Отец династии

Патриарх Филарет, отец царя Михаила Федоровича, первого из династии Романовых, – одна из ключевых фигур русской истории первой трети XVII века. 400 лет назад, в июне 1619 года, он вернулся из польского плена, возглавил Русскую церковь и стал фактическим соправителем своего юного сына

Патриарх Филарет (в миру Федор Никитич Романов) за восемь десятилетий своего земного существования кем только не побывал: придворным баловнем судьбы, смиренным монахом, знатным пленником, главой Церкви и неформальным лидером государства. Мало кто может похвастаться столь переменчивой судьбой. Разве что те, кому довелось жить в смутные времена…

«Это был красивый мужчина»

Федор Никитич родился в середине 1550-х: точный год его рождения до сих пор вызывает споры среди исследователей. Мать будущего патриарха Евдокия Александровна была дочерью выдающегося полководца – князя Горбатого-Шуйского. Федор в семье был старшим и имел шесть братьев и столько же сестер. Как водится, не все дети дожили до зрелого возраста, а в 1601–1602 годах из-за годуновской опалы мир покинули один за другим сразу четверо взрослых братьев Романовых. В итоге к моменту воцарения юного Михаила Федоровича в живых остались лишь сам Филарет, его брат, боярин Иван Никитич по прозвищу Каша, и три их сестры.

В разрядных книгах имя Федора стало появляться достаточно поздно. Первое упоминание о его службе приходится на 1585 год, где он значится среди встречающих литовского посла Льва Сапегу. В следующем году Федору Никитичу, ставшему после смерти отца главой рода, был пожалован боярский чин. Его деятельность и высокое положение в то время – свидетельство близости к государю Федору Иоанновичу, сыну Ивана Грозного. Это и пребывание при дворе, и участие в поездках царя на богомолье. Военные назначения были редкими: похоже, самодержец не хотел надолго отпускать от себя двоюродного брата. Так что военной славы будущий патриарх не стяжал и, судя по всему, к ней не очень стремился.

По представлениям того времени и с женитьбой Федор Никитич припозднился. Его выбор пал на дочь небогатого костромского помещика – Ксению Ивановну Шестову. Обстоятельства позднего брака не совсем понятны. Англичанин Джером Горсей в своих записках заметил, что боярин «был принужден» жениться на Шестовой, которая была «служанкой» его «сестры, жены князя Бориса Черкасского». Литераторы зачастую обыгрывают темную фразу «был принужден» любовью красавца боярина к уездной барышне. Так ли это было – источники умалчивают, но их семейный союз в самом деле кажется удачным. Супруги в разлуке тосковали друг по другу. Уместно отметить и то, что Федор пошел на неравный брак, поставив чувства выше разницы в статусах. Это свидетельствует об известной его независимости, способности на поступок…

Федор Романов был популярен в народе. Голландский купец Исаак Масса писал о нем: это был «красивый мужчина, очень ласковый ко всем и такой статный, что в Москве вошло в пословицу у портных говорить, когда платье сидело на ком-нибудь хорошо: "Второй Федор Никитич"».

Под именем Филарет

У него, выходца из старомосковского боярского рода, было одно неоспоримое преимущество перед титулованными представителями первенствующих кланов и даже в определенной мере перед самим царским шурином Борисом Годуновым – родство с государем. Молва приписывала бездетному царю Федору намерение передать престол именно Никитичам. Однако этого не случилось. Тем не менее для Годунова старший Никитич представлял постоянную угрозу.

В итоге при новом царе родственники прежнего попали в опалу. Нашелся формальный повод: Романовых обвинили в злом умысле «извести государя», о чем донес властям дворовый человек боярина Александра Никитича. Царь Борис решил преподнести всем наглядный урок, чтобы пресечь саму мысль покуситься на Годуновых. Сыск шел «кнутобойно», широким неводом захватывая близких Романовым князей Черкасских, Сицких, Шестуновых, Репниных и дворян Карповых. В июне 1601 года был вынесен приговор. И хотя сам Годунов устранился (приговор выносила Боярская дума), намерения царя были очевидны: Романовы не должны далее возноситься, а Федор Никитич – играть ту роль, которую играл. Он был отправлен в далекий Антониево-Сийский монастырь в Архангельском уезде и пострижен в монахи под именем Филарет. Та же участь ждала Ксению Ивановну, ставшую в иночестве Марфой. Их дети, дочь Татьяна и пятилетний сын Михаил, были сосланы с тетками в Белоозеро (нынешний Белозерск). Позднее эта ссылка окажется на руку юному Михаилу Федоровичу при избрании на царство: будут помнить, что и он, будучи невинным отроком, пострадал от «злодея Бориса».

