В ходе летнего наступления и отступления 1917 года генерал Лавр Корнилов, командовавший 8-й армией Юго-Западного фронта, проявил себя как жесткий и умелый военачальник. 7 (20) июля он был назначен главнокомандующим фронтом и сразу же в ультимативной форме потребовал от правительства немедленного введения смертной казни и учреждения полевых судов на театре военных действий. Не дожидаясь ответа, Корнилов отдал приказ о расстреле солдат за самовольное оставление позиций. 12 (25) июля правительство восстановило смертную казнь «на время войны для военнослужащих за некоторые тягчайшие преступления».

Уже через неделю, 19 июля (1 августа) 1917 года, по ходатайству влиятельного эсера, комиссара Юго-Западного фронта Бориса Савинкова Корнилов получил пост Верховного главнокомандующего русской армией. Узнав о назначении из телеграммы, генерал заявил, что вступит в должность только при определенных условиях, среди которых значились: «полное невмешательство в мои оперативные распоряжения и… в назначения высшего военного состава»; распространение смертной казни «на те местности тыла, где расположены пополнения армии»; недопущение вмешательства комиссаров и комитетов в боевые распоряжения офицеров.

Александр Керенский, который к тому времени возглавил правительство (сохранив за собой пост военного и морского министра), ответил, что программа Корнилова «принципиально» принимается. Однако он понимал, что эта программа открывает путь к установлению в стране военной диктатуры правого толка, и, как социалист, не мог с этим согласиться. Кроме того, Керенский увидел в Корнилове личного соперника. Премьера сразу насторожил новый главковерх, заявивший, что за свои дела будет отвечать «только перед собственной совестью и всем народом». Керенский уже тогда хотел, но не решился снять Корнилова. Взаимное недоверие и недовольство быстро нарастали.

6 (19) августа Корнилов приказал своему начштаба генералу Александру Лукомскому начать переброску 3-го конного корпуса (две казачьи дивизии) и Кавказской туземной (Дикой) конной дивизии на плацдарм, удобный для наступления на Москву и Петроград. Корпусом командовал генерал Александр Крымов, известный тем, что еще в марте 1917 года предложил тогдашнему военному министру Александру Гучкову «в два дня расчистить Петроград» от «Совдепов и разнузданной солдатни» силами одной своей Уссурийской казачьей дивизии.

10 (23) августа Корнилов прибыл в Петроград в сопровождении отряда туркмен Текинского полка, которые во время встречи главковерха с Керенским дежурили с пулеметами в подъезде Зимнего дворца. На совещании членов правительства программа Корнилова, доработанная Савинковым, вновь была одобрена только «в принципе». В ней делался акцент на «милитаризации» всей страны. Керенский понимал, что Советы рабочих и солдатских депутатов такую программу не поддержат, а без их поддержки он был политически бессилен. Корнилов, вернувшись в Ставку, находившуюся в Могилеве, сказал Лукомскому, что Керенский «его водит за нос».

12 (25) августа в Москве открылось Государственное совещание, на котором присутствовали представители общественных организаций по квоте, установленной правительством. Правые силы хотели использовать Московское совещание для того, чтобы привести Корнилова к власти.

В Первопрестольной Верховного главнокомандующего встречали как спасителя Отечества. Город был наводнен транспарантами и брошюрами, прославляющими Корнилова. На площади перед вокзалом построился 9-й Донской казачий полк, недавно переброшенный в Москву. Накануне главковерх получил телеграмму от председателя Четвертой Государственной Думы Михаила Родзянко, который сообщал Корнилову о позиции Совещания общественных деятелей, объединившего многих представителей правых сил. В ней говорилось: «В грозный час тяжелого испытания вся мыслящая Россия смотрит на вас с надеждой и верою».

Керенский осознал угрозу и в своей речи на Государственном совещании заявил, что власти не отдаст: «Я и направо и налево скажу вам, непримиримым, что ошибаетесь вы, когда думаете, что… мы бессильны. <…> И какие бы и кто бы ультиматумы ни предъявлял, я сумею подчинить его воле верховной власти и мне, верховному главе ее».

