Бес литературы

Нобелевскую премию по литературе за 2015 год присудили Светлане Алексиевич «за многоголосые произведения, памятник страданию и мужеству». Что скрывается за внешне эффектной формулировкой Нобелевского комитета? И какое отношение к литературе имеют «многоголосые произведения» Светланы Алексиевич? Попробуем разобраться.

Свежеиспечённый нобелевский лауреат Светлана Алексиевич. Фото Виктора Драчева — ТАСС

Разоблачать политический символизм Нобелевской премии по литературе — говорить о том, что почти во всех случаях с русскими писателями её присуждали тем, кто был не в ладах с официальной властью, — уже не слишком интересно. В конце концов об этом исчерпывающе сказал Вадим Кожинов ещё в статье 1997 года «Нобелевский миф». Дали Бунину — эмигранту, дали Пастернаку — не за поэзию, дали Шолохову, чтоб не выглядело слишком скверно, дали Солженицыну — сами понимаете, нельзя было не дать. Дали Бродскому. А вот Толстому не дали, именно за взгляды не дали — посчитали возмутительными. И Чехову тоже. И Горькому. И тем нашим писателям, которые были голосом сражающегося народа в 1941–1945-м, хотя значение этого подвига в те годы никто в мире не приуменьшал…

Да стоит ли нам обижаться: самую дорогую премию скандинавы не дали своим же — ни Ибсену, ни Стриндбергу. Ни Прусту, ни Лорке, ни Брехту… А кому дали — тех уже зачастую и не вспомнишь.

Иван Бунин

Однако это принципиально неверный разговор. Он позволяет подумать — хотя бы в таком разрезе предположить, — что имя Светланы Алексиевич можно поставить в тот же ряд, где Солженицын и Пастернак, и так рассуждать о политической предвзятости. А этого нельзя делать. Будь Бродский впрямь трижды политически ангажирован, он тем не менее был поэт и творец. Будь роман Пастернака «Доктор Живаго» в самом деле слаб, как сейчас говорят вдруг прозревшие, он всё же был художественным произведением, не без достоинств. И каким бы непримиримым антисоветчиком ни являлся Солженицын, он вместе с тем был писатель, несомненный и самобытный. «Архипелаг ГУЛАГ» — не сборник интервью и репортажей, документальных справок и заметок на полях, а цельное оригинальное сочинение, и даже в большей степени сочинение, чем это необходимо.

Можно бесконечно пенять и доказывать, что Нобелевскую премию до сих пор частенько давали несправедливо, не за литературу, одно останется неизменным: её всё-таки давали литературе. Даже Уинстону Черчиллю дали — «за высокое мастерство в произведениях исторического и биографического характера, а также блестящее ораторское искусство в отстаивании возвышенных человеческих ценностей». И попробуйте спорить, что у Черчилля не было произведений исторического характера!

Михаил Шолохов

В 2015 году впервые Нобелевскую премию по литературе получила журналистика без литературы. Не публицистика, а именно компилятивная журналистика, обходящаяся с материалом совсем запросто и по-хозяйски: здесь отрежем, и здесь, и здесь, «из ста страниц интервью я выбираю только полстраницы». Выбранные же куски интервью Алексиевич публиковала иногда вопреки воле собеседников. Премию ей присудили с формулировкой «за многоголосые произведения, памятник страданию и мужеству». Но ведь эти «многие голоса» принадлежат как раз собеседникам, людям, зачастую оставшимся безымянными; кроме этих голосов в книгах, на которых — даже без пометки «составитель» — стоит имя Алексиевич, ничего и нет.

Говорить о «качестве» книг Алексиевич очень трудно. Какое может быть качество текста у потерпевшего, выступающего в суде? У случайной знакомой, выкладывающей вам всю свою жизнь под стук колёс в ночном поезде? Имеет ли здесь значение качество? Нет, тут что-то значат только: искренность, достоверность, сердечность, надрыв. Сердечного надрыва в книгах Алексиевич очень много именно потому, что она в первую очередь его и ищет, собирает по крупицам. Они все — сплошная рана. И мы не имеем права сказать, что это плохо, потому что разве же нам не стыдно попрекнуть калеку его ранами, что они как-то не слишком художественно выглядят, усомниться, что они, может быть, не так уж и страшно болят, как он рассказывает? Нам это было бы очень стыдно.

