«Я король, дорогие мои!..»

Он принадлежал к плеяде истинно народных артистов — тех, кого космонавты и академики любят не меньше, чем ткачихи и водопроводчики. 2 сентября Евгению Леонову исполнилось бы 95.

«Я не знаю, что такое чувство юмора…»

В своей книге «Театр без вранья» Марк Захаров, режиссёр, которому Леонов обязан, возможно, самыми яркими своими ролями, писал об артисте: «…Евгений Павлович за прошедшие годы прожил сразу несколько жизней, перебрался из одной театральной эпохи в другую, преобразившись из милого, обаятельного паренька в человека безмерной судьбы, чей насмешливый взгляд впитал в себя страдание и удачу целого поколения. Каким образом молодой актёр самых обыкновенных способностей, типаж для небольших полузабавных киноэпизодов, превратился в народного артиста не по званию, а по сути — вопрос увлекательный. Если бы извлечь из этого долгого пути общие рецепты и правила, размножить их типографским способом, раздать студентам первых курсов театральных вузов, как можно было бы обогатить педагогику!»

Приходится только пожалеть, что идею Захарова реализовать не получится: творческий поиск на составные элементы разложить невозможно. «Четверть жизни надо потратить, — признавался в одном из интервью Евгений Павлович, — чтобы развить свою психотехнику настолько, чтоб впрыгивать в роль, в обстоятельства без разбега, с места. Только тогда зрители будут верить тебе. Тебе, а не твоему персонажу: прямо сейчас ты любишь вот эту Машу больше жизни, а не пытаешься изобразить, как к ней относится твой персонаж. Играть надо так, чтобы не было понятно, кто ты — комик или трагик. Чтобы тут ещё смешно, а вот тут уже страшно…»

«Я свою затею не оставил…»

В пятом классе Женя Леонов записался в театральный кружок. Однажды ребята решили сыграть ими же сочинённый водевиль «Из старинной жизни». Жене досталась роль денщика, и он даже спустя много лет с удовольствием рассказывал о том, как азартно и весело они репетировали, как легко он погружался в придуманные обстоятельства. И все в один голос твердили, что он в этой роли потрясающе смешон, хотя ничего особенного для этого вроде бы и не делал. А потом началась война, и 14-летний Женя стал учеником токаря на авиазаводе, где работал его отец.

В 1943-м молодого токаря отправили учиться в авиастроительный техникум имени Орджоникидзе. Учился Леонов старательно — всё привык делать на совесть, но мечту о сцене не оставил. На вечерах читал Антона Чехова и Михаила Зощенко, Сергея Есенина и Александра Блока, и товарищи его беззлобно поддразнивали  — «наш артист». А на третьем курсе отправился показываться в экспериментальную театральную студию при Большом театре, которой руководил известный танцовщик и балетмейстер Ростислав Захаров. Помимо вокального и хореографического отделений там было и драматическое, и туда добирали студентов вместо отчисленных за профнепригодность.

Леонов представил приёмной комиссии весь свой «репертуар», его спросили, а нет ли у него чего-нибудь ещё. Женя, смущаясь, прочёл «В ресторане» Блока, стихотворение, которое он особенно любил. И вот эта «чёрная роза в бокале золотого как небо Аи» его и спасла. Что тогда разглядели педагоги в смешном, неотёсанном юноше, не блиставшем высоким уровнем культуры? Ведь Леонова не просто приняли в студию, но оформили официальный перевод, несмотря на различные профили учебных заведений, что по тем временам было практически нереально. А вскоре в его судьбе случилась ещё одна невероятная удача — их курс взял вернувшийся с фронта Андрей Гончаров. «Занятия с Гончаровым были такие напряжённые, насыщенные, — вспоминал Евгений Павлович — мне всё сразу стало казаться очень серьёзным и безумно трудным. Так и вошло в мою жизнь искусство как вечный экзамен».

«Есть только одна цена в искусстве — беспощадность к себе»

В 1948 году Леонов был принят в труппу Театра имени Станиславского и... на долгих шесть лет застрял в массовке. После войны спектаклей выпускали немного — деньги нужны были на восстановление страны, так что руководители театров о новичках «у которых всё ещё впереди» думали в последнюю очередь. И молодого артиста стали терзать сомнения: «Правильно ли я сделал, что пошёл в искусство?.. Были мысли бросить это дело совсем, хотя мне казалось, что я люблю очень театр… Можно сказать, я был готов отступить, почти отступил… Что значит отступить? Это когда человек не использует свои силы до последнего».

