«На Куликовом поле собирается вся Россия»

В Музейно-мемориальном комплексе героям Куликовской битвы в селе Монастырщино состоялся праздник «Зелёная дубрава». В этом году в окрестностях великой битвы было как никогда много гостей, посадивших там новые дубы. В этот день мы побеседовали с директором музея-заповедника «Куликово поле» Владимиром Гриценко.

— Владимир Петрович, вы не устаёте повторять, что главный «экспонат» вашего музея — поле сражения. Возможно ли восстановить это место таким, каким увидели его переправившиеся через Дон русские войска почти шесть с половиной столетий назад?

— Возможно, и ничего фантастического в этом нет. В нашем музее-заповеднике работы по восстановлению исторического ландшафта места сражения ведутся уже не один десяток лет. Эта программа не имеет аналогов не только в российской, но и мировой музейной практике. И ландшафт у нас непростой: в XIV столетии здесь и могучие леса стеной стояли, и ковыльные степи цвели. В исследованиях исторического ландшафта принимали участие самые разные специалисты: географы, биологи, археологи, историки. Нам помогали коллеги из Государственного исторического музея, Института археологии РАН, МГУ, Тульского педагогического университета. Палеоботаники брали пробы грунта с глубины, соответствующей эпохе Куликовской битвы, и достаточно точно установили, как выглядели эти места шесть с половиной веков назад и какие растения тут произрастали, а это, между прочим, более 300 видов. В ходе исследований были составлены карты, отражающие, как век за веком менялся облик поля под влиянием человека.

— Чтобы вернуть полю первозданный вид, необходимо высадить десятки, если не сотни тысяч растений. Где взять столько рабочих рук и такое количество посадочного материала?

— Травянистые растения мы высадили у себя на так называемом коллекционном участке и каждый год бережно собираем семена для будущих посадок. Работа очень трудоёмкая, но нашим сотрудникам прибавляет сил мечта как можно скорее увидеть плоды своих усилий. Конечно, только своими силами мы бы не справились. В 2004 году мы начали проект под названием «Зелёная дубрава» — в честь рощи, где ждал своего часа засадный полк воеводы Дмитрия Боброка Волынского, определивший исход битвы. Каждый год в середине октября к нам на выходные приезжает несколько сотен добровольцев — из Тулы и Новомосковска, Калуги и Чехова и даже из Москвы. На восстановление легендарной рощи понадобилось 13 лет. Последние два года идут работы в расположенной по соседству балке Рыбий Верх, которая является естественным западным рубежом места сражения. Дубовые саженцы выращиваются в питомниках филиалов Российского центра защиты леса.

— Дубравы, ковыльные степи, а где же поле?

— А его в конце XIV столетия здесь, в общем-то, и не было. Вокруг лес стеной стоял. Это обосновавшиеся тут в конце XII века русичи начали постепенно вырубать его под пашню. В те времена поблизости от места впадения Непрядвы в Дон — место сражения летописные источники указывают достаточно точно — свободным от леса был очень небольшой участок длиной примерно 4 км и шириной не более 800 м. Так что нам придётся высадить ещё не одну тысячу деревьев, чтобы реставрировать главный «экспонат» нашего музея. А пока нашим гостям придётся включить воображение, чтобы представить, как здесь всё было во времена Мамаева побоища. Мы регулярно проводим экскурсии на месте сражения, в любое время года: есть пешие маршруты, велосипедные и даже конные.

— Три квадратных километра — не маловато ли для «битвы народов», какой она представлялась Николаю Карамзину?

— Она таковой и не являлась. Это действительно было крупное для своего времени сражение, но по масштабам его нельзя сравнивать с битвами более поздних времён. Наш выдающийся историограф, к сожалению, не располагал теми данными, которыми вооружена современная историческая наука. На крошечном «пятачке» в три квадратных километра, учитывая особенности ведения конного боя в соответствующую эпоху, больше 15 тыс. человек вступить в схватку просто не могло. В том, что сражались конники, сомневаться не приходится: странно было бы выставлять против всадников Мамая пехотинцев! Численный перевес был на стороне врага. Об этом свидетельствует целый ряд источников. Однако на тогдашнем уровне развития военного искусства можно было одолеть противника, превосходящего твои силы не более чем в полтора раза. Путём несложных вычислений получаем примерно 6000 русских против 9000 ордынцев. Как видите, не так уж и много.

— И само сражение до Карамзина именовалось иначе.

