Бисмарк и Россия: роман длиною в жизнь или брак по расчёту?

«Никогда не воюйте с Россией…». Цитата, приписываемая Отто фон Бисмарку, зачастую заменяет пристальный анализ его личности. В нашей стране ему, в зависимости от отношений с Германией, любили приписывать черты то ярого русофоба, то рьяного русофила. За этими наслоениями сегодня практически нельзя разглядеть реального человека и мотивов его действий. Попробуем же в них разобраться.

Год рождения Бисмарка ‑ 1815: год битвы при Ватерлоо и Венского конгресса, с одной стороны, времени перемен, а с другой ‑ реставрации старых порядков, возобновления «концерта великих держав». Три из них ‑ Австрия, Пруссия и Россия образуют Священный союз, которому будут верны всё то время, пока будущий канцлер рос и взрослел. Его детство наверняка сопровождали разговоры в гостиных о совместной борьбе Фридриха Вильгельма III и Александра I против Наполеона, а частью воспитания вполне возможно были дидактические рассказы о «битве народов» под Лейпцигом, где в бой вместе шли русские и прусские полки.

Многие биографы Бисмарка со времён студенчества отмечают его склонность к лидерству, трезвый расчёт и весьма прохладное отношение к национально-демократическим идеям, которые были широко распространены в то время. «Мне, воспитанному в прусском духе, претило насильственное посягательство на государственный порядок[1]» ‑ так Бисмарк пишет о восстаниях немецких республиканцев до революции 1848 года. Однако монархию он был готов защищать новыми методами, выходившими за рамки верноподданнических принципов того времени. Это станет ясно уже в начале его политической деятельности ‑ 3 декабря 1850 года, когда, будучи депутатом ландтага[2], он с трибуны защитит Ольмюцкое соглашение[3]. Его подписание означало уступку Пруссией лидерства в Германском союзе её извечному противнику ‑ Австрии, при прямой поддержке николаевской России. Либеральная общественность кричала об «унижении», вовсю клеймила династическую солидарность и требовала объявить России войну. Бисмарк в своей речи не только дал понять, что любая война сейчас будет губительна для Пруссии и на Востоке нет «достойной добычи», но и заодно сформулировал своё кредо: «Единственным здоровым основанием большого государства … является государственный эгоизм, а не романтика[4]». Именно этот государственный эгоизм и будет определять отношение к России всю дальнейшую политическую карьеру Бисмарка.

Позже, представляя Пруссию уже на общегерманском уровне, в бундестаге во Франкфурте-на-Майне, Бисмарк не увидит смысла в обращении штыков против России и в Крымской войне, на этот раз обратив это к выгоде самой Пруссии. Он сумел отклонить австрийский проект вступления в войну, а после её окончания поддержал союз ещё недавно воевавших друг с другом России и Франции против Австрии. Всё это делалось с простым расчётом ‑ исключить Австрию из процесса объединения немецких государств по «великогерманскому» пути, и содействовать аналогичному «малогерманскому», то есть объединению под эгидой Пруссии.

В начале марта 1859 года состоялось назначение Отто фон Бисмарка в Петербург. К тому времени он уже имел дипломатический опыт и считался в обществе вхожим в «русофильский» круг при короле. Проделав дальний и не самый комфортный путь (между Берлином и Петербургом тогда ещё не было железной дороги), Бисмарк оказался в российской столице, где был очень тепло принят императором и высшим светом. России было необходимо выйти из политической изоляции, в которой она оказалась после Крымской войны. В основе российской внешней политики того времени лежало стремление ослабить Австрию, что полностью совпадало с устремлениями Пруссии. При этом в русском обществе были весьма сильны антиавстрийские настроения. Когда князь Долгорукий показывал Бисмарку одну из московских библиотек, им встретился служитель, имевший на своей груди Кульмский крест, который был получен им за участие в одноимённой битве[5]. Прусский посланник похвалил его за бодрый вид, и спросил, с кем бы он отправился воевать сейчас. «Всегда против Австрии … Честный враг лучше неверного друга[6]», ответил слуга, имея в виду то, что Австрия, бывшая союзницей России в наполеоновских войнах, резко поменяла свой курс в дальнейшем.

Многие истории об отношение Бисмарка к России приобрели характер апокрифа. В частности, история о кольце, на котором было выгравировано его любимое русское слово «ничего». Он действительно любил это слово, которое в 1862 году услышал от крестьянина, вёзшего его на царскую охоту и которое поразило его широтой своего употребления и «магической силой» в народе[7]. Но в действительности, история о «кольце» князя Бисмарка впервые датируется 1885 годом, когда он рассказал её некому дипломату, а вслед за этим слух перепечатали сначала немецкие, а потом и американские газеты. Впоследствии князь лишь уточнил, что это было не кольцо, а небольшая печать.