Любые попытки сказать простое и очевидное: «Алексиевич — не писательница», натолкнутся на апелляцию к высшим чувствам, к гуманизму. «Но ведь она всё это собрала! Она обработала! Она нашла всех этих людей! Если бы не она, мы бы ничего этого не узнали». И как последний неубиваемый козырь: «Вы что, против гуманизма?».

Александр Солженицын

А ведь вы не против гуманизма, нет. Вам просто не нравится, как журналистка обходится с материалом, который буквально преподнесён ей с кровью сердечной. Вот эта мишура, заголовки типа «Про то, что мы выросли среди палачей и жертв». Эпиграфы вроде «Жертва и палач одинаково отвратительны». Юморески, умышленно вставленные посреди скорби. В ночном поезде вы не будете втихомолку корчить рожи попутчице, делящейся с вами о том, как она потеряла сына, покончившего самоубийством. Даже если вы не отыщете слов утешения, вы всё-таки не будете рассказывать ей об извечной рабской психологии русского народа и о том, что «жертва и палач — это одно». Быть может, это и есть гуманизм.

Однако если в книгах, подписанных именем Алексиевич, присутствует хотя бы некоторая литература, то она как раз в обработке. Это неумолчный авторский бесёнок, бес литературы, который жаждет проявить себя. Здесь он проявляет себя вот так.

Но бог с нею, с мотивировкой Нобелевской премии; кому только её не давали и кому ещё не дадут. Олег Кашин пишет, будто слава нобелевского лауреата делает Алексиевич в медийном мире равной Путину, «причём такая конкуренция для Путина будет заведомо проигрышна. Путин скажет «Да», нобелиат скажет «Нет», и это будет последнее слово»… Поживём — увидим. Кстати, вы ещё помните имя прошлогоднего лауреата Нобелевской премии по литературе?

Увы, но даже сама Алексиевич имеет слегка преувеличенное представление о значимости громких премий, и в то же самое время, когда сайт «Медуза», взяв у неё интервью, пишет об изданных на Западе «четырёх миллионах экземпляров» «Чернобыльской молитвы» (книги, получившей National Book Critics Circle Award — престижную награду американских критиков), лондонская «Гардиан» упоминает, что имя Алексиевич не известно многим англоговорящим читателям.

Иосиф Бродский

Американцы же, как и всегда, восхитительно прямолинейны. «Чернобыльскую молитву» (переведённую как «Голоса из Чернобыля») они считают «компиляцией интервью». Политический смысл Нобелевской премии газета «Нью-Йорк таймс» называет «очевидным»: «Награждение Алексиевич подоспело в тот момент, когда Россия снова играет своими военными мускулами на Украине и в Сирии. Выбрав Алексиевич, шведский комитет продолжил давнюю традицию использования премии для того, чтобы ущипнуть советскую и постсоветскую власть». Тут же сообщается, что на первой же конференции после присуждения премии Алексиевич назвала действия России на Украине «оккупацией». В качестве главного политического эксперта цитируется Олег Кашин. Ну а чего мы ждали?

Быть может, мы ждали того, что в числе первых, кто бросится поздравлять Светлану Алексиевич за Нобелевскую премию без литературы, всё-таки не будет российского министра культуры Владимира Мединского. Может быть, мы думали, что без этого обойдётся. Но нет, не обошлось. С горячими поздравлениями и верой, что премия принесёт белорусам счастье, отметился уже и Александр Лукашенко, которого на Западе совершенно напрасно — с подачи самой Алексиевич — аттестуют гонителем свобод. И Пётр Порошенко, который заверил, что украинцем перестать быть невозможно (Алексиевич родилась в Ивано-Франковске и украинка по матери). И тогда же, когда российские литераторы и журналисты определённого толка трубят о торжестве русской культуры, наконец-то доставленном нам всем премией Алексиевич, в это же самое время украинские сайты заявляют, что Алексиевич никакая не русская писательница, а совсем даже наоборот. В общем, всё как всегда.

Просто в премии, где уже давно нет ничего, кроме денег — очень больших, самых больших в мире литературы, — стало ещё заметно меньше литературы. Но не денег. А это, как хотите, аргумент. «Если ты глупый, то почему ты такой богатый? Наверное, ты всё-таки очень умный».

Татьяна ШАБАЕВА