Пророк не в своём отечестве

Он был убеждённым монархистом и никогда не скрывал этого. Такие политические убеждения на протяжении долгого времени автоматически делали Солоневича запрещённым автором: для родины его как бы не существовало.

Однако это была иллюзия. Всю жизнь Иван Лукьянович Солоневич (1891–1953) думал и писал только о ней — о России. Покинутая им в лихолетье 1930-х, она навсегда осталась огромной частью его души, центральной темой его творчества, его болью и надеждой…

Он родился 125 лет назад, в ноябре 1891 года, в Гродненской губернии. Там же учился и первый публицистический опыт приобрёл в газете «Северо-Западная жизнь». Когда разразилась Первая мировая, его, несмотря на богатырское телосложение и серьёзную спортивную подготовку, в армию не призвали: подвела близорукость. Позже Иван Солоневич перебрался в Петроград, где устроился политическим репортёром в ведущее столичное издание «Новое время». Вот где в полную силу проявился талант свидетеля-острослова! Добавим: весьма пристрастного!

«Великая безмозглость спустилась на страну»

«Я вошел в святилище петербургской политики последних двух лет императорской России. Редакция "Нового времени". Редакционные ужины после двух часов ночи, где за бутылкой… каждый из сотрудников делился всем, что узнал за день ("не для печати"). Кулуары Государственной Думы. Министерства. Биржа. Контрольные пакеты. <…> Сплетни о Распутине. "Царица шпионка". Самые гнусные из сплетен — сплетни из великокняжеских салонов. <…> Дикие сцены в Особом совещании по обороне. Безмерные жертвы на фронте. Полная прострация мысли и воли в тылу. <…> Развал надвигался стремительными шагами. <…> Последние предреволюционные дни… лазил по окраинам, говорил с рабочими, с анархистами… и с полицией. <…> Хлебные очереди как бикфордовы шнуры», — вспоминал впоследствии Солоневич.

Пагубность общественной морали, морали разложения верхушки общества великой империи в условиях тяжёлой войны для него была очевидна. Он не мог найти признаков насущной консолидации в стране во имя общей цели — победы. Солоневич писал пронзительно откровенно: «В городе, переполненном проституцией и революцией, электрической искрой пробежала телефонная молва: началась революция. На улицы хлынула толпа. Хлынул также и я». Своё описание Февральского переворота он озаглавил метко: «Великая фальшивка Февраля». Каково название?!

«Я помню февральские дни… какая великая безмозглость спустилась на страну. Стотысячные стада совершенно свободных граждан толклись по проспектам петровской столицы. Они были в полном восторге — эти стада: проклятое кровавое самодержавие кончилось! Над миром восстает заря, лишенная "аннексий и контрибуций", капитализма, империализма, самодержавия и даже православия: вот тут-то заживем! По профессиональному долгу журналиста… толкался и я среди этих стад, то циркулировавших по Невскому проспекту, то заседавших в Таврическом дворце, то ходивших на водопой в разбитые винные погреба.

Они были счастливы — эти стада. Если бы им кто-нибудь тогда стал говорить, что в ближайшую треть века за пьяные дни 1917 года они заплатят десятками миллионов жизней, десятками лет голода и террора, новыми войнами, и гражданскими, и мировыми, полным опустошением половины России, — пьяные люди приняли бы голос трезвого за форменное безумие», — отмечал спустя годы Солоневич.

Интересен его вывод о том, что всё ещё можно было решить, попросту перестреляв десяток бунтарей из каждой сотни. Он даже упрашивал атамана Александра Дутова во время Корниловского выступления вооружить студенчество в Петрограде, с тем чтобы оно стало дополнительной защитой от левых радикалов, однако получил отказ. Солоневич с горечью писал: «Были пропущены первые, еще робкие языки пламени всероссийского пожара. Их можно было потушить ведром воды — потом не хватило океанов крови»…

«Замыслил я побег…»

Как только власть в Петрограде взяли в свои руки большевики, Иван Солоневич бежал прочь из красной столицы и при первой же возможности присоединился к Белому движению. Он выполнял самую разнообразную работу, в том числе пропагандистскую, в газете, издаваемой под эгидой киевского бюро Союза освобождения России.