Первой большой ролью Леонова стал Лариосик в «Днях Турбиных», которые ставил недавно принявший руководство театром Михаил Яншин. В молодости Михаил Михайлович сам играл эту роль в легендарной мхатовской постановке, и Евгений не мог не понимать, каким доверием облекает его режиссёр. Он очень старался, но ни на репетициях, ни когда постановка уже шла, Женя ни одной похвалы от Яншина не дождался. На генеральном прогоне первое появление своего персонажа с короткой фразой «Ну, вот я и приехал» Леонов повторил тридцать раз! После одного из спектаклей, который особенно тепло принимала публика, Яншин пришёл к нему в гримёрку и почти набросился на артиста: «Вы что из Лариосика оперетту сделали?!» Однажды на «Турбиных» пришёл знаменитый завлит МХАТа Павел Марков, который в своё время привёл туда самого Михаила Булгакова. Яншин спросил у Павла Александровича, как играет Леонов, и тот ответил: «Миша, да он уже лучше тебя играет!» До последнего своего дня Михаил Михайлович так его ни разу и не похвалил. Леонову только после смерти режиссёра передали, что тот называл его своим лучшим учеником.

Для Евгения Павловича это была прививка на всю жизнь. Однажды в журнале «Театр» его разругали за спектакль «Де Преторе Винченцо», где он играл главную роль. «…в статье было написано, что, мол, мы так много от Леонова ждали, а он неполучившийся Яншин, — признавался впоследствии артист. — Я, помню, мысленно беседовал с автором, не мог успокоиться. А почему я должен быть Яншиным? Пусть маленькая дорога, но пусть она будет моей. Почему я неполучившийся Яншин, а не страшнее — неполучившийся Леонов?!»

«Когда надо было — чудеса храбрости показывал…»

Кинослава пришла к Леонову вместе с ролью незадачливого буфетчика Шилейкина в «Полосатом рейсе». На премьере зрители хохотали до упаду, а он всё не мог понять почему. Уже потом Евгений Павлович будет в шутку именовать себя «основоположником советского эротического кино». И если серьёзно, то он прав — до знаменитой сцены в ванне наш зритель ничего подобного на экране не видел. Но не это стало главным испытанием для артиста. Какого страху натерпелся он от своих полосатых «коллег» — словами не описать.

Режиссёр картины Владимир Фетин и оператор Дмитрий Месхиев уже в ходе съёмок придумали эпизод, которого в сценарии не было: посадить Леонова в клетку и выпустить тигров. Тот отчаянно сопротивлялся. Но в конце концов дал себя уговорить. Режиссёр руководил сценой с мачты, оператор вместе с камерой «прятались» в специальном железном ящике. Выпустили тигров, те подошли к клетке, понюхали и отправились дальше по палубе гулять. Чтобы их раззадорить, дрессировщик сунул в руки артисту поросёнка и велел колоть его вилкой, чтобы он завизжал. Тигров как подменили: они бросились на клетку, лапами пытаясь дотянуться до поросёнка. Загнать их обратно удалось только выстрелами, зато сцена получилась эффектной.

«Это был всего лишь набор хохм, хотя и очень удачных»

«Джентльменов удачи» Георгий Данелия пробил на «Мосфильме» для своего друга Александра Серого. Из-за своего вспыльчивого и ревнивого нрава тот угодил в тюрьму, и, несмотря на то что его выпустили досрочно за примерное поведение, с работой по специальности у режиссёра было туго. Однако настоящие друзья, как известно, познаются в беде: Серому дали постановку при условии, что курировать её будет Данелия. Главным героем будущего фильма должен был быть молодой милиционер, искренне верящий, что преступников перевоспитает не тюрьма, а труд и доброта. Сценарии картин о милиции согласовывались непосредственно у руководства всесильного ведомства, но оно «добро» не дало: по этой логике, если перевоспитывать преступников добром, МВД нужно ликвидировать. А Данелия, не желая сильно отклоняться от первоначальной идеи, решил сделать героем… воспитателя детского сада. И никого, кроме Леонова, в этой роли не видел и видеть не хотел.