— Да — Мамаевым, или Донским побоищем. Карамзин по традиции привязал название битвы к местности, но Куликовым — с ударением на первом слоге — поле стали называть только в XVI веке. К птицам это никакого отношения не имеет: «куликами» в ту пору называли дальние пашни. От этого слова, кстати, происходит и сохранившееся до сих пор выражение «у чёрта на куличках» — так далеко, что дальше и некуда.

— Много лет музей, посвящённый сражению, ютился в здании бывшей церковно-приходской школы села Монастырщино, расположенного как раз у слияния Непрядвы с Доном. Несколько лет назад заповедник получил новый выставочный комплекс. Выглядит он так, что не сразу догадаешься, что это такое.

— Сооружение действительно уникальное во многих отношениях. Проект был разработан заслуженным архитектором России Сергеем Гнедовским. Сверху комплекс напоминает курган, на котором ведутся археологические раскопки: зелёный холм возвышается над поверхностью земли примерно метров на десять. Большая часть помещений расположена довольно глубоко под землёй — здание спроектировано с таким расчётом, чтобы не искажать ландшафт поля битвы и не затмевать собой историческую доминанту — монумент на Красном холме. Со смотровой площадки на вершине холма поле как на ладони.

— А что скрыто в недрах этого «кургана»?

— Экспозиция, которую мы назвали «Сказание о Мамаевом побоище. Новое прочтение», охватившая историю не только битвы, но и всей куликовской эпохи. Археологические находки, живописные полотна, планшеты с тысячами фигурок, иллюстрирующие ход сражения, макеты, отражающие быт местных жителей, реконструкции вооружения русских и монгольских воинов. Можно попробовать выстрелить из лука или попытаться хотя бы приподнять комплект полного воинского облачения. Однако мы стремились показать не просто результаты, но и сам процесс научного поиска — как это происходит, чтобы посетителям было понятно, на каком основании исследователи приходят к тем или иным выводам. В одном из залов мы, к примеру, представили «столбы» грунта, чтобы показать картину, которую видели палеогеографы. Для наших самых юных посетителей мы соорудили отдельное выставочное пространство, сегменты которого ориентированы на детей разного возраста — от пяти-шести лет до подростков.

— В обеих экспозициях оборудованы пространства, где каждый может попробовать совершить собственные «открытия».

— Разгадывать загадки, тем более исторические, любят многие. Одно дело — увидеть всё на экспозиционном стенде и совсем другое — порыться в «старинных» сундуках и, откопав «древние» манускрипты, дойти до некоторых выводов собственными силами. Почувствовать себя первооткрывателем — что может быть увлекательнее? В кабинете историка мы читаем лекции и проводим интерактивные занятия, наряжаем ретроёлку к Новому году и открываем прошлое вместе с советскими игрушками. Детская экспозиция — это одно большое путешествие с поиском своего места на поле сражения и наукой средневекового быта.

— Сундуки и «манускрипты» в состоянии конкурировать с виртуальной реальностью?

— А почему нет? Это работает по контрасту, ведь виртуальность для нас стала уже привычной. Мультимедийные экраны позволят оказаться в гуще сражения, воссоздать облик тех, кто жил в этих краях в XIV веке, продемонстрировать, как работал, к примеру, гончарный горн. Причём сам горн, настоящий, извлечённый нашими археологами, стоит рядом. Так что мы не злоупотребляем «мнимым» в ущерб «подлинному». По нашим подсчётам, только около четверти представленных объектов — виртуальные. Мы сознательно подбирали самое современное оборудование, но не ради того, чтобы удивить посетителей. Это нелепо: мы живём в такие времена, когда на смену одному навороченному устройству быстро приходит другое, ещё более хитроумное.

— Вам удалось сделать так, чтобы мультимедиа не заслоняли, не обесценивали «скромные» подлинники?

— Предназначение музея не сводится лишь к тому, чтобы сообщить посетителю некую информацию. Его задача — пробудить в нём какие-то небанальные эмоции, искренние чувства. И вот с этим наконечник стрелы, выпущенной более шестисот лет назад, или фрагмент пробитой кольчуги справится лучше любого гаджета.

— Куликово поле расположено достаточно далеко от больших городов. На отсутствие посетителей не жалуетесь?

— В последнее время у нас бывает в среднем около 200 тыс. человек в год. И это уже не эффект новизны, как это было сразу после открытия этого комплекса, а результат выбранной нами стратегии — сделать так, чтобы, несмотря на расстояния, люди возвращались сюда снова и снова.

— Для чего?