На третий день работы совещания Корнилов кратко изложил свою программу. Она явно не устраивала солдатских делегатов фронтовых и армейских комитетов, потому что была нацелена на продолжение войны. Негативное отношение к генералу обнаружилось с самого начала: солдаты-делегаты демонстративно не встали при появлении главковерха.

Впрочем, исход совещания зависел не от речей ораторов. В эти дни на Петроград из Финляндии Ставка двинула части кавалерийского корпуса генерала Александра Долгорукова, а на Москву – 7-й Сибирский казачий полк, офицеры которых поддерживали Корнилова. Московский совет рабочих депутатов, получив эти известия, тут же создал комитет, в который вошли эсеры, меньшевики и большевики. Они провели в гарнизоне антикорниловскую агитацию. Командующий войсками Московского военного округа полковник Александр Верховский, выдвиженец Керенского, заявил главковерху о своей верности правительству и блокировал выдвижение казаков к Москве. Был остановлен и финляндский корпус. Узнав об этом, Корнилов уехал в Могилев.

19 августа (1 сентября) немцы начали наступление на Ригу, стремясь захватить Прибалтику. 21 августа (3 сентября) Рига пала. Это не было неожиданностью: Корнилов еще 10 (23) августа предупредил правительство о том, что Рига продержится максимум неделю. Однако в падении города Ставка сразу обвинила большевиков, несмотря на то что упорное сопротивление противнику оказали именно самые большевизированные латышские полки.

Ставка под предлогом защиты Петрограда потребовала согласия правительства на формирование отдельной Петроградской армии и введение в столице военного положения. Немецкая угроза была только поводом. Генерал Крымов уже в день падения Риги информировал генерала Владимира Кислякова, отвечавшего за военные перевозки, о необходимости быть готовым перебросить воинскими эшелонами к Петрограду 3-й конный корпус «для подавления большевистского бунта». О немецкой угрозе он не упоминал.

Керенский дал согласие на формирование Петроградской армии и передачу Ставке непосредственного командования Петроградским военным округом, но при этом провел решение правительства о выделении из состава округа новой структуры – Петроградского военного губернаторства, которое создавалось в границах города и прилегающих пригородов и изымалось из подчинения Ставке. Смысл акции премьер так объяснил министрам: «…ввиду острого политического положения вещей невозможно правительству отдавать себя совершенно в распоряжение… Ставки. <…> Петроград… должен быть экстратерриториален».

С этим решением 23 августа (5 сентября) в Могилев прибыл Савинков, ставший к тому времени управляющим Военным министерством и заместителем Керенского как военного министра. На приватной встрече с Корниловым Савинков сказал, что хочет помирить его с Керенским и побудить их действовать вместе. Главковерх ответил, что считает премьера «человеком слабохарактерным, легко поддающимся чужим мнениям и, конечно, не знающим того дела, во главе которого он стоит». Корнилов заявил о необходимости сформировать новое сильное правительство, однако согласился с тем, чтобы и Керенский вошел в его состав, и даже сказал о своей готовности «всемерно поддерживать» Керенского, «если это нужно для блага Отечества». Кроме того, он согласился на выделение Петроградского губернаторства в качестве зоны, неподконтрольной Ставке.