Это была самая короткая и самая грустная страница биографии Филарета. Жил он в обители под присмотром пристава. Режим был строгий, без какого-либо контакта с внешним миром. Блистательному боярину, баловню и щеголю, еще совсем недавно наслаждавшемуся всеми благами жизни, было трудно свыкнуться с положением «живого мертвеца». Мучимый неизвестностью, он воздыхал о жене: «Чаю, она где близко таково же замчена, где и слух не зайдет»; печалился о детях: «Милые мои детки маленьки… кому их кормить и поить?»; сокрушался из-за лицемерия монахов, «постнически живущих, а злобою всегда промышляющих». В минуты острой тоски даже молил о смерти…

Дом бояр Романовых на Варварке. Неизвестный художник. Вторая половина XIX века

Однако вскоре в его поведении и настроении произошли перемены. Особенно ощутимы они стали в 1605 году. Филарет, как доносил пристав, вдруг стал жить «не по монастырскому чину», смеяться «неведомо чему» и даже грозить старцам: «Увидят они, каков он вперед будет!» Историки сегодня расходятся в толковании причин перепадов в настроении узника-монаха. Самая распространенная версия – появление на Руси самозванца. Но мог ли Филарет предугадать победоносный взлет авантюриста, способный кардинально изменить его судьбу? Скорее перед нами – крик человека, утратившего свое завидное положение, семью, родных, мечтавшего о мести и не имевшего возможности отомстить. Крик отчаяния того, кому только и осталось что смеяться и надеяться на чудо…

В смутное лихолетье

И чудо случилось. Победа Григория Отрепьева открыла новую страницу в жизни Филарета. Лжедмитрий I сделал своего «родственника» митрополитом Ростовским. Трудно сказать, что ощущал в эти месяцы Филарет, хорошо знавший, кто на самом деле занял престол Рюриковичей. Но он, как и многие, играл свою роль, оставаясь внешне лояльным к утвердившемуся в Москве «государю»…

Кто знает, что скрывалось за этой лояльностью? Но уже через год Лжедмитрий I был свергнут. Мера участия Филарета в заговоре Василия Шуйского – величина неизвестная. С одной стороны, едва ли ростовский владыка был в восторге от уступок католикам, сделанных при самозванце. С другой – он был обязан Отрепьеву своим возвращением из забвения. Скорее всего, митрополит был в курсе заговора, но ровно настолько, чтобы в зависимости от его исхода примкнуть к победителю или откреститься от побежденного. Бедствия сделали Филарета осмотрительным, а осмотрительность в Смуту означала искусство быть для всех своим.

В начале царствования Шуйского он отправился в Углич для поиска и освидетельствования мощей погибшего царевича Дмитрия. Новый царь спешил навсегда похоронить легенду о чудесном спасении малолетнего сына Грозного. За это Шуйский будто бы сулил Филарету патриаршество. Тот исполнил порученное, однако место первосвятителя было отдано не ему, а казанскому митрополиту Гермогену. Шуйский предпочел не приближать Никитича, а значит, он его опасался…

Портрет патриарха Филарета (Федора Никитича Романова). Неизвестный художник. Конец XVIII – начало XIX века

Филарет вынужден был вернуться в свою епархию, где и пребывал до октября 1608 года. Удаление от московского двора было равносильно отлучению от активной политики. В 1608-м, с появлением второго самозванца, в Смуту оказались втянуты города и уезды, лежащие к северу от Москвы. Шуйский терпел одну неудачу за другой. Многие города «отступиша» от непопулярного царя. Но Ростов остался верен ему: здесь отказались целовать крест Тушинскому вору, как называли Лжедмитрия II. По-видимому, это «крепкостояние» ростовцев было связано с отказом их митрополита покинуть епархию и перейти в стан самозванца. Ополченцы даже вознамерились освободить Суздаль от «вора», но были разгромлены. Тушинцы на плечах отступающих ворвались в Ростов и учинили там кровавую резню. Затворившийся с жителями в соборе Филарет был схвачен, облечен в «ризы язычески», увенчан татарской шапкой и с позором отвезен в лагерь самозванца.

