«У меня была масса мелких вещиц от Фаберже… – писала в мемуарах Матильда Кшесинская. – Их так оказалось много, что я телефонировала сестре, что места не хватает, куда все это ставить. Я была за эти слова жестоко наказана, так как через несколько дней все было разграблено и нечего было ставить». Дело происходило 22 февраля (7 марта) 1917 года. Днем ранее здесь же, на Петроградской стороне, горожане громили пустующие хлебные лавки, а на следующий начались массовые беспорядки, обернувшиеся, как известно, падением старой России. В разгар революционных потрясений Кшесинская навсегда покинула свой любимый дом на углу Кронверкского проспекта и Большой Дворянской улицы (ныне Куйбышева).

Особняку Кшесинской суждено было сыграть собственную партию в дальнейших событиях, в которых самой приме досталась столь непривычная для нее роль пассивной и отнюдь не восторженной зрительницы. Кому-то это покажется справедливой расплатой за те несколько десятилетий, предшествовавших революции, когда хозяйка дома на Троицкой площади была одной из самых заметных героинь петербургской светской жизни, чья связь с мужчинами дома Романовых обросла поистине фантастическими легендами. В начале XX века ее называли чуть ли не «русской Помпадур», а столетие спустя некоторые публицисты награждают ее статусом едва ли не главной коррупционерки распадавшейся империи. Однако много ли оснований для такой репутации? Роскошный особняк на Петроградском острове, безусловно, подогревал многочисленные слухи, но его же история в какой-то степени их и развеивает.

Итак, место действия – Троицкая площадь. Когда новая столица только закладывалась, это был самый центр города, средоточие главных учреждений создающейся империи: там располагались Сенат, Синод и коллегии. Но в последующие десятилетия Петербург устремился на противоположный берег Невы. Троице-Петровский собор, в котором Петра I торжественно провозгласили императором, был разрушен в 1930-е годы, и так получилось, что сегодня особняк Кшесинской, построенный чуть более столетия назад, оказался старейшим зданием на первой петербургской площади.

Этот район вернул себе былой престиж лишь на исходе XIX века – с возведением постоянного Троицкого моста, соединившего гряду невских островов, среди которых Петроградский – самый большой, с центром города. Именно сюда в 1904 году, после рождения сына Владимира, решила перебраться Матильда Кшесинская: дом на Английском проспекте, подаренный некогда Николаем II, стал слишком тесен для нее.

Предметом как многочисленных пересудов в дореволюционном Петрограде, так и разнообразных расследований в наше время были и остаются средства, которые балерина потратила на свой великолепный дворец. Грандиозная стройка обошлась не в одну сотню тысяч: только участок земли стоил новой хозяйке, купившей его у некой Ольги Львовны Петровой, вдовы и владелицы бань на другом берегу, 88 тыс. тогдашних рублей.

Суммы, конечно, впечатляют, особенно с учетом того, что ежегодный пенсион балерины Императорских театров не превышал 8 тыс. рублей. А ведь Кшесинская владела и еще несколькими далеко не дешевыми домами, среди которых – дача в Стрельне и вилла на Лазурном Берегу. Короче говоря, столичные обыватели предреволюционной поры вывод сделали однозначный: все богатства достались Матильде от щедрот «любовника» – самого императора Николая II (подземный ход под Невой, ведущий прямиком в царские покои, подразумевался). В литературе слух закрепил Владимир Маяковский, упомянувший «дом Кшесинской, за дрыгоножество подаренный» в поэме «Владимир Ильич Ленин».

Да вот беда: сегодня большинство историков склоняются к тому, что отношения Николая Александровича с очаровательной балериной закончились после его помолвки с гессенской принцессой, будущей императрицей Александрой Федоровной. Так что приходится искать других кандидатов на роль щедрых благодетелей. Правда, с учетом свободных нравов, царивших среди Романовых, это не так уж и трудно.

После разрыва с Николаем новым покровителем Матильды стал великий князь Сергей Михайлович – двоюродный дядя государя, внук Николая I. Не большой любитель светских развлечений, одиночка и флегматик, он был одним из богатейших членов императорской фамилии: на правах великого князя получал ежегодное содержание в 200 тыс. рублей, имел хорошие доходы от собственных предприятий, небезуспешно играл на бирже и, ко всему прочему, занимал должность инспектора артиллерии. На этом посту он неизменно отдавал предпочтение французским орудиям фирмы Шнейдера перед немецкими Круппа. Якобы худшего качества и якобы за «откат». И якобы на эти самые «грязные» деньги и были приобретены шикарные владения Кшесинской. Впрочем, если учитывать внешнеполитическую обстановку – российско-французский союз, направленный против Германии, причины такого выбора инспектора артиллерии не кажутся столь уж очевидно меркантильными.