Затем Савинков, ссылаясь на Керенского, просил Ставку дать правительству «конный корпус для… подавления всяких попыток возмущения против Временного правительства, откуда бы они ни шли». Именно так Савинков описал свою просьбу на допросе в ходе следствия после неудачи корниловского выступления. Впрочем, согласно показаниям Корнилова, Савинков был более определенен. По словам главковерха, он указал на опасность большевистского восстания и сказал: «…прошу вас отдать распоряжение о том, чтобы 3-й конный корпус был к концу августа подтянут к Петрограду и предоставлен в распоряжение правительства. В случае если кроме большевиков выступят и члены Совета рабочих и солдатских депутатов, то нам придется действовать и против них. Я только прошу вас во главе 3-го конного корпуса не присылать генерала Крымова, который для нас не особенно желателен». Савинков просил также не привлекать к операции Дикую дивизию, поскольку «неловко поручать утверждение русской свободы кавказским горцам». Наконец, заместитель военного министра подчеркнул необходимость проинформировать его об окончании сосредоточения конного корпуса под Петроградом с тем, чтобы в этот момент было объявлено о введении военного положения в Петроградском военном губернаторстве.

Впоследствии Керенский подтвердил желание правительства получить в свое распоряжение конный корпус с верным военачальником. Однако, по его словам, он не поручал Савинкову согласовывать операцию, которая вела бы к захвату Петрограда и расправе с Советами. Не видел премьер и угрозы большевистского восстания. В то время он опасался удара как раз со стороны Корнилова, что и показывал план «экстерриториальности» столицы, просто нелепый в иных условиях. Из этого следует, что Савинков в Ставке пошел дальше инструкций, полученных от Керенского.

Почему он это сделал? В июле 1917 года при формировании коалиционного правительства второго состава Савинков надеялся получить пост военного министра, но Керенский, став во главе кабинета, сохранил этот пост за собой. Тогда Савинков сделал ставку на Корнилова, поспособствовав его выдвижению. Керенский, видя этот тандем, 11 (24) августа сказал своему заместителю, что тот зря надеется на образование триумвирата в составе Керенского, Корнилова и Савинкова. «Есть "К", и оно останется, а другого "К" и "С" – не будет», как записала со слов Савинкова известная писательница Зинаида Гиппиус. Именно эта позиция премьера побудила Савинкова пойти на некие договоренности с Корниловым, который пообещал ему пост военного министра.

Приехав в Петроград, Савинков 25 августа (7 сентября) доложил Керенскому о согласии Корнилова с пожеланиями правительства и передал ему слова генерала о готовности «всемерно поддерживать Керенского». Премьер «для большего успокоения» подписал указ о назначении Крымова командующим 11-й армией Юго-Западного фронта, думая тем самым отослать его подальше от Петрограда.

Однако успокоился Керенский напрасно. Сразу после отъезда Савинкова из Могилева Корнилов поручил Крымову продолжать формирование отдельной Петроградской армии, в состав которой была включена и Дикая дивизия. Крымов, вместо того чтобы ехать в Бердичев (штаб Юго-Западного фронта), вечером 25 августа (7 сентября) отправился в расположение частей создаваемой им армии. Главная задача, поставленная перед ним Корниловым, заключалась в следующем: «В случае получения от меня или непосредственно на месте [известия] о начале выступления большевиков… занять город, обезоружить части Петроградского гарнизона, которые примкнут к движению большевиков, обезоружить население Петрограда и разогнать Советы».

Опираясь на это указание, Крымов в тот же день подписал, но не обнародовал приказ об объявлении Петрограда, Кронштадта, Петроградской и Эстляндской губерний и Финляндии на осадном положении. Упоминание в приказе Петрограда свидетельствует о том, что «экстерриториальность» столицы Ставкой игнорировалась.

Свой приказ (в запечатанном пакете) Крымов дал командирам дивизий вместе с предписаниями, написанными от руки, с пометкой: «Секретно. Для личного сведения». В предписании «начдиву Туземной» князю Дмитрию Багратиону значилось: «тотчас по получении сведений о беспорядках и не позже утра 1 сентября вступить в г. Петроград и занять районы города», «разоружить все войска (кроме училищ) нынешнего Петроградского гарнизона и всех рабочих заводов и фабрик», «ничьих распоряжений, кроме исходящих от меня… ни в коем случае не исполнять», «против неповинующихся лиц гражданских или военных должно быть употребляемо оружие без всяких колебаний или предупреждений». Кроме того, в пакете был план Петрограда с отмеченными на нем местами расположения казарм, фабрик и заводов, а также содержались сведения о численности частей гарнизона, рабочих на заводах и об их вооружении.