При царе Борисе Годунове (слева) Федор Никитич Романов был пострижен в монахи и сослан в дальний монастырь, а Лжедмитрий I (справа) вернул его из ссылки и сделал митрополитом Ростовским

В Смутное время. Худ. С.В. Иванов. 1908 год

Тушинский патриарх

Но здесь все вновь переменилось: Лжедмитрий II посчитал выгодным возвысить и обласкать ростовского владыку. Филарет на скорую руку был «наречен патриархом Московским», притом что в Москве патриархом оставался Гермоген. Примечательно, что пребывание Филарета в Тушинском лагере впоследствии сыграло важную роль в избрании на царство его сына – Михаила Романова. Вольные казаки (бывшие тушинцы, участвовавшие потом в освобождении Москвы от интервентов) резонно рассудили, что за тушинское прошлое Михаил Федорович преследовать не станет, раз уж в стане второго самозванца оказался и его отец. Голос казаков, сбитых в станицы, был тогда очень весом.

Между тем «тушинское пленение» Филарета нашло слабое отражение в источниках. Келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын позже свидетельствовал, что тушинцы держали своего патриарха в неволе, «блюли того всегда крепкими сторожми». Но скорее всего, Авраамий сознательно искажал картину, желая «венцом мученическим» угодить Филарету. В реальности владыка вел себя, видимо, весьма осмотрительно, стараясь, с одной стороны, не скомпрометировать себя тесным общением с «вором», а с другой – не раздражать его. Что бы позднее ни писали апологеты патриарха, он все-таки предпочел компромисс с Лжедмитрием II, но не его обличение. Филарет, по определению все того же Авраамия, «был разумен, не склонялся ни направо, ни налево».

В канун распада Тушинского лагеря Филарет примкнул к тем, кто предложил выйти из кризиса, пригласив на московский трон польского королевича Владислава – сына Сигизмунда III. Знатное происхождение королевича должно было положить конец соперничеству боярских кланов внутри страны, а родство с королем – войне с Польшей. Идея получила распространение среди русской элиты, но агитировать за нее Филарету пришлось уже в Москве.

Весной 1610 года он был освобожден отрядом Шуйского и доставлен в столицу. Царь Василий принял его с честью и без каких-либо упреков. Впрочем, это уже не имело большого значения. Время Шуйского истекло: после поражения при Клушине в июне 1610-го он был сведен с царства и пострижен в монахи. В августе того же года Семибоярщина заключила договор с польским гетманом Станиславом Жолкевским об избрании на царство королевича Владислава.

Посольская «теснота»

Водворившийся в Москве Жолкевский понимал, насколько непрочно здесь положение Владислава, отец которого, выученик иезуитов, не собирался отпускать сына и был против перемены им веры (переход его в православие значился одним из пунктов договора). Более того, Сигизмунд III заговорил о присяге русских людей не королевичу, а себе. Неудивительно, что в Москве снова задумались об избрании царя из своих. Жолкевский на всякий случай решил опередить события – удалить из столицы самых опасных соперников Владислава, включая… Филарета. В данном случае отец пострадал за сына: именно тогда имя Михаила Романова впервые было названо в качестве вероятного кандидата на престол, но расплачиваться пришлось ростовскому владыке. Гетман посчитал, что юный Михаил без отца неопасен. Тут, кстати, подвернулся и удобный повод для удаления того из Москвы – начало переговоров с Сигизмундом, войска которого уже год безуспешно осаждали Смоленск.

В сентябре 1610 года Филарет и князь Василий Голицын отправились во главе посольства в королевский лагерь. Целью переговоров было добиться исполнения статей августовского соглашения и прекращения осады Смоленска. Но Сигизмунд III не собирался выполнять договор. Он потребовал, чтобы послы побудили защитников сдать город. Когда Филарет и Голицын решительно отказали ему, король прибегнул к весьма действенному методу кнута и пряника. Великим послам он угрожал, а младшим членам посольства раздавал грамоты на земли. Устоять перед таким соблазном было трудно. Посольство раскололось: большинство настаивало на принятии условий короля, однако Филарет с Голицыным, «видя королевскую неправду», продолжали упорствовать. Их упрямство не поколебала даже грамота от московских бояр с требованием выполнить волю Сигизмунда. «Эта грамота писана без патриаршего согласия [то есть без согласия Гермогена. – И. А.], – объявил Филарет, – хотя бы мне смерть принять, я без патриаршей грамоты о крестном целовании на королевское имя никакими мерами ничего не буду делать».

