Измерение сухомлинского

100 лет назад родился Василий Сухомлинский — педагог, открывший новое измерение школьной жизни. Его уроки и книги сделали нашу суровую действительность добрее.

В 1941 году молодой учитель добровольцем ушёл на фронт, а в январе 1942-го под Москвой получил тяжёлое ранение. Осколки немецкой мины шевелились в его теле до последнего дня… О чём думал этот молодой учитель литературы, искренний и впечатлительный человек, на своём поле боя? Мы окажемся неподалёку от истины, если предположим, что думал он и о Льве Толстом, и об Андрее Болконском, о небе над Аустерлицем… Вспоминал давно знакомые любимые страницы, которые не раз изучал вместе со школьниками до и после войны. И, конечно, с обретением личного фронтового опыта толстовские страницы «Войны и мира» воспринимались острее. Не тогда ли мелькнула мысль Василия Александровича: может быть, учитель и должен добиваться острого восприятия литературы, чтобы школьники чувствовали себя павшими в траву Аустерлица?.. Самые трагические обстоятельства жизни становятся материалом, сырьём для профессиональных открытий педагога. Так и должно происходить в творчестве: нет важнейшего урока, чем уроки жизни.

На фронте Василий Александрович был ротным политруком — из тех, кто действовал, поднимая роту в бой под лавиной огня, как в стихотворении Александра Межирова «Коммунисты, вперёд!».

Человек такой судьбы не мог подходить к литературе как к рутинной дисциплине. Для него, прошедшего через то, что умеют показывать с художественной силой лучшие наши писатели, искренность стала главным мерилом отношения к литературному произведению. Искренность писателя, искренность читателя, искренность учителя, искренность школьника.

Израненный, после госпиталей, он с ещё большим рвением приступил к учительскому труду: за войну многое было передумано, много идей родилось. Сначала он, кавалер боевого ордена Красной Звезды, работал директором школы в Удмуртии, позже стал заведовать районным отделом образования в родной Кировоградской области на Украине. Работа предстояла не бумажная: нужно восстанавливать школы, разрушенные войной, собирать по крохам учительские коллективы. Хотя всё же это было дело не для Сухомлинского. Его тянуло в школу, на свою родину, в Кировоградчину. И он вернулся к творческой учительской работе. В 1947 году Сухомлинский стал директором Павлышской средней школы, расположенной вдали от всех столиц, — и это назначение оказалось решающим в его жизни. А Павлышской школе суждено было на многие годы стать педагогической Меккой.

Вскоре в центральной печати появились первые статьи Сухомлинского, в которых Василий Александрович говорил о гуманизме, о стремлении к идеалу. Говорил как проповедник. Выяснилось, что многие учителя тосковали именно по таким словам. Ведь только проповедник способен так жить и рассуждать: «Я видел важную воспитательную задачу в том, чтобы подростки правильно понимали единство своей самостоятельности и долга перед другими людьми. Без друга-взрослого подросток не может понять ту истину, что независимость отрочества имеет свои разумные границы, а свобода немыслима без долга и ответственности. Без снисходительности и сюсюканья я говорил с подростками как с равными о сложности и противоречивости жизни. Эти беседы, по существу, были моими рассказами о людских судьбах, о тонких и противоречивых отношениях взрослых со взрослыми, взрослых с детьми. Я твёрдо убеждён, что каждый в этом бурном и нелёгком возрасте ощущает потребность в этих человековедческих беседах». Страна заговорила о павлышском самородке, об истинном энтузиасте. Бесчисленные читательские отклики заставили Сухомлинского продолжить разговор.

Страна залечивала военные раны, а педагог рассуждал о  прекрасном, он готовил детей к высокому предназначению: «В чём же дело? Никто не учит маленького человека: будь равнодушным к людям, ломай деревья, попирай красоту, выше всего ставь своё личное. Всё дело в одной очень важной закономерности нравственного воспитания. Если человека учат добру — учат умело, умно, настойчиво, требовательно, в результате будет добро. Учат злу (очень редко, но бывает и так), в результате будет зло. Не учат ни добру, ни злу — всё равно будет зло». Казалось, они — люди конца 1950-х — растапливали «вечный полюс», пробуждали в людях лучшее, светлое. Увы, довольно скоро и идеализм Сухомлинского, казавшийся таким свежим в 1950-е годы, оброс потугами эпигонов и стал превращаться в учительский штамп. Однако Сухомлинский предвидел эту опасность и приступил к воспитанию учителей.

