НЕБЕСНЫЕ ВРАТА ШТИРЛИЦА

В августе 2018 года исполнилось 45 лет со дня премьеры телевизионного фильма «Семнадцать мгновений весны», подарившего нашей культуре легендарную фигуру советского разведчика Макса фон Штирлица. В сентябре минуло 25 лет со дня смерти Юлиана Семёнова — писателя, Штирлица придумавшего. Создателя этого героя сегодня обвиняют во многих грехах — от несоблюдения исторической достоверности до сотрудничества с КГБ, но факт остаётся фактом: автор произведения жив, пока живы его герои, а наш Штирлиц, он же Максим Исаев, он же Всеволод Владимиров, оказался поживее «ихних Бондов». Подтверждение тому — возникший в уходящем году интерес к исаевско-семёновской топографии. Интерес не просто живой, но овеществлённый, искренний, а порою даже глубоко лиричный.

Владивосток

В середине января первый (и сразу весьма необычный, не рельефный, но контурный, вырезанный из листа металла) памятник Исаеву-Штирлицу появился во Владивостоке, на Светланской улице, в полукруглой арке напротив старейшей в городе гостиницы «Версаль». Место выбрано очень точно: по легенде, Юлиан Семёнов придумал своего главного героя в этой гостинице, когда останавливался здесь в нач. 1960-х годов. В реальности всё тоже оптимистично: по признанию самого Семёнова, о Максиме Исаеве ему рассказал бывший чекист Роман Ким, уроженец Владивостока, работавший тут в годы Гражданской войны. Именно здесь, в столице Приморья, однажды «…появился молодой человек — лощеный, по-английски сдержанный, завсегдатай ресторанов, скачек и приемов в иностранных миссиях. Человек этот великолепно говорил по-английски и по-французски, был очень остер на язык, хорошо образован и обладал яростной журналистской хваткой: сенсацию он чувствовал за версту, и его побаивались даже журналисты из американской газеты…»

Яростного журналиста звали Максим Максимович Исаев, и у ресторана «Версаль» его  местные жители попросили задержаться неслучайно: тут он познакомился со своей будущей женой и матерью своего единственного сына — Сашенькой Гаврилиной. Познакомился вполне по-бондовски, за что Юлиану Семёнову должны быть благодарны все романтически настроенные молодые кандидаты в разведчики, а заодно и их трепетные дамы: «Из-за столика, поставленного близко к двери, поднялся франтоватый молодой человек, быстро подошел к офицеру, который уже ухватил пистолет за рукоять, и чуть тронул его за плечо. Офицер обернулся, и молодой человек с размаху ударил его в подбородок». Вскоре защитник благодарной Сашеньки Гаврилиной стал для неё гидом по городу, и нам остаётся только удивляться, откуда недавно прибывший в город «чудесный молодой товарищ» из Москвы так хорошо ориентировался в его запутанных маршрутах с Гнилыми углами, Миллионками, Корейками и прочими экзотическими для московского уха и глаза очкурами (то есть глухими углами) Владивостока. В сериале «Исаев», снятом уже в наши дни, будущий Штирлиц вдобавок ко всему ещё и говорит по-японски, что делает его уж совсем почти местным жителем, так что Исаев для жителей Владивостока точно свой, имеет право на этот удивительный, не бросающийся в глаза, но наблюдающий тайком за прохожими из полукруглой арки памятник.

Предыдущая цитата взята из первой по хронологии написания книги о приключениях Штирлица — «Пароль не нужен». В одном из самых поздних романов — «Приказано выжить» — владивостокский «Версаль» вновь всплывает в памяти героя, и самым необычным образом. Герой Советского Союза полковник Максим Максимович Исаев оказывается между жизнью и смертью в лапах группенфюрера Мюллера (даже в романе далеко не такого симпатичного, как в фильме). Когда Штирлицу делают укол «сыворотки правды», он, напрягая последние силы (да, только так и бывает в романах про шпионов!), пытаясь не выдать фашистам страшных тайн, вспоминает самое важное, что случилось в его жизни, но не служебное, а личное, глубоко интимное: «Ты отвечай им не торопясь, вспоминай про Москву, ты же помнишь свой город, ты его очень хорошо помнишь, он живет в твоем сердце, как Сашенька и как сын, вспоминай, как ты впервые встретил свою любимую во Владивостоке, в ресторане "Версаль"…»

Узкое

Штирлиц не просто помнил «свой город», он его искренне любил, под действием «сыворотки правды» помещая его в те же сокровенные камеры и предсердия, в которых обитали жена и сын, где жили воспоминания о ресторане «Версаль». Но была ли Москва родиной Максима Исаева — Всеволода Владимирова? И для какого именно места в Москве нашёлся уголок в сердце прославленного киноразведчика? Ответ на второй вопрос Юлиан Семёнов не просто вложил в уста своего героя, он сделал это дважды, хронологической стяжкой укрепляя точную привязку к местности.