В ситуации повсеместного «разброда и шатания» позиция великих послов вселяла надежду. Для формировавшихся тогда патриотических сил это было важно: увязнув под Смоленском, Сигизмунд не мог подкрепить чем-то весомым свои притязания непосредственно в Москве. Когда весной 1611 года Первое земское ополчение подошло к столице, в окружении короля признали бесполезность продолжения переговоров. Филарета и Голицына объявили пленниками. Посольская «теснота» сменилась для них «мучениями» и «скорбью» заключения.

Знатный пленник

Это было уже третье пленение Филарета. Впрочем, плен плену рознь. Василий Шуйский с братом тоже томились в польском плену, но лишь для того, чтобы Сигизмунд смог насладиться своим триумфом. Их провезли по улицам Варшавы на потеху толпе. Филарет же был пленником иного сорта, цена которого сильно возросла с избранием Михаила Федоровича на царство. До владыки доходили известия о предвыборной борьбе в Москве в конце 1612 – начале 1613 года, но положение пленника побуждало скрывать свои мысли и уж тем более эмоции. «Вы нехорошо сделали: меня послали от всего государства послом просить Владислава в цари, а сами избрали государем моего сына, – упрекал он при встрече в 1614 году русского посла в Варшаве Федора Желябужского. – Могли бы выбрать и другого, кроме моего сына. За это вы передо мной неправы, что сделали так без моего ведома».

Печать патриарха Филарета. 1628 год

Линия, избранная тогда Филаретом, – свидетельство того, что жизненные перипетии превратили его в изощренного политика. Королю и королевичу он раз за разом напоминал о незаконности его и Голицына заключения: мы послы, а не «вязни» (пленники). Поскольку в окружении Сигизмунда далеко не все были в восторге от королевского самоуправства, подобные напоминания в значительной степени сводили на нет преимущества от обладания знатными пленными. В самом деле, имея пленников, можно было вести торг, а вот с захваченными послами дело обстояло много труднее. Торг польская сторона все же попыталась навязать, на что Филарет отвечал, что лучше оставаться ему «в великом утеснении», чем жертвовать ради него хоть пядью русской земли.

Именно в Польше у Филарета вызрело чувство абсолютного неприятия Запада в его польско-католическом обличии. Заключение превратило прежнего любопытствующего «западника» в твердого поборника православия. Однако рационализм помог ему сохранить разумное равновесие между неприятием латинства и интересами государства. Вернувшись в Москву, он будет поддерживать заимствование передовых технических и военных достижений Запада, но при этом решительно пресекать даже малейшее отступление от православия.

Призвание на царство Михаила Федоровича Романова. Депутация от Земского собора. Худ. А.Д. Кившенко. 1880 год

Деулинское перемирие 1618 года принесло Филарету долгожданную свободу. Договор предусматривал обмен пленными, и первым в перечне было имя владыки, возраст которого перевалил уже за 60 лет.

Великий государь

24 июня 1619 года, через 10 дней после торжественного въезда Филарета в столицу, патриарх Иерусалимский Феофан III посвятил его в московские патриархи. Свободное место первосвятителя, специально приберегаемое для Филарета, наконец было им занято. Для новой династии это означало ее дальнейшее упрочение на престоле, ведь византийская модель «симфонии властей» предполагала присутствие рядом с государем патриарха. Этим достигались долгожданная полнота и необходимая гармония власти светской и власти церковной. Но в данном случае скрепы оказывались еще более прочными: Филарет стал официальным соправителем сына. Он получил титул великого государя, причем не просто как отец «по плоти», – в его лице с царской властью соправительствовала сама Церковь.

Царь Михаил Федорович и патриарх Филарет. Миниатюра из «Описания в лицах свадьбы царя Михаила Федоровича». Список XVIII века

Именно при Филарете византийская модель «симфонии властей» в ее российском варианте обрела свое законченное выражение. Даже внешне патриаршая власть, по подобию власти царской, обзавелась приказами и целой иерархией слуг во главе с патриаршими боярами. По сути, с расширением судебной юрисдикции, с подтверждением и умножением привилегий в жалованных грамотах, с отменой стесняющих духовенство норм светского права Церковь при Филарете превратилась в своеобразное государство в государстве. Понятно, что подобное течение дел противоречило развитию страны на путях централизации и абсолютизма. Но пока был жив Филарет, никто не осмеливался противиться его воле. Нарыв прорвется позднее – в столкновении царя Алексея Михайловича и патриарха Никона…

Филарет вовсе не ограничился ролью управленца. Он был способен генерировать идеи. При нем задача преодоления Смуты и восстановления страны приобрела масштабность и получила все шансы на реализацию. Для этого требовалась политическая воля: ее не хватало у первого великого государя, но было в избытке у второго. Если разобраться, то «двоевластие», возникшее с появлением двух великих государей, больше походило на привычное «единовластие», когда без участия и одобрения Филарета не принималось ни одно важное решение.

