"Александр Невский" в киновселенной

Сделать былину – былью. Заставить всех поверить, что на самом деле всё происходило именно так  -  как на киноплёнке. Ломать границы, установленные самим Временем – таково было призвание Сергея Эйзенштейна.

Сергей Эйзенштейн

По настоянию отца-архитектора, Эйзенштейн должен был продолжить фамильную династию. Сергей поступил в Петроградский институт гражданских инженеров, успел окончить два курса. С третьего его вырвала революция. Ей, по собственному признанию Сергея Михайловича, он был обязан тем, что стал художником: «Если бы не революция, я никогда бы не «расколотил» традиции – от отца к сыну – в инженеры. Задатки, желания были, но только революционный вихрь дал мне основное – свободу самоопределения». Этот импульс Эйзенштейн сохранил до конца своих дней. Каждая его картина становилась самостоятельным, абсолютно нетривиальным подходом к теме.

В пору становления молодой советский кинематограф – отрасль была национализирована 27 августа 1919 года – в первую очередь стремился отразить новую действительность в самых разных её проявлениях. Об этом – «Путёвка в жизнь» Николая Экка, трилогия о Максиме Григория Козинцева и Леонида Трауберга, «Трактористы» Ивана Пырьева, «Чапаев» братьев Васильевых, «Весёлые ребята» и «Цирк» Григория Александрова. Нечастые экскурсы в прошлое ограничивались событиями, которые можно было считать провозвестниками революции. К их числу принадлежат две первых работы Эйзенштейна – «Стачка» (1924) и «Броненосец «Потёмкин» (1925). Третьей лентой цикла стал «Октябрь», выстроенный вокруг штурма Зимнего дворца. Фактически, революционная трилогия стала той лабораторией, в которой и выкристаллизовался главный творческий метод Сергей Эйзенштейна – субъективного художественного осмысления реальных событий. То самое «самоопределение», воплощённое в ставшей легендарной реплике: «Как я сделаю – так оно и будет!» Взлётом этого метода и стал «Александр Невский».

В «Стачке» режиссёр не был связан рамками реальных событий. История, придуманная трио сценаристов – Валерианом Плетнёвым, Игорем Кравчуновским и Григорием Александровым – при участии самого Эйзенштейна, была предельно условной. Сюжет о забастовке, вызванной самоубийством рабочего, ложно обвинённого в краже, был вторичен. Во главу угла ставился идеологический посыл – «Помни, пролетарий!» И душе режиссёра, обуреваемой жаждой поиска новых форм, оставалась лишь одна возможность для самоопределения – через ломающие привычные каноны кадр и монтаж. Но хотелось большего. Не просто личного взгляда на событие, и даже не возможности поделиться со зрителем переживанием, которое происходящее вызвало в его душе. Хотелось пробудить зрителе столь же сильное, искреннее чувство. Сергей Михайлович был убеждён – как бы талантливо ни была «сконструирована» история, по-настоящему мощный отклик даёт лишь подлинное событие, но ради него можно сгустить краски, пренебречь отдельными фактами или обстоятельствами. Не это ли возвело «Броненосец «Потёмкин» в ранг одного из лучших фильмов "всех времён и народов"?

Вечером 14 июня 1905 года мятежный броненосец встал на якорь на рейде Одесского порта. Город о восстании понятия не имел до тех пор, пока на Платоновский мол с корабля не перевезли тело погибшего матроса Вакуленчука. Весть разнеслась по городу, одесситы хлынули в порт, но все улицы, ведущие из центра к гавани, перекрыла полиция. Стояла она и на верхней площадке лестницы, соединяющей Николаевский, ныне Приморский, бульвар с портовой набережной. Эйзенштейн снимал свою картину всего через два десятка лет после событий. Недостатка в очевидцах не было, но кого тронет зрелище спокойно стоящих на посту жандармов? То ли дело, когда по гранитным ступеням, чеканя шаг, пойдут войска, а обезумевшие от ужаса люди будут тщетно искать укрытия от смертоносных залпов. Детскую коляску, стремительно катящуюся в бездну, забыть невозможно.  И экскурсоводы взахлёб рассказывали о развернувшихся на этом месте драматических событиях, приводя в качестве доказательства… фильм Эйзенштейна, давно уже успевший стать хрестоматийным.

"Октябрь". Киноплакат

С завершающей частью трилогии, картиной «Октябрь», произошла ещё более фантастическая история. Снималась она по заказу юбилейной комиссии при Президиуме ЦИК СССР. После успеха «Броненосца «Потёмкин» выбор режиссёра был очевиден. Как и в случае с «Броненосцем», к моменту съёмок были живы многие из участников событий. Более того, консультировали режиссёра Надежда Константиновна Крупская и Николай Ильич Подвойский (его имя указано в титрах!), прекрасно знавшие, как всё происходило на самом деле. Но режиссёра-новатора это нисколько не смутило. Эйзенштейн снял фильм, который в течение нескольких десятилетий использовался в качестве «хроники событий» того судьбоносного дня. Талантливый оператор Эдуард Тиссэ, давний соратник режиссёра, сотворил, казалось бы, невозможное. «По размаху, по композиции – это было невиданное тогда в киноискусстве зрелище. Пожалуй, изобразительная культура была выше в этом фильме, чем его идейная сторона», - писал о его работе советский историк кино Николай Иезуитов. Как бы то ни было, лента, в которой не было ни главных героев, ни выстроенного драматургического сюжета, прекрасно справилась с миссией. И для огромного количества людей ночь с 25 на 26 октября 1917 года осталась именно такой, обосновавшись не только в учебниках по кинорежиссуре, но и по истории.