Младший брат Ивана, Борис Солоневич, работал у белых в ОСВАГе (Осведомительное агентство, пропагандистский орган Добровольческой армии). А средний из трёх братьев, Всеволод, служил в армии Петра Врангеля, в частности, был комендором (наводчиком артиллерийского орудия) на линкоре «Генерал Алексеев». Вообще можно смело утверждать, что вся семья Солоневичей считала борьбу с красными своим личным делом!

При наступлении частей Красной армии на Киев Иван Солоневич успел бежать в Одессу, однако ему не удалось взять с собой жену и сына. Эвакуироваться вместе с белыми он не смог: его свалил сыпной тиф. Вскоре стало известно о том, что умер Всеволод, о Борисе Солоневиче не было никаких сведений… Как и членов многих семей в России, Солоневичей в те годы не раз подстерегала разлука…

«Безмерные жертвы на фронте. Полная прострация мысли и воли в тылу. Развал надвигался стремительными шагами…»

Уже после эвакуации белой армии неожиданно в Одессу приехала жена Тамара с сыном Юрием. Иван Солоневич к тому моменту поправился, тиф отпустил. Глава семьи организовал рыболовную артель, Тамаре Владимировне удалось устроиться переводчицей на Одесскую радиостанцию. Но внезапно по доносу старухи-садовницы они были арестованы. И здесь — судьба! Некий Шпигель, которому Иван Лукьянович когда-то оказал какую-то услугу, выкрал материалы из дела Солоневичей, после чего их вынуждены были освободить!

Вскоре появился Борис, и братья организовали бродячий цирк (совсем неожиданный поворот судьбы!), гастролировали по окрестностям и даже выступали вместе с Иваном Поддубным. Постепенно спортивная деятельность позволила семье встать на ноги, Иван Солоневич приобрёл некоторую известность, стал печататься в советской спортивной прессе и со временем перебрался в Москву. Он получил должность инспектора физкультуры в культотделе ЦК ССТС (Центральный комитет профессионального союза служащих, как он сам писал в воспоминаниях), Тамара устроилась переводчицей в отдел внешних сношений при ВЦСПС (Всесоюзный центральный совет профессиональных союзов). Между тем Борис Солоневич был сослан на Соловки «за подпольное руководство запрещенным в РСФСР скаутским движением»…

Несмотря на иллюзию возможности всё-таки найти себя в Советской России, Иван Солоневич принял решение готовиться к побегу из страны. И его настойчивости в реализации этой идеи можно только позавидовать.

Спартакиада для Беломорканала

Сначала представился шанс отправить за границу Тамару Солоневич. С 1928 по 1931 год она работала в берлинском торгпредстве, где обзавелась нужными связями, а вскоре после возвращения в Москву вступила в фиктивный брак с гражданином Германии и благополучно отбыла из СССР. В сентябре 1932 года Иван Солоневич вместе с братом Борисом, сыном Юрием и ещё несколькими сподвижниками предприняли попытку под видом туристической группы перейти границу в Карелии, однако эта попытка сорвалась. Они попали в зону магнитной аномалии и не смогли сориентироваться по компасу, сам Иван Лукьянович в дороге сильно заболел, и им пришлось вернуться. Вторая попытка, готовившаяся в мае 1933 года, сорвалась из-за приступа аппендицита Юрия. Наконец, третью попытку бегства в том же 1933 году постигла неудача из-за предательства одного из членов группы — Николая Бабенко.