«Самому царю боятися его»

Зрелый Филарет поражает своей властностью, особенно заметной на фоне «кротости» сына. Беспощадный критик патриарха, младший его современник архиепископ Астраханский Пахомий писал, что тот был «нравом опальчив и мнителен, а владетелен таков был, яко и самому царю боятися его». Что уж говорить о придворных, рискнувших вызвать неудовольствие быстрого на расправу патриарха! «Боляр же и всякого чина царского синклита зело томляше заточенми необратными и инемы наказанми», – отмечал Пахомий.

Список удаленных Филаретом от московского двора постоянно обновлялся. Однако гнев патриарха вовсе не следствие его сумасбродства. Опала обрушивалась на людей, противившихся его начинаниям. Так, были удалены Салтыковы, родственники матери царя, великой инокини Марфы, прежде бывшие в большой чести. Они привыкли самоуправствовать – и поплатились. Позднее от должностей отстранили тайных доброхотов Сигизмунда III, не поддержавших намерение Филарета взять реванш за Смуту.

Надо заметить, что властность патриарха вовсе не подразумевает отсутствие у него явных и тайных противников. Несогласных с его курсом было предостаточно. Когда в 1631 году он искал кандидатов на пост командующего армией, которая должна была вернуть Смоленск, ему, как позднее писал один из современников, пришлось выслушать такое, «что всякий человек, кто боится Бога и помнит крестное целование, таких слов говорить не станет». Подковерная борьба придворных «партий», которую даже Филарет не мог обуздать, заставляла его держать свои намерения в тайне и опираться на узкий круг доверенных людей. Так продолжалось до самой смерти патриарха в октябре 1633 года.

В быту он был скромен и «не сребролюбив». Предпочитал во всем порядок, выделялся расчетливостью. В старости стал совсем не похож на того боярина-щеголя, который своими богатыми нарядами поражал москвичей. Бережно носил единственный белый шелковый клобук. Старые сапоги отдавал в починку. В последнем Филарет был удивительно схож со своим великим правнуком Петром I, который явился на коронацию жены Екатерины в латаных-перелатаных туфлях, купленных на заработки «плотника Петром Михайловым» на верфях Ост-Индской компании.

Впрочем, схожи они были не только своей бережливостью. Оба отличались умом и волей, оба защищали свою власть не ради власти, а ради величия и процветания державы Романовых.

Родственники грозного царя

Свадьба Ивана Грозного с Анастасией Романовной. Миниатюра из Лицевого летописного свода XVI века

Род Романовых принадлежал к элите русского общества. Издавна служивший московским князьям, он особенно возвысился благодаря браку Анастасии Романовны, урожденной Захарьиной-Юрьевой, с царем Иваном IV. Старший брат царицы Никита Романович, отец будущего патриарха Филарета, сделал блестящую карьеру при дворе, сумев упрочить свое положение даже после смерти Анастасии и достигнуть чина боярина-дворецкого. Надо сказать, что переменчивый нравом Иван Грозный сохранял привязанность к родственникам своей первой супруги, «мудрой, добродетельной и благочестивой», как писал о ней английский посланник Джером Горсей. Так что опалы чудесным образом обошли тогда Романовых стороной. Опричные и послеопричные потрясения они пережили, сохранив целостность рода, в свойстве со многими знатными и влиятельными фамилиями. В этом отношении их можно сравнить разве что с Шуйскими – обстоятельство немаловажное и до сих пор историками недооцененное, ведь именно эти два рода сыграют важную роль в Смуте, делегируя на опустевший престол своих представителей.

Что почитать?

Козляков В.Н. Михаил Федорович. М., 2010 (серия «ЖЗЛ»)

Богданов А.П. Патриарх Филарет. Тень за троном. М., 2014