С утра 26 августа (8 сентября) началась переброска дивизий к Петрограду. О настрое офицеров выдвигавшихся войск мы знаем по воспоминаниям Петра Краснова – генерала, который сменил Крымова на посту командующего 3-м конным корпусом. «Керенского в армии ненавидят. <…> Против него брошены лучшие части. Крымова обожают. Туземцам все равно, куда идти и кого резать, лишь бы их князь Багратион был с ними. Никто Керенского защищать не будет. Это – только прогулка; все подготовлено», – писал Краснов.

Обеспечить известие о «выступлении большевиков» должна была группа офицеров, собранная в Петрограде. Об этом впоследствии рассказал атаман Александр Дутов, непосредственный участник событий. Провокацию предполагалось приурочить к 27–29 августа (9–11 сентября), ибо на эти дни выпадал полугодовой юбилей Февральской революции, в связи с чем в столице ожидались митинги и демонстрации. На этом фоне было легко спровоцировать «беспорядки», якобы организованные большевиками, чтобы затем ввести войска для «спасения родины и революции». Отметим, что ни тогда, ни потом никто не привел ни одного доказательства, что большевики действительно планировали на эти дни восстание. Уже это говорит о том, что путем провокации Корнилов вместе с Савинковым за спиной Керенского готовили захват столицы и разгром Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Реализация этих мер превращала Керенского в декоративную фигуру, которую можно было сохранить, но можно было и отбросить.

В ночь на 27 августа (9 сентября), в 2 часа 40 минут, Корнилов отправил Савинкову шифрованную телеграмму следующего содержания: «Управвоенмину. Корпус сосредоточивается в окрестностях Петрограда к вечеру 28 августа. Я прошу объявить Петроград на военном положении 29 августа. № 6394. Генерал Корнилов». Таким образом, все было сделано для того, чтобы поставить Керенского перед фактом захвата города в ответ на «большевистское восстание».

Однако в этот план неожиданно вмешался бывший обер-прокурор Святейшего синода во Временном правительстве первого состава Владимир Львов, который еще 23 августа (5 сентября) пришел к Керенскому и стал уговаривать его расширить базу правительства за счет ряда правых деятелей, ссылаясь на свои связи с влиятельными людьми. Львов не имел никакого политического веса, но Керенский не отверг его предложение «узнать настроение общественных групп» и «представить премьеру их требования». После этого Львов отправился в Ставку и утром 25 августа (7 сентября) имел беседу с Корниловым. По словам генерала, Львов заявил от имени Керенского, что тот готов уйти из правительства, если Корнилов считает это необходимым, но готов и договориться с ним о совместной работе. Львов же, в свою очередь, позже утверждал, что просил главковерха только сформулировать мнение по поводу реформирования правительства.

Как бы то ни было, Корнилов сказал Львову, что считает «участие в управлении страной самого Керенского и Савинкова безусловно необходимым», однако полагает, что сейчас в России нужна диктатура, и подчеркнул, что если правительство предложит ему обязанности диктатора, то он от этой миссии не откажется. Кроме того, генерал заявил Львову, что в Петрограде в ближайшие дни готовятся выступление большевиков и покушение на министра-председателя правительства и поэтому он просит Керенского самого «приехать в Ставку, чтобы договориться с ним окончательно». Своим честным словом главковерх гарантировал премьеру «полную безопасность в Ставке». Так эту встречу описал на допросе в сентябре 1917-го сам Корнилов.

По свидетельству Львова, генерал говорил более определенно: «Я не вижу другого выхода, как передача в руки Верховного главнокомандующего всей военной и гражданской власти», при этом добавив, что предлагает Керенскому пост министра юстиции.