Наконец, к моменту закладки особняка на Кронверкском слава балерины была так велика, что она вполне могла удовлетворить свои поистине немалые запросы и собственными силами. Достаточно упомянуть, что в 1903 году Кшесинская получила контракт на пять выступлений в Америке на сумму, эквивалентную 35 тыс. рублей. И – что особенно впечатляет – отказалась от него, не желая надолго расставаться с новорожденным сыном еще от одного великого князя – Андрея Владимировича.

Не в том «мораль», что она не нуждалась в деньгах, а в том, что ее балетных заработков вполне хватало «на жизнь» и без коррупции, граничащей с государственной изменой. Как бы то ни было, Матильда Феликсовна, задумавшая поразить столицу самым фешенебельным, самым модным, самым вызывающим домом, своего добилась – построила дом-сенсацию. Трудно сказать, была ли эта неординарная женщина злостной коррупционеркой, но вот большой любительницей роскоши, падкой до внешнего эффекта, – точно была.

Матильда Кшесинская (1872–1971) – артистка балета, прима-балерина Мариинского театра, заслуженная артистка Императорских театров, педагог. Родилась в балетной семье, дочь известного польского танцовщика и постановщика Феликса Кшесинского.

В 1890 году окончила Императорское театральное училище, была принята в труппу Мариинки. Танцевала, в частности, партии феи Драже в «Щелкунчике», Одетты-Одиллии в «Лебедином озере», Эсмеральды в одноименном балете, Никии в «Баядерке». Считается первой в мире балериной, освоившей 32 фуэте. В 1896-м получила статус прима-балерины Императорских театров.

Состояла в отношениях с наследником престола Николаем Александровичем (будущим Николаем II) и его родственниками – великими князьями Сергеем Михайловичем и Андреем Владимировичем. Сын Кшесинской Владимир, высочайшим указом Николая II удостоенный фамилии Красинский и потомственного дворянства, изначально носил отчество великого князя Сергея. В 1921 году, после венчания матери с князем Андреем Владимировичем, 19-летний Володя получил отчество Андреевич. Эмигрировав из России, Кшесинская жила в Париже.

Планировкой дома занимался модный зодчий Александр фон Гоген. «Становление его проходило на рубеже XIX–XX веков в мучительном преодолении эклектики, – пишут историки архитектуры В.Д. Бобров и Б.М. Кириков. – Поборники модерна стремились к кардинальному обновлению и эстетическому преображению предметно-пространственной среды, отказываясь от исторических стилей и отыскивая нетрадиционные средства выразительности».

Интересно, что на небольшом пятачке в районе Троицкой площади уместились сразу три работы фон Гогена: помимо дома Кшесинской это также Соборная мечеть, в которой северные мотивы явно преобладают над восточными, и памятник миноносцу «Стерегущий», героически погибшему в Русско-японскую войну, – единственный в Петербурге монумент в стиле модерн. Интересно и то, что кроме особняка балерины фон Гогену принадлежит еще одно сооружение, оказавшееся тесно связанным с революционными событиями 1917 года, – Министерский павильон Таврического дворца, которому суждено было превратиться в тюрьму для деятелей старого режима.

На этом совпадения не заканчиваются. Если верить мемуарам Кшесинской, она принимала живейшее участие в планировании собственного жилища: «Внутреннюю отделку комнат я наметила сама. Зал должен был быть выдержан в стиле русского ампира, маленький угловой салон – в стиле Людовика XVI, а остальные комнаты я предоставила вкусу архитектора и выбрала то, что мне более всего понравилось». Маленькое пристрастие ко вкусам времен казненного французского короля, по-видимому, не обратило на себя ее внимание, зато наверняка заставило бы ухмыльнуться будущих хозяев дома – большевиков, которые любили сравнивать себя именно с деятелями Великой французской революции.

