Церковь и капитализм

Могут ли пересекаться эти линии в истории цивилизации? На протяжении многих веков Церковь существовала в условиях традиционного общества и руководствовалась так называемой умеренной хозяйственной доктриной. Суть её в том, что Церковь не возражает против богатства, накапливаемого человеком, но призывает не привязываться к нему душой. При этом допускается частная собственность.

Большая часть жизни человека традиционного общества протекает в «малом» круге — круге своих единомышленников (для христианина это окружение таких же, как он, христиан). При распаде традиционного общества и быстром развитии товарно-денежных отношений христианин оказывается втянутым в «большой» социум, где привычное ему христианское окружение почти отсутствует. Невольно такой человек начинает задумываться над вопросом: как ему, будучи христианином, жить в этом «большом» социуме? Приспосабливаться? Бежать из этого социума «в леса»? Преобразовывать «большой» социум на христианских началах? Искать пути возвращения в традиционное общество? Церковь, к сожалению, слабо помогает человеку разобраться в этих сложных вопросах, продолжая по инерции общаться со своей паствой как сообществом асоциальных людей.

Однако в какой-то момент времени не только перед паствой, но перед самой Церковью как земной организацией, которая существует не в «четвёртом» измерении, а в «большом» социуме, такие вопросы встают в полный рост. Становится очевидным, что «умеренная» хозяйственная доктрина христианства, асоциальная по своей сути, сегодня не устраивает никого. Остаётся выбор двух достаточно «социально заточенных» доктрин:

а) «святоотеческая» доктрина (идея коллективизма, общественной собственности и т.п.);

б) «протестантская» доктрина (ориентация на прибыль, частная собственность, наёмный труд и т.п.).

И церковная иерархия делает выбор в пользу «протестантской» доктрины. Выбор этот не афишируется. Иногда он даже прикрывается небольшими дозами антикапиталистической риторики.

Наши церковные власти порой критикуют отдельные стороны сложившейся в России социально-экономической системы, хотя при этом не дают принципиальной и целостной духовной её оценки. Здесь мы имеем в виду прежде всего такой документ, как «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви» (принят на Архирейском соборе РПЦ в 2000 году). Также можно отметить «Соборное слово XI Всемирного Русского Народного Собора», посвящённого проблеме богатства и бедности в мире и современной России (март 2007 года), и т.д. К большому сожалению, подобного рода документы не дают сколь-нибудь ясного представления о том, каков социально-экономический идеал нашей православной церкви, и даже могут создавать иллюзии относительно того, что капитализм и христианство способны уживаться и, более того, в чём-то дополнять друг друга.

В ощущении отсутствия внятной позиции нашего церковного руководства по социально-экономическим вопросам я не одинок. Например, Андрей Журавлёв в своей статье «Религиозная этика и бизнес» в начале 2004 года писал: «”Основы социальной концепции Русской православной церкви”, принятые Юбилейным архиерейским собором в августе 2000 года, к сожалению, не дают ясного представления о православном взгляде на экономическую жизнь во всем ее разнообразии. Возможно, это является следствием компромиссного характера данного документа, четко формулирующего позицию РПЦ в основном по вопросу собственности: “Церковь признает существование многообразных форм собственности. Государственная, общественная, корпоративная, частная и смешанные формы собственности в разных странах получили различное укоренение в ходе исторического развития. Церковь не отдает предпочтения ни одной из этих форм…”.

Видимо, “Основы социальной концепции” — не тот документ, в котором пристало разбирать в подробностях макроэкономическую и даже политэкономическую проблематику. Однако, когда автор, готовя эту статью, обратился в службу коммуникации Московской патриархии с просьбой назвать иные, кроме “Основ...”, источники, имеющие отношение к экономическим воззрениям русского православия, ответа не было».

Хотя примерно в то же самое время на свет появился «православный» документ, имеющий отношение к экономической проблематике, — «Свод нравственных принципов и правил в хозяйствовании» (он активно разрабатывался при активном участии наших церковных властей и был принят на VIII Всемирном Русском Народном Соборе). Мне пришлось провести детальный анализ данного документа, в результате которого я пришёл к следующему выводу: «”Свод нравственных принципов” призван лишь упорядочить «дикий» капитализм в России и придать ему некий вид «цивилизованного» капитализма, а погоню бизнеса за прибылью узаконить как «норму» нашей жизни (на языке разработчиков документа это называется «православное предпринимательство»). В этой связи у меня родилось предложение дать ему более короткое и точное название: «Моральный кодекс строителя капитализма». Некоторые скажут, что автор этих строк слишком строг и придирчив. Но, слава Богу, он не одинок в своей оценке.

