Если вновь обратиться к «Исповеди», то Мартынов (сам являясь юнкером в Кавалергардский полк. — Е.Г.) вспоминал, будто Уваров был новичком и поступил вместе с Эммануилом Нарышкиным (сын царской фаворитки Марии Нарышкиной, урождённой Четвертинской, владел деревней Бычки Шацкого уезда Тамбовской губернии, которая находилась рядом с деревней Уваровых. — Е.Г.)

Советские исследователи отмечают, что такое явное выделение Нарышкина имеет под собой лесть Мартынова в адрес царской фамилии. Тогда ходили слухи о том, что Эммануил Дмитриевич — сын покойного императора Александра I. Однако сейчас историки склоняются к версии о том, что отцом Нарышкина был князь Григорий Гагарин. К тому же Нарышкин поступил в Школу юнкеров лишь в нач. 1834 года и никак не мог там пересекаться с Уваровым.

Наиболее вероятно, что Мартынов «забывает» об Уварове ввиду его родства с декабристом. Известно, что Александр Уваров не скрывал своих семейных связей (как и его мать). Лунин с каторги, почувствовав по письмам сестры, что дело набирает неприятный для него оборот, просит Уварову не распространяться о их родственных связях. Не исключено, что юный Лермонтов был также наслышан о Михаиле Лунине из первых уст. Можно предположить, что эта легендарная личность имела большое влияние на духовное становление будущего поэта. 

Следует отметить работу М.С. Лунина «Общественное движение в России в нынешнее царствование. 1840 год»[10]  с «Думой» Михаила Лермонтова. Работу декабриста можно назвать лермонтовской «Думой» в прозе, как подмечает лермонтовед Светлана Телегина.
8 ноября 1832 года выходит приказ по Школе юнкеров за подписью барона Константина Шлиппенбаха «…Александра Уварова в Кавалергардский Ея Величества, Михаила Столыпина и Александра Головина в Конный, Михаила Лермонтова в Гусарский, Николая Юрьева и Фёдора Тевеса в Преображенский, Николая Выробова в Измайловский и Захара Дурова в Егерский зачислить в вверенную мне Школу кандидатами, коих и числить налицо».

14 ноября, так же, как и Лермонтову, Уварову присвоено звание унтер-офицера Кавалергардского полка. Вероятнее всего, с первых же дней юный поэт и племянник декабриста находят общий язык. Мартынов указывает, будто Уваров был жертвой насмешек Лермонтова. Однако есть свидетельство самой Екатерины Сергеевны, которое опровергает эту мысль (оно получено ею от пока неустановленного лица, скорее всего, это подчеркнула Екатерина Фёдоровна Муравьёва, урождённая Колокольцева, мать декабристов Александра и Никиты Муравьёвых, в обществе которой Уварова проводила всё свободное время. — Е.Г.): «…точно Михаила Сергеевич и лицем и в разговорах и во всем…»[11] Известно, что Уваров был шутником и даже подтрунивал над обожанием матерью дяди.

В конце ноября Екатерина Сергеевна решает покинуть Петербург и едет к Муравьёвой в Москву, вероятно, вместе с младшим сыном Сергеем[12]. В это время за столь короткий срок поэт и племянник декабриста успевают изрядно досадить начальству школы.

26 ноября 1832 года Михаил Лермонтов[13], взобравшись на необъезженную лошадь, под подстрекательством старших юнкеров падает с неё и сильно травмирует себе ногу. Его бабушка, Елизавета Алексеевна Арсеньева, оказывается у постели внука в госпитале, находившемся на втором этаже Школы юнкеров.

В это же время, 6 декабря 1832 года[14], встревоженная Екатерина Сергеевна пишет брату о каком-то невыясненном случае с её сыном, вследствие которого он тоже попал в этот госпиталь между 17 ноября и 1 декабря 1832 года. Всё поведение Уварова можно выразить словами Екатерины Сергеевны: «…я предупредила Шлиппенбаха, что он отчаянной…»[15].

В целом такое поведение объяснимо: воспитание сыновей легло на плечи Екатерины Сергеевны, женщины доброй и мягкой. Скорее всего, она невольно избаловала сына своими заботами и безграничной материнской любовью.

Лермонтов много месяцев пролежал в госпитале, потом приходил в себя в имении у бабушки и вернулся в Школу юнкеров в сер. апреля 1833 года.

Вообще, вероятно, Александр был подвижным и озорным молодым человеком, вечно попадавшим в неприятные ситуации. Позже Уваров проиграет в карты большую сумму денег. На это Лунин потребует от сестры лишения сына наследства. Как он поясняет, ему бы не хотелось, чтобы некогда его имения «достались игроку».

В конце апреля — нач. мая 1833 года Екатерина Сергеевна крайне расстроена, что её сына может ожидать «чистая отставка»[16]. Действительно, со слов родной племянницы правнучки Екатерины Сергеевны (Татьяны Михайловны Уваровой (1896–1982). — Е.Г.), мы имеем информацию, что Александр Фёдорович страдал, возможно, приступами «падучей».

19 мая 1833 года[17] Екатерина Сергеевна сообщает своему брату о встрече с военным министром графом Александром Ивановичем Чернышёвым. Зная особую нелюбовь Лунина к своему бывшему товарищу (в 1826 году ещё и следователю по его делу. — Е.Г.), можно предположить, что этому письму он был также не рад.

Леонид Львов сообщает, что Лунин не любил Чернышёва и даже пытался обличить его действия по военному ведомству в своих работах.[18] Однако Уварова, вероятно, по-дружески относилась к генералу в силу своей добродетельной натуры. Скорее всего, она была не в курсе дел Чернышёва или не интересовалась этим.

Военный министр в силу своей натуры оказал особое внимание матери юнкера как вдове военного — своего бывшего товарища. Чернышёв, вероятно, предлагал различные варианты развития событий Екатерине Сергеевне. 

В конечном итоге по школе прошёл приказ, в котором сообщалось: «Заведывающий Школою Гвардейских Подпрапорщиков и Юнкеров Г. Генерал Адъютант Нейдгарт предписанием своим от 29 июня за № 87 дал мне знать, что Его Имп Высочество Командир Отд Гв. Корпуса приказать изволил зачисленного в Кавалергардский Ее Величества полк на права вольно Определяющих унтер офицеров Уварова про прозбе его матери за болезнию уволен от службы представив ему право по излечении болезни быть допущенным к держанию офицерского экзамена в пажеском корпусе который изключается из Списков сей Школы»[19].

Напрашивается вывод. Бок о бок с Лермонтовым Александр Фёдорович Уваров провёл несколько месяцев. Мать его в Школе юнкеров бывала часто. Екатерина Сергеевна, скорее всего, была знакома и общалась с Михаилом Юрьевичем. Младший брат Александра Уварова Сергей позже упомянет[20] о том, что, может быть, поэт заимствовал какие-то факты из биографии декабриста для одного из своих произведений.

Об истинных причинах, побудивших Николая Мартынова так описать в своих воспоминаниях Уварова, можно лишь догадываться. Но вполне возможно, что одной из них могла быть зависть к кругу общения матери Александра Фёдоровича, о которых он мог быть наслышан. Мартынов так же, как показано выше, старался скрыть личность Уварова в силу его близкого родства с опальным декабристом.

Подтверждённый документально факт знакомства Михаила Лермонтова с племянником Михаила Лунина даёт возможность  проводить дальнейшие исследования по этой теме.