Для прислуги был отведен небольшой флигель на северной стороне участка. Во дворе находилась прачечная, а также сараи для экипажа и двух автомобилей – и это в те времена, когда автомобили были еще роскошью, а не средством передвижения. Сын Кшесинской не отличался крепким здоровьем, поэтому во дворе располагался и хлев для коровы, благодаря которой у маленького Вовы на столе всегда было парное молоко.

Новая история особняка началась 28 февраля (13 марта) 1917 года, когда толпа демонстрантов ворвалась в него в поисках царской «фаворитки» и управляющего-«кровопийцы». Нашли в итоге только дворника Матвея Денисова, которого здесь все звали дедом Матвеем. Его и приняли за мажордома и собирались расстрелять на месте, но один из солдат обратил внимание на Георгиевский крест, полученный Денисовым в Русско-японскую войну. Дворник мгновенно стал «своим» и был отпущен, а вот его жена, наблюдавшая сцену из окна, не выдержала потрясения и скончалась от сердечного приступа.

«Особняк был занят солдатами автобронедивизиона, – рассказывает Мария Сенцова, старший научный сотрудник Государственного музея политической истории России. – Двое из них были большевиками, и они пригласили сюда своих однопартийцев из Петербургского (Петроградского) комитета, которые в то время ютились на чердаке здания Биржи труда рядом с Сытным рынком. Причем сама Кшесинская в те дни укрывалась в одном из доходных домов по соседству и могла наблюдать за всем происходившим своими глазами».

Случайное стечение обстоятельств, приведшее большевиков в этот особняк, обернулось стратегическими выгодами. Неподалеку были расквартированы гарнизон Петропавловской крепости, Гренадерский, Московский, Павловский и 1-й пулеметный запасный полки. Среди солдат этих частей большевики имели прочные позиции и могли рассчитывать на их защиту.

Солдаты же создавали и постоянную «массовку» во время выступлений большевистских лидеров. В частности, Ленина, который именно в доме Кшесинской впервые огласил перед соратниками свои «Апрельские тезисы», а впоследствии выступил с публичной речью с балкона, выходившего на Кронверкский проспект и Александровский парк.

В общей сложности вождь большевиков проработал в особняке 92 дня, живя все это время у сестры неподалеку, тут же на Петроградской стороне, в нескольких минутах езды на автомобиле.

И именно Ленин стал одним из персональных ответчиков по делу о возвращении особняка, которое Кшесинская затеяла через пару месяцев после революции. Сначала она пыталась договориться по-хорошему: просила петроградских большевиков вернуть ей хотя бы верхний этаж, где собиралась открыть столовую с пансионом, чтобы «жить этим заработком». Категорический отказ. «…Ко мне подошел студент Агабабов, который первым занял мой дом и жил с тех пор в нем. Он предложил мне как ни в чем не бывало переехать обратно и жить с ними и сказал, что они уступят мне комнаты сына. Я ничего не ответила, это уже было верхом нахальства…» – с возмущением вспоминала балерина.

Затем она обратилась в Исполком Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, но там от нее отмахнулись. В итоге попросила о содействии министра юстиции Временного правительства Александра Керенского, который обещал ей помочь. В конце марта к дому «подошел в конном строю эскадрон драгун с каким-то князем, который потребовал, чтобы особняк в двадцать пять минут был освобожден». В ответ «солдаты вызвали из мастерских броневик, и драгуны скрылись».

Тогда Кшесинская решила действовать «по старинке» – через суд, но раз за разом натыкалась на отказ юристов защищать ее интересы. В тревожное время никто не хотел связывать свою репутацию с делом дамы, о «зловещих связях» которой «с проклятым царизмом» только и трубили бульварные газеты.

Наконец, она договорилась с присяжным поверенным Владимиром Хесиным. В качестве ответчиков значились: «1. Петроградский комитет социал-демократической рабочей партии; 2. Центральный комитет той же партии; 3. Центральное бюро профсоюзов; 4. Петроградский районный комитет партии с.-р.; 5. Клуб военных организаций; 6. Кандидат права В.И. Ульянов (лит. псевдоним Ленин); 7. Помощник присяжного поверенного С.Я. Багдатьев; 8. Студент Г.О. Агабабов». Заседание по делу было назначено на 5 (18) мая.

Суд был скорым и вроде бы даже правым: после десятиминутного перерыва мировой судья потребовал, чтобы все перечисленные в иске организации и лица в двадцатидневный срок покинули помещение. Исключение сделали для профсоюзов и Ленина: бюро профсоюзов, согласно поданной справке, к тому моменту оттуда уже съехало, а Ленин, как следовало из дела, формально жил в другом месте.