Вот что пишет по поводу указанного документа современный исследователь капитализма Александр Молотков: «Даже при самых благонамеренных попытках христианского оправдания предпринимательской деятельности, основанной на личном интересе, при самых обтекаемых и сбалансированных формулировках, никогда не преодолевается этот принципиальный нравственно ущербный барьер — служения себе. К сожалению, наглядный пример подобной ущербной (если не сказать извращенной) попытки христианского оправдания предпринимательской нравственности дает «Свод нравственных принципов и правил в хозяйствовании», принятый в феврале 2004 г. на Всемирном Русском Народном Соборе. Этот документ невозможно читать без какой-то внутренней тошноты, настолько густо он замешан на духовно-нравственном лукавстве. Каждый его пункт, каждая его мысль, как бы высоко и благородно ни поднимались, в итоге все равно замыкается на себя, на отчужденную от общества самость предпринимателя, ищущего даже в самых высоких заповедях личный предпринимательский интерес.

В этом документе нет ничего специфически христианского или русского, в своей нравственной обтекаемости он вполне удовлетворит и любого предпринимателя-иудея (что, видимо, и подразумевалось разработчиками), так как всегда оставляет некоторую нравственную нишу для относительно-личного понимания меры экономической справедливости в отношениях с обществом и ближним. Это же относится и к мере жертвенности и благотворительности — в любом случае она ограничивается личной (остаточной) мерой достатка, которую предприниматель определяет для себя сам. В то время как христианское понимание жертвенности предполагает полную самоотдачу Богу и ближнему по примеру “лепты вдовы” (Мк., 12:41–44)».

То и дело появляются сообщения о том, что в Патриархии обсуждаются проекты создания и использования в интересах Церкви «православных эндаунтментов» (фондов, инвестиционные доходы которых могут идти на финансирование текущих расходов Церкви, а основной капитал остаётся в неприкосновенности) и различных «православных финансовых инструментов» (банковские депозиты, ценные бумаги). Всё это в точности повторяет тот путь, по которому шла католическая церковь и которая сегодня превратилась в весьма профессионального «игрока» на финансовых рынках и вполне «вписалась» в «рыночную экономику».

Справедливости ради отметим, что попытки «вписаться» в «рыночную экономику» наблюдались в нашей Церкви и до 1917 года, однако они тогда своевременно пресекались; свободные средства Церкви могли размещаться лишь в государственных учреждениях (Государственный банк, Министерство финансов). Дадим небольшую справку по этому вопросу: «Все церковные денежные капиталы должны были в обязательном порядке помещаться в государственные ценные бумаги и храниться в Государственном банке. Когда в 70-е гг. XIX в. появились городские и частные банки, платившие больший процент, чем Госбанк, и церковные учреждения стали помещать в них свои средства, правительство оценило это как преступление, и в 1882 г. Синод отдал строжайший приказ передать все церковные вклады из частных банков в Госбанк и впредь не иметь дела с частным денежным рынком».

Идеализация взаимоотношений Церкви и капитала в предреволюционное время, на мой взгляд, не только несостоятельна, но и опасна. Перед нашими глазами имеется печальный опыт революций 1905 и 1917 годов и Гражданской войны, многие патриоты и христиане ностальгически вспоминают об «успехах» «русского капитализма» начала ХХ века. Приводятся цифры прироста промышленной продукции, с гордостью говорится о «золотом рубле», о растущем вывозе зерна на мировой рынок и т.п. Это одна сторона «медали» под названием «русский капитализм».

А другой её стороной стали: быстрорастущая внешняя задолженность России, установление контроля иностранного капитала над рядом ключевых отраслей российской экономики, социальная поляризация общества, рост бедности и обезземеливание крестьянства на селе и т.п. Кроме того, началось быстрое разрушение крестьянской общины (которая была не только экономической, но и религиозной), ослабление веры и утрата благочестия во всех слоях населения России.

Валентин КАТАСОНОВ