Он верил: человек рождается для самосовершенствования, для честного творческого труда. В 1960-е годы Сухомлинский выступает перед огромной аудиторией в ответственной роли автора фундаментальных книг о воспитании, о школе. В ответственной, поскольку к голосу педагога, снискавшего всесоюзную известность и давшего основание для громких споров, прислушивались, а некоторые так и вовсе начинали «жить по Сухомлинскому». В произведениях 1960-х годов, ставших завещанием педагога, он выступает скорее писателем, чем исследователем. Скорее в традициях Льва Толстого и Фёдора Достоевского, чем Константина Ушинского… В этих книгах сильны эссеистическое начало, истинная исповедальность. Безусловно, Сухомлинский испытывал решающее влияние «яснополянского мудреца». В книге «Сердце отдаю детям» он поднимается над обыденностью, находит определения для самых сложных, тончайших явлений жизни взрослых и детей. Его становление проходило в традициях русского и европейского Просвещения со всем его романтическим рационализмом.

Появилось в статьях Сухомлинского и понятие «духовность», которое ещё недавно воспринималось в те годы как словечко вредное и устаревшее. Он ввёл его в учительский обиход. Атеист по убеждениям, он в то же время о природе (в особенности о природе человека) говорил так, что не оставалось сомнений: он видел в ней божественное начало, говорил о ней трепетно, прочувствованно: «Человек — сын природы. Ему свойственны человеческие страсти, и именно в том и заключается красота человеческая, что он сознательно облагораживает себя, стремится к своему величию и нравственному совершенству».

Сухомлинскому по душе была природосообразность образования. Он не терпел угнетения ради результата, не терпел гонки за повышением успеваемости: «Есть в жизни школьного коллектива трудноуловимая вещь, которую можно назвать душевным равновесием. В это понятие я вкладываю такое содержание: чувствование детьми полноты жизни, ясность мысли, уверенность в своих силах, вера в возможность преодоления трудностей. Для душевного равновесия характерны атмосфера доброжелательности, взаимной помощи, гармония умственных способностей каждого ученика и спокойной обстановки целенаправленного труда, ровные, товарищеские взаимоотношения, отсутствие раздражительности. Каким путём создать и, что особенно важно, поддерживать душевное равновесие? Опыт лучших педагогов убеждал меня, что самое главное в этой очень тонкой сфере воспитания — постоянная мыслительная деятельность без переутомления, без рывков, спешки и надрыва духовных сил». Учёба не заканчивается выставленной оценкой и усвоением «пройденного». Известен парадокс Сухомлинского, в котором раскрывается значение творческого процесса в образовании: «Чтобы ребёнок хорошо учился, нужно… чтобы он хорошо учился». Основной стимул учения по Сухомлинскому — не оценка, не получение аттестата, но разбуженный учителем познавательный интерес!

18 мая 1967 года, когда «Этюды о коммунистическом воспитании…» стали печататься в «Народном образовании» (начало «Этюдов…» вышло в 4-м выпуске), профессор Вологодского пединститута Борис Лихачёв опубликовал в «Учительской газете» статью «Нужна борьба, а не проповедь». Полтора миллиона подписчиков «Учительской газеты», привыкших верить печатному слову, прочитали резкую критику взглядов, идей Сухомлинского. А вдруг эта статья — директивная?

Василий Александрович сокрушённо отреагировал на огульную критику. В частном письме Сухомлинский сетовал: «Один из осколков так и не смогли удалить из моего тела. Думаю, что теперь он дойдёт до моего сердца… Какая рана нанесена мне "Учительской газетой"; если бы редактор знала, в какие тяжёлые дни преподнесла она мне этот "подарок"...»

Упрекали Сухомлинского и в христианском духе его системы: «подмена борьбы библейской проповедью», бранили за «идеи мещанского индивидуализма». Предполагалось, что после этой статьи пойдут отклики широкой общественности, а попросту начнётся травля. Однако… «Народное образование» продолжило публикацию «Этюдов…» в пяти последующих номерах 1967 года. Журналист Нина Целищева вспоминала, что происходило в коллективе «Учительской газеты» вскоре после публикации статьи Лихачёва: «…Никогда не забуду того весеннего партийного собрания: оно напоминало сражение на баррикадах, только к штыку тогда "приравняли перо"… Один за другим поднимались журналисты "УГ" на трибуну: Олег Битов, Владимир Ермолаев, Игорь Тарабрин, Борис Волков, Яков Пилиповский, Ирина Скляр, Алла Орлеанская — все "золотые перья" редакции горячо выступили… в защиту В.А. Сухомлинского против его шельмования. Идеологически, а скорее человечески редакция разделилась тогда словно "стенка на стенку". И… осуждающей резолюции не получилось!». Так боролись за Сухомлинского журналисты «Учительской газеты». Нашлись у Василия Александровича сторонники и в правительстве, и в ЦК КПСС.

Словом, через несколько месяцев после всей этой истории председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Подгорный вручил Василию Александровичу Золотую Звезду Героя Социалистического Труда и орден Ленина — высшую награду страны. Тогда же, в 1968 году, Сухомлинского избрали действительным членом Академии педагогических наук СССР, а в 1969 году ему присудили почётное звание заслуженного учителя школы УССР. Жить ему оставалось год.