Но подлинным триумфом «правды вымысла» стал фильм «Александр Невский». Это был, фактически, первый серьёзный прорыв советского кино в глубины отечественной истории - за пределами революционной тематики. Тему выбирал не Эйзенштейн. Точнее, выбор ему сузили до предела, предоставив единственный шанс «оправдаться» за предыдущую нереализованную работу – «Бежин луг». Тогда режиссёр отважился «своими глазами» вглядеться в историю коллективизации и то, что он увидел, власть предержащим категорически не понравилось. Опала не заставила себя ждать – отстранение от работы, запрет на преподавание. Был заготовлен ордер на арест. Несмотря на публичное покаяние, на волоске висела даже не профессия, сама жизнь. Лазарь Каганович, отвечая на вопрос Сталина, как быть, был безапелляционен: «Я думаю, что нельзя верить Эйзенштейну. Он опять истратит миллионы и ничего не даст, потому что он против социализма». Ситуацию спас Вячеслав Молотов: «Думаю, что можно попробовать использовать Эйзенштейна, дав ему задание (тему) предварительно утвердить его сценарий, текст и пр. — надо с ним повозиться». Его поддержали Андрей Жданов и Климент Ворошилов. Сталин к их мнению прислушался. Сергею Михайловичу предложили выбор – Иван Сусанин, Минин и Пожарский, Александр Невский. В неизбежности войны мало кто сомневался. Фильм о силе русского оружия и мощи народного духа был необходим. Эйзенштейн выбрал Невского.

Его предки по материнской линии были родом из-под Новгорода Великого, а в Петербурге поселились подле Александро-Невской лавры. По версии другого выдающегося режиссёра, Михаила Ромма, решающую роль сыграла скудость достоверной информации о событиях семисотлетней давности. Это давало Эйзенштейну неограниченный простор для интерпретаций.  Хотя первый вариант сценария всё-таки пришлось существенно доработать – историки сказали своё веское слово. Очень точно сформулировал феномен картины Виктор Шкловский, друживший с Сергеем Михайловичем: «Прошлое не умирает, его нужно додумывать, в нём нужно уметь узнавать будущее». Этим даром создатель «Александра Невского» был наделён сверх всякой меры.

В исторических источниках сражение на Чудском озере 5 апреля 1242 года упоминается крайне скупо. Современники и несколько последующих поколений, живших в XIII столетии, на долю которых выпали страшные испытания, не сочли его таким уж важным для русской истории. Большое видится на расстоянии. Но Александр Невский остался для нас стражем и защитником всего православного мира. Выбирая в качестве главного героя православного святого, Эйзенштейн замыслил не биографический, но агиографический фильм, найдя для этого неубиваемое обоснование: святость князя – это предельность всех благородных качеств, свойственных человеческой натуре. Отсюда «иконописность» основных персонажей, начиная с самого князя, неподражаемого Николая Черкасова и заканчивая скромными русскими красавицами – новгородкой Ольгой (Валентина Ивашёва) и псковитянкой Василисой (Александра Данилова). И Васька Буслай в исполнении Николая Охлопкова, и Гаврило Олексич Андрея Абриковоса, и кольчужный мастер Игнат, сыгранный Дмитрием Орловым, выкрашены словно бы в одну краску, максимально отодвинуты от мелочей обычной человеческой жизни. «В облике Невского и других персонажей появляется плоскостность, продиктованная не психологизмом и не бытовыми деталями, в которых совершенно не нуждается агиография, а приподнятостью над бытом. Если любовь, то любовь идеальная. Если соперничество, то соперничество и в самопожертвовании. Это категории, а не черты характера. «Александр Невский» изначально был определен как житие святого в форме кинофрески, поэтому оказались отброшены частные, индивидуализирующие, осложняющие лик и судьбу мотивы…», - писал о героях известный киновед Наум Клейман, долгое время возглавлявший московский Эйзенштейн-Центр.

Николай Черкасов в роли Александра Невского

Творить под неусыпным оком вождя народов было задачей титанической. Киноведы любят рассказывать, как Сталин затребовал ленту среди ночи прямо с монтажного стола, не дав довести до конца чистовой монтаж и единолично определив финал. Эйзенштейн впоследствии сокрушался, что в картине много «мусора», что в нее не вошло несколько важных сцен, а главное – выстраданное им решение последних кадров: «Не моей рукой была проведена карандашом красная черта вслед за сценой разгрома немецких полчищ. „Сценарий кончается здесь, — были мне переданы слова. — Не может умирать такой хороший князь!“»      

У картины, вышедшей на экраны почти 85 лет назад, оказалась удивительная судьба. После премьерных показов её очень быстро убрали с экранов, но с началом Великой Отечественной вернули. И уже в новом веке она обрела – такова логика Большой Истории – новое звучание. В 2008 году Александр Невский  стал «Именем России» по итогам народного голосования, опередив даже Петра Великого. В своё время Виктор Шкловский в масштабной биографии Эйзенштейна написал: «Жизнь человека закрепляется в матрицах искусства, прошлое продолжает существовать как структурная данность, могущая включаться в новый этап жизни». Не поспоришь