Задержание Солоневичей заслуживает отдельного упоминания. Группу потенциальных перебежчиков было решено схватить в поезде, следовавшем в Мурманск, для чего под пассажиров и проводников замаскировали 36 (!) сотрудников ГПУ. Для начала стремившихся бежать из СССР опоили чаем со снотворным. Позже Иван Солоневич так вспоминал то своё пробуждение: «Помню только, что я резко рванулся, отбросил какого-то человека к противоположной стенке купе… что кто-то повис на моей руке, кто-то цепко обхватил мои колена, какие-то руки сзади судорожно вцепились мне в горло, а прямо в лицо уставились три или четыре револьверных дула. <…> Вагон был наполнен шумом борьбы, тревожными криками чекистов… чьим-то раздирающим уши стоном… Вот почтенный "инженер" тычет мне в лицо кольтом, кольт дрожит в его руках, "инженер" приглушенно, но тоже истерически кричит: "Руки вверх! Руки вверх, говорю я вам!" Приказание явно бессмысленное, ибо в мои руки вцепилось человека по три на каждую и на мои запястья уже надета "восьмерка" — наручники, тесно сковывающие одну руку с другой».

Так Солоневичи попали в ГУЛАГ (Иван и Борис были осуждены на восемь лет, Юрий — на три года). Впору впасть в отчаяние. Однако Иван Солоневич не сдался.

Его спортивное прошлое было хорошо известно лагерному руководству, и оно решило эту ситуацию использовать. Иван Солоневич занял пост спортивного инструктора Беломорско-Балтийского комбината НКВД, сын с братом, по счастливому случаю, находились в лагерях поблизости. И тогда Солоневич рискнул предложить начальству новаторскую идею — провести «вселагерную спартакиаду» как доказательство перековки заключённых. Получив горячее одобрение руководства, он, изображая бурную деятельность по подготовке важного мероприятия, обзавёлся командировками для себя и сына и скоординировал свои планы с братом. 28 июля 1934 года, встретившись в условленном месте, беглецы пустились в путь. На шестнадцатый день они перешли границу Финляндии и сдались местным властям.

Начался эмигрантский период жизни Ивана Солоневича.

«Разгром неизбежен»

В Финляндии он написал книгу «Россия в концлагере» — первую историю «архипелага ГУЛАГ». Она произвела фурор в Европе и вызвала гнев в Советском Союзе.

«Миллионы русских душ борются в СССР, отстаивая бытие свое против страшной тьмы и кровавой грязи, которыми большевизм пытается закрыть и замазать свет и солнце русской жизни. Мне страшно думать о судьбах миллионов, медленно и заживо сгнивающих в концентрационных лагерях. Мне страшно думать о том лжепатриотическом словоблудии, которое яркими лозунгами прикрывает самое страшное, что было в нашей истории, — попытки убить и тело, и душу нашего народа», — писал Иван Солоневич.

Он рвался издавать собственную еженедельную газету: гонорары от «России в концлагере» это позволяли. И конечно, такая газета должна была издаваться в Париже — центре эмигрантской жизни. Однако ГПУ распространило ложь о том, что Солоневичи — советские агенты, и визу удалось получить только в Болгарию, куда они и прибыли в мае 1936 года. Уже через месяц вышел первый номер газеты Ивана Солоневича «Голос России», которая распространялась в 52 (!) странах мира. Управление госбезопасности СССР было в бешенстве.

Солоневич жаждал активной деятельности, организационной работы. Когда удалось вырваться на время в Париж, он оказался «нарасхват»: постоянно встречался, встречался и встречался. И постепенно открыл для себя, что, во-первых, эмиграция уже обустроилась в кафешантанах и ни к какой борьбе не стремится; во-вторых, в эмиграционной среде нет единства; в-третьих, в круг эмигрантов входят как те, кто готовил революцию, так и те, кто боролся с ней…

Разочарованный, он вернулся в Софию. А 3 февраля 1938 года в редакцию «Голоса России» пришла посылка. При попытке её вскрыть прогремел страшный взрыв, унёсший жизнь Тамары Солоневич. Болгарская полиция установила, что посылка прибыла из советского полпредства (очевидно, предполагалось, что Солоневич сам откроет корреспонденцию). Издатель понял, что на него объявлена охота и далее ему находиться в Болгарии небезопасно… Но визы для въезда в какую-либо страну не было, ведь он, по сути, беженец. Внезапно визу ему предоставила Германия — гитлеровская Германия…

В нач. 1920-х братья Солоневичи организовали бродячий цирк и даже выступали вместе с Иваном Поддубным

Никаких иллюзий в отношении Третьего рейха Иван Солоневич не питал, но надо было спасаться. О Гитлере и его приспешниках он писал довольно-таки откровенно: «Если Германия Третьего рейха попытается реализовать философию Гегеля — Моммзена — Ницше и Розенберга, то каждый русский мужик… начнет истреблять немцев из-за каждого куста. <…> Наполеон продержался шесть месяцев, сколько продержится Гитлер? <…> Года два-три. Но разгром неизбежен абсолютно. На все полтораста процентов. <…> Разумную цену освобождения от коммунизма русский народ уплатит с благодарностью, за неразумную — морду набьет».