— Одни проходят вместе с детьми квесты, другие своими ногами перемеривают куликовские дали, чтобы взглянуть на уже знакомое под непривычным углом. Приезжают на фестивали авторской песни и праздники реконструкторов, даже если гитару в руках держать не умеют и мечами махать не рискуют. Костры, палатки — романтика! Хотя бывает и так, что кто-нибудь из молодых впадает в ступор от того, что в палатке можно спать на голой земле, от которой тебя отделяет лишь ткань спального мешка, и получать от этого удовольствие. Те, кто этого не пережил, на мой взгляд, что-то важное для себя ещё не открыли. И здесь у них есть такая возможность.  

— В былые времена музей был чем-то сродни храму — те же строгость, торжественность, сдержанность. Сегодня на вооружение берётся принцип «поучай развлекая». Не обесценивается ли этим сама суть музейного хранения?

— В этом подходе я не вижу ничего плохого. Вопрос в том, как и ради чего он применяется. Как ребёнок осваивает этот непростой мир? Правильно, в игре. Она может быть примитивной, построенной на первичном раздражении рецепторов удовольствия, а может быть творческой, заставляющей работать головой, искать собственные решения. И основная экспозиция при всей своей серьёзности не лишена игрового начала. Взрослые ведь тоже дети, только не хотят, чтобы об этом знали другие взрослые.

— Каков временной запас у новой экспозиции?

— Думаю, лет десять она будет актуальна. Но надо уже сейчас потихоньку думать о переменах, ведь за это время наверняка изменятся предпочтения публики, возникнут новые формы подачи материала. Важно сохранить интерес и доверие наших гостей, значит, сценарий экспозиции, расстановка акцентов должны отвечать, извините за некоторую высокопарность, духу времени. Нам не всё равно, с какими чувствами человек выйдет из музея. Помните, Штирлиц говорил: запоминается последняя фраза? Гордость за страну, за наших героических предков не должна быть правильным лозунгом, красивой фразой. В обыденной жизни мы живём другими категориями, более приземлёнными, но, если человек взглянул со смотровой площадки на эти дали и понял, что он тоже частичка всего этого, значит, мы не зря работаем.  

— У музея есть своя постоянная археологическая экспедиция, работающая до глубокой осени.

— Опыт показывает, что для археологов плохая погода — это хорошо. Долгое время самым благоприятным временем для раскопок в нашей полосе считался июль: тепло, грунт сухой — работать вроде бы легче. Но в сухом грунте сигнал детектора распространяется намного хуже, чем во влажном. Пришлось переходить на весенне-осенний режим: мёрзнем, мокнем, рабочих дней меньше, зато проходим участки более эффективно. На собственном опыте разрабатываем новые методики поиска, ведь ещё совсем недавно таких высокочувствительных приборов на вооружении археологов не было, приходилось работать обычными миноискателями, а они на мелкие объекты практически не реагируют. Впрочем, и современные металлодетекторы берут глубину максимум 40 см.

— Для археолога это мало?

— Конечно! Нам нужно «услышать», что творится в метре от поверхности, а лучше ещё глубже. Благодаря деятельности землероек и кротов в гумусовом горизонте, который местами достигает более метра, артефакты могут быть перемещены значительно глубже. Мы не так давно провели такой опыт: взяли участок в центре сражения площадью 10 на 10 м. Сняли экскаватором верхний слой и прошли по образовавшемуся уровню «минус 40 см». Обнаружили немало интересного. И теперь ломаем голову, как это проделать на больших площадях, — это же сумасшедшая трудоёмкость! В этом сезоне впервые на месте сражения будут проведены глубинные исследования. На местах боестолкновений русских и ордынских воинов (где мы обнаружили скопления находок) будут заложены небольшие раскопы. Слой за слоем специальной техникой будем убирать пласты земли и сканировать снятую почву металлодетекторами. 

— Скептики часто упрекают «куликовцев» в отсутствии грандиозных находок. Для них это главный аргумент в пользу того, что никакого сражения здесь никогда не было.

— Не выдерживает этот, с позволения сказать, «аргумент» никакой критики. Груды костей и горы боевого металла, которые нам следовало бы откопать, по мнению этих «диванных археологов», не более чем игра воображения профанов. Потери убитыми при тогдашней тактике конного боя составляли примерно 10%. Значит, погибло порядка полутора тыс. человек. Воины Мамая отступили, оставив погибших на поле битвы, и, следовательно, их останки растащили дикие звери. Русичи своих павших похоронили, но не на месте сражения, а как положено — в освящённой земле. Древнерусский могильник обнаружен ещё в 60-х годах прошлого века в селе Монастырщино при строительстве автотрассы, и значительная его часть в ходе дорожных работ была, к сожалению, уничтожена. Сегодня для раскопок доступен лишь край древнего погоста. Остальное находится под жилыми строениями: в XVI–XVII веках жить «на костях» грехом не считалось, наоборот, умерший становился хранителем дома. И захоронение в Монастырщино не единственная версия, над которой мы работаем.