Роман «Пароль не нужен», основанный на событиях во Владивостоке, был написан первым, хотя позже появилась книга «Бриллианты для диктатуры пролетариата», где Исаев ещё не Штирлиц, а пока в значительной мере Владимиров. Действие романа разворачивается то в Первопрестольной, то в европейском Ревеле, но, когда всё заканчивается и измождённый разведчик садится в поезд, следующий из Эстонии на родину, он вновь вспоминает главное и мечтает о самом дорогом.

«"Сразу отца в охапку, — думал Всеволод, радуясь близкой осуществимости этой своей мечты, — и немедленно в Узкое".

Они очень любили это место: дворец, построенный по проекту Паоло Трубецкого. Отец в первый их приезд сюда подвел Всеволода к воротам в поместье; было это на закате.

— Жди, — сказал он шепотом, — и смотри внимательно, сейчас будет чудо.

Солнце медленно, тяжелыми рывками, опускалось. Оно ударилось об арку, замерло на мгновение, потом стремительно стекло вниз и упруго заполнило собой овал ворот, и было так несколько минут — плененное солнце, не властное вырваться из геометрической точности арки, и смотреть на это бессилие светила, пусть даже временное, было жутковато.

Отец хвастливо глянул на Всеволода и сказал:

— Это я сам открыл».

Узкое — не Владивосток, и даже не каждый москвич сегодня знает, что это за место. Требуются пояснения, тем более что документальных свидетельств о том, как и почему именно Узкое оказалось настолько важно для автора Штирлица, что Юлиан Семёнович дважды с нескрываемым пиететом упомянул его в своих романах, пока не обнаружено.

В наши дни усадьба Узкое находится в черте Москвы, внутри МКАДа, в полутора километрах от станции метро «Коньково». Окружённая частью Битцевского парка, она спрятана от досужего постороннего взора, а статус санатория Академии наук уже почти на столетие укрыл её и от жадных глаз риелторов разного пошиба. Только краеведы-любители да местные старожилы ведают, что широкие аллеи, ведущие в лес от Профсоюзной улицы и от Севастопольского шоссе, упираются в каскад старинных прудов с огромным парком. Там проложена ещё одна аллея — липовая, воспетая Борисом Пастернаком в стихотворении, отрывок из которого вынесен в эпиграф. Высится там и красивейшая пятиглавая церковь, воздвигнутая двумя веками ранее и хранящая свою интересную и драматическую историю. Дворец, создание которого Юлиан Семёнов ошибочно приписал Паоло (Павлу Петровичу) Трубецкому, — довольно большой, но уже разрушающийся дворянский особняк посл. четверти XVIII века, перелицованный век спустя. В 1896–1897 годах, когда Паоло, родившийся и выросший в Италии, приехал в Россию и навестил в Узком своих двоюродных братьев Петра и Сергея Трубецких, дворец уже стоял на том же месте, что и теперь, а чудесная полукруглая арка, которую Владимир Александрович Владимиров показал своему сыну Севе, построена и того раньше — скорее всего, в первой четверти XIX столетия. Но не одним старым социал-демократам свойственно ошибаться.

Когда Штирлицу было «приказано выжить», мучаясь под воздействием наркотиков Мюллера, после «Версаля» он вспомнил и Узкое. Теперь, путаясь в лабиринтах затуманенного препаратом сознания, он уже и арку приписывает Паоло: «Папа меня очень любил... Потому что я у него был единственный... У него была родинка на щеке... На левой... И красивая седая шевелюра... Мы с ним часто ездили гулять. В Узкое... Это маленькая деревня под Москвою…

Там стояли ворота, построенные Паоло Трубецким... В них опускалось солнце... Все... Целиком... Только надо уметь ждать, пока оно опустится... Там есть такая точка, с которой это хорошо видно, сам Паоло Трубецкой показал это место папе...»

Когда же к штандартенфюреру вернулась ясность сознания и привычная способность бритвенно-остро мыслить, он наверняка сам себя поправил: «Не Павел-Паоло, а Петр Трубецкой рассказал отцу о замечательном эффекте, который производит высокая арка в римском стиле, обозначающая парадный въезд в Узкое с запада, с Калужского шоссе». Он должен был сказать отцу (не мог не сказать!), что ворота, названные по-простому Западными, или — за подмеченное отцом свойство — Небесными, построены много раньше самого дворца, ещё во времена, когда усадьбой распоряжался прославленный род Толстых, а значит, и честь первооткрывателя их волшебных качеств принадлежит кому-то другому.