Осенью 1862 года Бисмарка ожидало очередное назначение: на этот раз он занял куда более важный пост министр-президента, то есть главы правительства Пруссии. 10 января 1863 года в западной части Российской империи началось польское восстание, что было немедленно использовано Бисмарком в политических целях. 8 февраля была заключена т. н. «Конвенция Альвенслебена» по имени генерал-адъютанта Густава фон Альвенслебена, который был послан в Петербург. Конвенция разрешала прусским и русским войскам при преследовании повстанцев свободно переходить границу обоих государств. Несмотря на то, что к этому моменту восстание, фактически, удалось подавить, а сама конвенция не была ратифицирована прусским парламентом, она решала очень важную задачу. Она послужила образованию неформальной коалиции Франции, Британии и Австрии, направленной против России, что очень напоминало ситуацию периода Крымской войны. Тем самым было ликвидировано намечавшееся русско-французское сближение. Император Наполеон III планировал собрать общеевропейский конгресс по польскому вопросу, чего не хотели Англия и Австрия. В результате разногласий Англии и Франции не удалось выступить заодно в «войне депеш» против России. В этой ситуации укрепление ослабших после Ольмюца связей России и Пруссии выглядело очень ценно.

«Зачищенный тыл» и отсутствие общеевропейского консенсуса позволили Бисмарку приступить к главному делу всей его жизни ‑ объединению Германии. Оно, как известно, совершилось с помощью трёх войн ‑ прусско-датской, австро-прусской и франко-прусской. В ходе первой из них, шедшей с 1 февраля по 30 октября 1864 года, Россия соблюдала нейтралитет. Ведь прошло ещё совсем немного времени после окончательного подавления польского восстания, к тому же вовсю шли «Великие реформы» Александра II.

Итогом австро-прусской войны 1866 года стало значительное усиление Пруссии. Ещё в ходе войны это вызвало как протест в российской печати, так и отрицательную реакцию российского МИД. Горчаков выражал своё мнение так: было бы лучше, если «согласие между двумя великими немецкими державами не было нарушено, потому что мы не могли бы принять сторону одной, без того, чтобы не бросить другую в объятия наших противников[8]». Он дал ясно понять берлинским коллегам, что методы, которые Пруссия использует во внутринемецкой политике, «исключает возможность тесного сближения[9]» с Россией. В планах российских дипломатов было проведение общеевропейского конгресса по германскому вопросу. Возбуждение удалось погасить после того, как в августе, уже после подписания Никольсбургского перемирия с Австрией (26 июля 1866 года), в Петербург был отправлен генерал Мантейфель, который в ходе аудиенции с императором Александром II обещал с прусской стороны содействие отмене нейтрального статуса Чёрного моря в обмен на невмешательство России во внутригерманские дела.

Окончательно баланс сил в Европе пошатнула франко-прусская война. Этот конфликт современные учёные-историки всё чаще называют франко-германской войной, ведь на почве ненависти к Франции Бисмарку удалось мобилизовать на войну почти все германские государства. Начавшись 19 июля 1870 года, она быстро выявила слабость армии Второй империи, отступавшей всё дальше вглубь страны. Поражение под Седаном 1 сентября 1870 года развязывало России руки. 19 октября европейским державам была разослана циркулярная депеша министра иностранных дел Александра Горчакова, в которой говорилось о снятии Россией ограничений, наложенных на неё после Крымской войны. В случае обратной ситуации ‑ то есть победы Франции в возможном союзе с Австрией ‑ о подобном оставалось только мечтать. Пруссия на тот момент оставалась единственным государством, которое было способно поддержать Россию. Правда, созыву конференции по пересмотру статуса Чёрного моря[10], на которой присутствовали бы все европейские державы, Бисмарк воспротивился, будучи даже на правах победителя.

1871 принёс с собой усложнение обстоятельств русско-германских отношений ‑ Россия теперь имела дело не с многими немецкими государствами, а с единой Германской империей. С другой стороны, начало нового десятилетия было лучшим временем для отношений между двумя государствами. 6 июня 1873 года был подписан «Союз трёх императоров»: Вильгельма I, Франца-Иосифа и Александра II. Многие видели в подписанном соглашении возврат к принципам Священного союза начала XIX века. На деле, будучи направленным, в том числе против распространения революционной опасности, он предотвращал дипломатическую изоляцию только что появившегося единого государства немцев. К тому же, Бисмарк заручался поддержкой самой сильной в военном отношении европейской державы, которой считалась Россия, и исключал ситуацию франко-русского сближения (по крайней мере, на время).