— А как же оружие и снаряжение погибших?

— Выжившие собрали всё, что смогли: металл в те времена стоил дорого, оружие и снаряжение, не подлежавшее починке, шло в перековку. А то, что осталось не найденным тогда, со временем попало в домашние «музеи» окрестных помещиков, пополнявшиеся их же собственными крепостными, пахавшими барские поля. По многочисленным свидетельствам современников, в этих аматорских собраниях было немало интересного и для профессиональных историков. К сожалению, почти все эти сокровища бесследно сгинули во время революции и Гражданской войны.

— Но что-то же удаётся обнаружить и вашим сотрудникам?

— К 640-й годовщине сражения, которое мы отметили в прошлом году, в музее-заповеднике подготовили новый свод реликвий Куликовской битвы. Наши учёные Татьяна и Андрей Наумовы досконально изучили всё, что находится в наших фондах и фондах других музеев, где хранятся реликвии, обнаруженные до создания музея-заповедника «Куликово поле». В нашей коллекции они нашли уникальный экспонат — ордынскую пику XIV века, найденную местным учителем на исходе 1990-х там, где теперь высится новый музейный комплекс. Она была передана в Тульский краеведческий музей, а оттуда уже попала к нам. И до самого недавнего времени ошибочно датировалась как предмет вооружения XVI столетия.

Кроме того, мы не так давно, судя по всему, зацепили место, где располагалась сторожа XVI — нач. XVII веков — бивуак казаков, нёсших сторожевую службу вдоль Засечной черты. А на одном из городищ I века под Тулой обнаружили следы металлургического производства.

— Те находки, что не имеют отношения к Куликовской битве, в экспозицию не попадут. Получается, что никто, кроме учёных, их не увидит?

— Вовсе нет! В Туле в рамках программы, приуроченной к 500-летию нашего кремля, было проведено обустройство исторического центра города. Частью его стал Музейный квартал на улице Металлистов, где будут представлены ведущие музеи региона — «Ясная Поляна», «Поленово» и, конечно, заповедник «Куликово поле». Вот там мы и будем устраивать выставки по темам, близким к основной направленности нашего музея. В одном здании откроется реставрационный и археологический центр, и появится новая площадка для музейного лектория. Наши археологи будут представлять там итоги полевого сезона в формате экспресс-выставок, реставраторы — знакомить со своей работой. В другом здании расположатся визит-центр музея-заповедника и публичная научная библиотека. Тут же появится новое музейное пространство «Вкус к истории». Это интерактивный музей, который на основе археологического материала расскажет о жизни нашего города в то время, когда он ещё не был известен под именем Тулы. Плюс посетителей будут ждать выставочный зал и музейное кафе, подающее историю кулинарии в разных аспектах.

— Археологи трудятся, коллекции растут — можно только радоваться. А места вам для всех этих сокровищ хватит?

— Ограниченность фондохранилищ — извечная головная боль для любого музея. Мы подготовили проект Центра хранения коллекций, где будут собраны находки и нашей экспедиции, и коллег из других музеев, и партнёров из иных научных институций. Пока он проходит стадию экспертизы. Разместится он в Епифани, неподалёку от нашего филиала — Музея купеческого быта. Два исторических здания будут отреставрированы и оборудованы в соответствии с самыми современными стандартами хранения артефактов. Проблема ведь не столько в нехватке места, сколько именно в условиях хранения: древние материи хрупкие, и мы должны передать их целыми и невредимыми тем, кто придёт после нас. Далеко не всегда существующие технологии позволяют извлечь из объекта максимум информации. Порой артефакты хранят свои секреты десятки, даже сотни лет. И за примерами далеко ходить не надо. Полноценные научные раскопки в Стоунхендже были проведены сто лет назад, но лишь недавно учёным удалось до конца разобраться в том, что же на самом деле представляло собой это сооружение. Не всё найденное непременно должно быть выставлено в музейных залах — экспозиционная ценность объекта далеко не всегда совпадает с научной ценностью. Задача будущего центра — обеспечить условия для исследовательской работы. Впрочем, мы предусмотрели и возможности для столь популярных теперь систем открытого хранения. Среди желающих заглянуть в музейное «закулисье» наверняка недостатка не будет.