Одна проблема: это судебное решение так никогда и не было исполнено. Предпринималось несколько попыток, но всякий раз вооруженные большевики отвечали на них с революционной прямотой – угрожая открыть огонь. Некоторые большевистские организации вроде бы даже освобождали занятые помещения – чтобы вернуться туда через пару дней. И все же дни ленинцев в доме Кшесинской были сочтены.

К началу июля ситуация в Петрограде резко обострилась. Антиправительственная демонстрация большевиков закончилась кровопролитным разгоном, и спустя пару дней части, верные Временному правительству, готовились штурмовать дом Кшесинской. Находившаяся в это время в особняке большевичка Нина Танхилевич-Богословская позже рассказывала: «Оставив в столе свой пухлый красный портфель, Яков Михайлович [Свердлов. – Д. П.] вместе с Подвойским и секретарем Петроградского комитета Бокием уехал выяснять положение. В Петроградском комитете оставалась одна я, а в редакции «Солдатской правды» – две девушки: Кокшарова и Лиза Пылаева. <…> Матросы пришли к нам. Они настаивали, чтобы и мы уходили. <…> Матросы кричали нам снизу. Торопили. С трудом удалось взломать стол. Взяв портфель Свердлова, деньги и несколько револьверов, мы побежали к дверям. <…> Буквально через несколько минут во дворец Кшесинской ворвались самокатчики».

Штурма не было: сопротивления захватчикам никто не оказал.

По словам штабс-капитана Ивана Мищенко, участвовавшего в захвате особняка, «в доме был полный ералаш». «Валялись окурки, остатки пищи, коньячные пустые бутылки, дорогие кресла и диваны были порваны и поломаны, от гардин висели только клочья, а в зимнем садике, как видно, кто-то упражнялся с шашкой в рубке, поэтому от дорогих тропических растений остались только стебли. Чудная ванная комната мадам Кшесинской была превращена в помойную яму, на дне бассейна лежали всякие предметы, начиная от окурков и кончая человеческими испражнениями. Большие зеркала были разбиты, и осколки их грустно выглядывали из-под вделанного в стены мрамора. В сарае стояли две машины автомобильные без шин и без магнето. Когда же мы опустились в нижний этаж, то тут в каждой комнате было сложено все что хотите: кровати, матрацы, книги, столы, тумбочки, битые статуэтки, одежда штатская и военная, порванная и старая; как видно, большевики снимали свое одеяние и здесь его бросали, а надевали более лучшую одежду, найдя ее в доме Кшесинской; лежали всех видов сапоги и так далее. В двух комнатах был порядок: здесь был склад большевистской «Правды»», – вспоминал Мищенко.

Казалось бы, разгром большевиков в Петрограде давал балерине надежду наконец-то вернуться в свое «уютное гнездышко». Однако, глядя на события в столице, прима почла за лучшее покинуть город и, возможно, тем самым спасла себя от новых унижений. Несколько следующих лет она провела на юге России, а на исходе Гражданской войны уехала во Францию, как оказалось потом, навсегда.

При советской власти особняк Матильды Кшесинской успел принять в своих стенах с десяток различных учреждений, пока в декабре 1954 года, объединенный с соседним домом лесопромышленника Василия Бранта, не был передан Музею Великой Октябрьской социалистической революции, который позже стал Государственным музеем политической истории России. По легенде, Брант выстроил себе жилище по соседству с Кшесинской, страдая от безответной любви к знаменитой артистке. Так что и в этом соединении есть своеобразный символизм.

По легенде, решение разместить Музей революции в особняке Матильды Кшесинской принял лично первый секретарь ЦК Никита Хрущев. Во время очередного визита в Ленинград он проехал по правительственному Кировскому (Каменноостровскому) проспекту и возле Кировского (Троицкого) моста поинтересовался, что за красивый дом стоит слева. Ему ответили, что это Музей Кирова.

– Да вы тут развели настоящий культ Кирова! Кировский завод, Кировский мост, Кировский проспект, так еще и Музей Кирова! – неожиданно возмутился Хрущев. – Вот у меня давно лежат бумаги: Музей революции никак не может получить новое здание. Отдать немедленно этот дом Музею революции, а Музей Кирова перевести в его бывшую квартиру.