Можно ли верить Львову? Можно, ибо Корнилов далее показал: «26-го же вечером [то есть после отъезда Львова. – В. К.] у меня в кабинете… был набросан проект Совета Народной обороны, с участием Верховного главнокомандующего в качестве председателя, А.Ф. Керенского – министра-заместителя, г. Савинкова, генерала Алексеева, адмирала Колчака и г. Филоненко [М.М. Филоненко – комиссар Временного правительства в Ставке, ставленник Бориса Савинкова. – В. К.]. Этот Совет обороны должен был осуществить коллективную диктатуру, так как установление единоличной диктатуры было признано нежелательным».

Признание Корнилова в том, что вечером 26 августа (8 сентября) он рассматривал себя как главу нового органа власти, придает достоверность тому, что сказал этим же вечером Керенскому Львов, вернувшийся в Петроград. Он передал устно и записал на бумаге четко, без раздумий следующие «предложения» Корнилова: «1) Объявить Петроград на военном положении. 2) Передать всю власть, военную и гражданскую, в руки Верховного главнокомандующего. 3) Отставка всех министров, не исключая министра-председателя, и передача временного управления министерств товарищам министров, впредь до образования кабинета Верховным главнокомандующим». Львов также сообщил, что Корнилов просит Керенского срочно приехать в Ставку из-за опасности нового восстания большевиков и покушения на него лично.

Получив такие «предложения», Керенский, ни минуты не медля, сделал все для того, чтобы уличить Корнилова в антиправительственной акции. Слов Львова и даже его письменного изложения требований Верховного главнокомандующего было недостаточно. Премьер вызвал Корнилова к буквопечатающему аппарату Юза и фиксировал на телеграфной ленте разговор, в котором просил генерала подтвердить, что Львов передал то, что ему было поручено. Корнилов, не желая документально фиксировать свои «предложения», подтвердил полномочия Львова и, главное, категорично подтвердил «повелительную» необходимость «вполне определенного решения в самый короткий срок» и «настойчивую просьбу» к Керенскому приехать в Могилев. Премьер, помня о том, что это предложение мотивировалось опасностью выступления большевиков, задал вопрос.

«Керенский. Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или во всяком случае?

Корнилов. Во всяком случае. До свидания, скоро увидимся.

Керенский. До свидания».

Отметим, что Корнилов первым попрощался с премьером, дав понять, что обсуждать свои предложения он не намерен. Четко подтвержденный настойчивый и срочный вызов Керенского в Ставку «во всяком случае» для принятия «определенного решения в самый короткий срок» говорил сам за себя. Главковерх не мог в такой форме вызывать в Ставку главу правительства. Это было грубым нарушением субординации, так же как и завершение разговора, когда Корнилов первым его закончил. Всем своим поведением он показывал, кто теперь главный.

Керенский точно знал, что никакого восстания в ближайшие дни большевики не планируют, а персональный террор ими всегда отвергался. Следовательно, возникал вопрос: зачем его так настойчиво и срочно вызывают в Ставку? Ответ был очевиден: в Петрограде он находился под защитой Советов и гарнизона, а в Могилеве окажется полностью в руках Корнилова. Там Керенский был бы обречен принять то, что ему продиктуют генералы.

Премьер немедленно предъявил юзограмму переговоров с Корниловым членам Временного правительства. Они не могли не признать, что ультимативное требование главковерха о срочном приезде в Ставку Керенского и Савинкова «в любом случае» было весомым аргументом в пользу версии о заговоре. В ту же ночь Керенский получил неограниченные полномочия для борьбы с контрреволюционным мятежом и уже утром 27 августа (9 сентября) опубликовал «Сообщение министра-председателя», в котором обвинил Корнилова в попытке захвата власти. Ссылаясь на полномочия, данные ему правительством, премьер приказал Корнилову «сдать должность Верховного главнокомандующего» и приехать в Петроград.