Немецкое правительство фактически держало Солоневича под замком, лишив его права выезда из Германии и запретив ему заниматься публицистикой. Тот, в свою очередь, не принял никаких предложений от нацистов о сотрудничестве (в 1941 году ему даже предлагали стать министром сельского хозяйства оккупированной Белоруссии). Не ослабевало внимание к Солоневичу и со стороны советских органов: так, однажды на днище машины, в которой он должен был ехать, обнаружили бомбу…

«Каждый будет врать в свою лавочку»

Ситуация изменилась лишь после войны, когда, оказавшись под угрозой выдачи СССР, Солоневич с сыном всё-таки получили визу в Аргентину, куда и прибыли в июле 1948 года. Однако давление советских властей и интриги местной эмиграции привели к тому, что через два года Иван Солоневич вынужден был уехать и из Аргентины: ему вынесли предписание в трёхдневный срок покинуть страну. Он перебрался в Уругвай.

В 1953-м усилиями авиаконструктора Игоря Сикорского Солоневич получил разрешение на переезд в США, но воспользоваться им уже не успел… 24 апреля 1953 года он скончался от рака желудка в Монтевидео.

Казалось бы, жалкий конец мытаря? Отнюдь! Солоневич не мытарь, он — борец. Латиноамериканский период его жизни стал золотым веком его публицистики. Он снова выпускал газету — «Наша страна», каждый номер которой содержал пронзительные высказывания издателя. Например: «За всеми тяжкими извилинами нашего пути в Россию нужно иметь в виду нашу путеводную звезду. Эта звезда есть империя Российская. У меня нет ни малейшего сомнения не только в том, что монархия — лучший выход для России, но что монархия для России есть также и неизбежность. Вера в монархию для меня такая же само собою разумеющаяся вещь, как вера в Господа Бога: ни без того, ни без другого Россия восстановлена быть не может».

Но самое важное, что тогда была написана главная его книга — «Народная монархия». В ней Иван Солоневич последовательно доказывал, что процветание России возможно только при монархии и монархия эта должна быть самодержавной. «Никакие мерки, рецепты, программы и идеологии, заимствованные откуда бы то ни было извне, неприменимы для путей русской государственности, русской национальности и русской культуры, — считал он. — Политической организацией русского народа на его низах было самоуправление, а политической организацией народа в его целом было самодержавие… Царь есть прежде всего общественное равновесие. При нарушении этого равновесия промышленники создадут плутократию, военные — милитаризм, духовные — клерикализм, а интеллигенция — любой "изм", какой только будет в книжной моде в данный исторический момент».

Недоучившийся студент юридического факультета Петербургского университета, политзаключённый, беженец, публицист, писатель и просветитель, всегда презиравший конъюнктурщину, предательство и трусость, Иван Солоневич на страницах своих книг был настоящим борцом, непризнанным пророком своего Отечества.

Одно из его пророчеств касалось постсоветской России, о которой в нач. 1950-х мало кто смел даже мечтать. «После СССР нам будут предлагать очень многое, — предрекал публицист. — И каждый будет врать в свою лавочку. Будет много кандидатов — в министры и вожди, в партийные лидеры и военные диктаторы. Будут ставленники банков и ставленники трестов — не наших. Будут ставленники одних иностранцев и ставленники других. И все будут говорить прежде всего о свободах». Что ж, через четыре десятилетия после смерти Солоневича это пророчество сбылось. Впрочем, это уже совсем другая история.

Пётр АЛЕКСАНДРОВ-ДЕРКАЧЕНКО