Известно ли было отцу и сыну Владимировым о смерти в Узком дружившего с братьями Трубецкими философа Владимира Соловьёва? Безусловно. Интеллигентнейший человек, профессор права Санкт-Петербургского университета (как сегодня выясняется, кузницы разведывательных кадров с давних лет) должен был знать и высказывание по этому поводу поэта и черносотенца Василия Величко: «Невольно приходят на память слова об узких вратах в Царствие Небесное. В самом этом названии есть что-то роковое для человека, у которого были самые широкие взгляды в России». Но вот сыну — человеку с самыми широкими взглядами в ВЧК — об этом размышлять точно было некогда. Суета чекистских будней унесла его на Восток до того, как был подписан декрет о передаче отнятого у Трубецких Узкого советским академикам… Думаю, Максиму Исаеву такое решение понравилось, тем более что всё же любимое Узкое не было его родиной.

Гороховец: арка, которой пока нет

В советском массовом сознании образ Штирлица укоренил фильм «Семнадцать мгновений весны». Помните, в самом его начале разведчик сидит на пригорке и под гениальную музыку Микаэла Таривердиева смотрит на журавлей? О чём он думает в тот момент, можно узнать из книги (правда, там этот эпизод случается позднее): «Штирлиц остановил машину возле озера. Он не видел в темноте озера, но знал, что оно начинается за этими соснами. Он любил приезжать сюда летом, когда густой смоляной воздух был расчерчен желтыми стволами деревьев и белыми балками солнечных лучей, пробивавшихся сквозь игольчатые могучие кроны. Он тогда уходил в чащу, ложился в высокую траву и лежал недвижно часами. Поначалу ему казалось, что его тянет сюда оттого, что здесь тихо и безлюдно, и нет рядом шумных пляжей, и высокие желто-голубые сосны, и белый песок вокруг черного озера… Потом Штирлиц понял, что его тянуло именно к этому озеру, оттого, что вырос он на Волге, возле Гороховца, где были точно такие же желто-голубые сосны и черные озерца в чащобе, прораставшие к середине лета зеленью. Это желание приехать к озерцу было в нем каким-то автоматическим, и порой Штирлиц боялся своего постоянного желания, ибо — чем дальше, тем больше — он уезжал отсюда расслабленным, размягченным, и его тянуло пить…»

Да, все уже знают: Гороховец не стоит на Волге, от города до великой реки около 80 км, но… нас же не смущает «историческая реальность» самого Штирлица? Он-то для нас живее всех живых. А раз так, то из всех упоминаний автора о его герое следует: скорее всего, Всеволод Владимиров родился в Петербурге, где преподавал его отец, хотя подлинная, осознанная разведчиком, его родина здесь, в Гороховце. Почему так случилось, понятно. В этих местах в советское время проходили военную подготовку поколения молодых востоковедов, учившихся в МГУ. Одним из них когда-то был будущий переводчик с пушту, журналист и писатель Юлиан Ляндрес, взявший себе псевдоним Семёнов по имени отца (связь «отец-сын» — один из главных семёновских нравственных императивов — обнаруживается во многих его произведениях). Из личных воспоминаний автора произрастает и любовь его героя к Гороховцу, малюсенькому городку, затерявшемуся на федеральной трассе М7 между Владимиром и Нижним Новгородом.

Возникший недавно слоган «Гороховец — родина Штирлица» мне лично очень нравится. Во многих странах небольшие и, скажем прямо, депрессивные и деградирующие населённые пункты возрождаются к жизни, целенаправленно находя у себя достопримечательность, интересную туристам. Желательно иностранным, но свои тоже подойдут, лишь бы посещали! Гороховец дерзко сделал первый шаг сам. Летом этого года в городе с успехом прошла выставка, посвящённая одновременно и Максиму Исаеву, и его автору, организованная при поддержке Музея Юлиана Семёнова в Крыму и открытая с участием дочери великого детективщика, по праву гордящейся своим знаменитым отцом. Все понимают: это лишь начало, первое движение на пути к появлению полноценного Музея Штирлица. Почему бы и нет? Это часть нашей культуры, на которой наши же люди могут честно зарабатывать. Со временем, наверно, есть смысл ждать, что в Гороховце установят и памятник Штирлицу. Где-нибудь пусть не на берегу озера, но хотя бы у фонтана. Не удивлюсь, если он будет вписан в большую полукруглую арку — такую, как во Владивостоке или в Узком…