Корнилов отказался выполнить приказ и выступил с обращением к народу, заявив, что правительство «под давлением большевистского большинства Советов действует в полном согласии с планами германского Генерального штаба». Керенский так квалифицировал действия Корнилова: «Генерал, который позволяет себе называть Временное правительство агентами немецкого штаба и объявляющий себя властью, есть мятежник».

28 августа (10 сентября) правительство формальным указом отстранило Корнилова от должности Верховного главнокомандующего «с преданием суду за мятеж». Корнилов указу не подчинился и потребовал от командующих Петроградским и Московским военными округами, всеми фронтами и армиями выполнять только его распоряжения, а также приказал Крымову продолжать поход на Петроград. Эти его действия окончательно снимают вопрос о том, был ли или нет антиправительственный мятеж.

Перед угрозой военной диктатуры все социалисты сплотились, сформировав Комитет народной борьбы с контрреволюцией на паритетных началах. В решающий момент Керенский, не доверяя юнкерам, обратился за помощью к матросам-большевикам крейсера «Аврора», которые взяли под охрану Зимний дворец. Дальше все было так, как в дни Февральской революции: железнодорожники остановили эшелоны, агитаторы объяснили рядовым казакам, во что их втягивают. В свою очередь, Керенский посылал приказы, требуя остановить войска.

Важно подчеркнуть, что рядовые казаки и бойцы Кавказской туземной дивизии не знали, что их ведут на Петроград против воли правительства и Советов. И как только им это становилось известным, они протестовали против обмана, отказывались выполнять приказы командиров. Именно поэтому никаких боев не было. Казаки и горцы не были готовы стрелять в солдат Петроградского гарнизона. Одним из первых прекратил движение на столицу 1-й Осетинский конный полк.

На всех фронтах солдатские комитеты арестовали офицеров, заподозренных в участии в заговоре. Легкость ликвидации мятежа была обусловлена тем, что Советы, солдатские комитеты, все левые партии и Керенский как глава правительства действовали вместе.

Корниловское выступление резко ослабило армию: солдаты окончательно потеряли доверие к большинству офицеров, в которых они теперь подозревали скрытых сторонников недавнего главковерха. Советы и солдатские комитеты укрепили свои позиции как органы, которые встали на борьбу с контрреволюцией. Лозунг «Вся власть Советам» стал восприниматься массами как необходимость, что повышало авторитет большевиков, изначально этот лозунг отстаивавших.

События августовских дней 1917 года историки всегда оценивали по-разному. Одни поддерживают точку зрения Керенского, называя действия Корнилова «антиправительственным контрреволюционным мятежом», другие считают, что генерал действовал на основе соглашения с Керенским, который его в конечном счете предал. При этом зачастую внимание уделяется самой интриге тех событий: выясняется, кто кого предал и почему, провоцировал ли Керенский Корнилова или нет, какова была роль эсера Савинкова. За этими действительно интригующими сюжетами на второй план уходят вопросы о причинах и сути корниловского выступления.

Между тем Корнилов не скрывал, что целью его программы было установление военной диктатуры. Только так, полагал генерал, можно было вернуть боеспособность армии, наладить бесперебойную работу в тылу по обеспечению фронта всем необходимым. Итогом предложенных им мер должно было стать доведение до победного конца войны, в которой Россия участвовала уже целых три года. Именно в этом он видел свой долг – и как военного, и как патриота.

Однако он не смог осознать то, что к осени уже осознали многие генералы и офицеры, и в частности генерал Верховский, вставший на пути Корнилова в начале и конце августа: нельзя силой заставить воевать народ, который не видит смысла в этой войне. Тем более нельзя сделать это в условиях, когда народ вооружен и организован. Более чем 10-миллионная армия рабочих и крестьян, имевших в руках оружие и организованных посредством солдатских комитетов и Советов, уже с весны 1917 года дружно требовала достижения скорейшего мира без аннексий и контрибуций. Корнилов в глазах народа выглядел и действительно был противником этого требования. Поэтому у него не было шансов стать народным героем и вождем.