Бисмарк, прекрасно зная о противоречиях Австро-Венгрии и России на Балканах, стремился на них играть ‑ с одной стороны, с помощью заключённого соглашения сгладив остроту вопроса, с другой ‑ всё время используя актуальность «Восточного вопроса», пытался осложнять отношения между двумя державами. Сам Бисмарк при этом заявлял, что для Германии дела на Востоке не стоят «переломанных костей хотя бы одного померанского мушкетёра[11]». В обиходе «мушкетёра» заменили на «гренадёра», в таком виде эта крылатая фраза известна ныне.

«Восточный вопрос» стал важнейшей составляющей русской политики «железного канцлера», который тот использовал как средство направить энергию империи в сторону от европейских дел. Как он сам писал в мемуарах, «не в наших интересах препятствовать России расходовать избыток своих сил на Востоке[12]». В то же время, в России ждали, что Бисмарк окажет ответную услугу в восточных делах в обмен на нейтралитет в решающий для Германии момент франко-прусской войны. Но сам он лишь уклонился от ответа, когда ему передали вопрос Александра II о том, будет ли Германия в случае русско-австрийского конфликта «действовать, как он в 1870 г.[13]». А в 1878 году, на Берлинском конгрессе, и вовсе сыграл общеизвестную роль «честного маклера», вместо того, чтобы защищать интересы России, как ожидали от него в Петербурге.

Заключив 7 октября 1879 года «Двойственный союз» с Австро-Венгрией, Бисмарк не только улучшил отношения с Веной, но и заложил фундамент ещё одного своего детища: системы союзов, охватывающих европейские державы. В отдалённой перспективе одной из главных целей этой системы было создание в Европе такой ситуации, «чтобы все державы, кроме Франции, в нас нуждались[14]». Расчёт Бисмарка при заключении австро-германского союза был, как всегда, прост: угроза изоляции заставила бы Петербург искать улучшения отношений с Германией. Вскоре, в июне 1881 года, был заключён обновлённый «Союз трёх императоров», продлённый на очередной трёхлетний срок 15 марта 1884 года. Но в этот раз стратегия Бисмарка на сохранение противоречий Австро-Венгрии и России на Балканах оказалась в корне неверной: разыгравшаяся в ноябре 1885 года сербско-болгарская война породила острый кризис австро-русских отношений, который и спровоцировал выход России из Союза и его крах.

Александр Горчаков и Отто фон Бисмарк

В ближайшем будущем Бисмарк постарался противопоставить интересам Российской империи на Балканах интересы других государств, связанных системой союзов. С таким расчётом в феврале 1887 года в новый австро-германский союз им была включена Италия. С другой стороны, вакуум, образовавшийся после краха союза трёх монархий, необходимо было чем-то заполнить. В результате, 6 июня 1887 года между Российской и Германской империями был заключён договор, в дипломатическом обиходе получивший название «договор перестраховки». Обе державы обязывались сохранять нейтралитет при войне с третьими странами, кроме случаев войны Германии с Францией и России с Австро-Венгрией. Согласно секретным протоколам договора, Германия должна была оказать России содействие на дипломатическом поле в случае очередного обострения ситуации на Балканах. Учитывая, что к этому времени на Балканах переплетались с помощью союзов интересы практически всех европейских держав, это условие было на деле завлечением России в тупик.

В целом, даже несмотря на заключение «договора перестраховки», русско-германские отношения к концу 1880-х годов неуклонно ухудшались. И виной этому был сам Бисмарк. Стремясь лучше выглядеть в глазах набиравшей силу юнкерской части немецкого дворянства и вообще всей антирусски настроенной части общества, он попросту начал шантажировать Россию, опубликовав сначала текст австро-германского договора 1879 год, а затем инициировав тарифные войны, подняв пошлины на ввоз русского зерна. Вслед за этим он и вовсе совершил фатальную ошибку, запретив осенью 1887 года размещать русские ценные бумаги на берлинской бирже, вынудив царское правительство перевести активы в Париж. Тем самым им была заложена экономическая база последующего русско-французского союза.

Любопытно отметить, что проводив политику, по сути, сдерживания России, у себя на родине князь Бисмарк слыл сторонником всестороннего сближения с ней. Это особенно ярко проявилось в 1888 году, после восшествия на престол Вильгельма II. По воспоминаниям ближнего круга, новому императору претило то, что Бисмарк «имеет так много склонности к России». Менее чем через два года, 18 марта 1890 года, кайзер отправил его в отставку. Пытаясь себя оправдать, в прошении об отставке престарелый канцлер ничтоже сумняшеся написал, что не может принять курс молодого императора, поскольку тот «поставил бы под вопрос все те важные для Германской империи успехи, которых ... наша внешняя политика в течение десятилетий достигла в наших отношениях с Россией[15]».