Откровенная клоунада «Джентльменов» была не в стиле Данелии, но дружба требовала жертв. Никто, конечно, не предполагал, что реплики персонажей уйдут в народ. Евгения Павловича это удивляло, даже огорчало: жизнь ведь не кино, и в жизни ничего смешного в том, чтобы «моргалы выколоть» и «пасть порвать», он не видел. «…чаще всего успех и эстетическая ценность не совпадают, — сокрушался Леонов, — но всё-таки бывает радостно узнать, что твой фильм пользуется успехом. И, когда тебе об этом говорят, в особенности зрители, ты не будешь говорить, что он по эстетике того… не очень. Вот "Джентльмены удачи"… Картина была очень популярна, скажи я кому-нибудь из зрителей, что мне не нравится, там, дескать, с эстетикой не всё ладно, так тебя ещё и побьют…»

«Я буду падать, и подниматься, и мучиться, как и всегда…»

Сам Леонов за точку отсчёта зрительской любви принимал «Донскую повесть», снятую Владимиром Фетиным по мотивам рассказов Михаила Шолохова. А вот Марк Захаров, худрук «Ленкома», которому актёр отдал последние 20 лет своей жизни, считал иначе: «…в "Белорусском вокзале" Евгений Павлович совершил бросок в новое состояние. Он выразил не себя, хорошего артиста, — за ним был целый пласт людей, не слишком удачливых, не слишком счастливых, добрых, весёлых и самое главное — родных. А ведь родных любишь неизвестно за что…»

Работу над этой картиной Леонов всегда вспоминал с благодарностью: «Андрей Смирнов (режиссёр картины. – В.П.) сумел организовать нашу четвёрку так, что под наше влияние попадали и другие исполнители — и Нина Ургант, и Рита Терехова, словом, все; была атмосфера дружеского поиска, мы не стеснялись сказать друг другу — что-то не получилось, давай попробуем ещё раз…»

Но больше всего артист, похоже, любил своего кларнетиста-неудачника Сарафанова в «Старшем сыне» — экранизации пьесы Александра Вампилова, сделанной режиссёром Виталием Мельниковым. По собственному признанию Евгения Павловича, эта роль стала для него камертоном всей последующей творческой жизни: «Стоит мне только подумать "я — Сарафанов", как ко мне приходит абсолютная ясность, как будто всё предстаёт передо мной в своём истинном виде — люди, поступки, факты». Его героя все считают просто наивным человеком. Однако для Леонова всё иначе: «Мне кажется — не в наивности дело. Чистота его представлений не допускает возможности шутить над отцовской любовью. Я ведь тоже так считаю. Поэтому, когда возникают такие категории, он безоружен, мелочи для него неразличимы. И моя задача сделать так, чтобы и все другие "воспарили", духом воспарили бы над собой, то есть поняли бы Сарафанова, и он бы не казался больше им жалким, а напротив — могучим в своём умении всех любить».

«Меня настораживает упоение успехами»

«Страшно в искусстве самодовольство, которое всё отвергает, — писал Евгений Павлович сыну. — Я в такой степени привык сомневаться, пробовать, искать, что нашёл в этом творческую радость, потому что это помогает преодолеть пределы узкого моего направления». Леонов искренне восхищался Олегом Басилашвили в «Осеннем марафоне». Считал, что эту работу нужно посекундно разбирать на занятиях по актёрскому мастерству: «…какая-то глубокая, не поддающаяся определению искренность проступает сквозь мелочи суетной жизни и так же скрывается внезапно, как и появилась, точно прячется в панцирь, без которого не только черепахе, но и человеку в этой жизни никак нельзя. Каждое движение, каждый взгляд, поворот головы — непостижимое естество…»  И так же искренне огорчался, что на Венецианском кинофестивале премия прессы за лучшую мужскую роль досталась ему, а не Басилашвили: «Я-то там обыкновенный, какой я всегда у Данелии, — осмысленный чуть шире фабулы эпизод, и никакой новости».

И в картине Эльдара Рязанова «О бедном гусаре замолвите слово» Леонов был собой недоволен: «Я старался хорошо сыграть, чувствовал трагикомическую ситуацию, но оказалось — уже не знаю, кто виноват, — что эта моя интонация не соединялась с другими сценами, я был в фильме как бы сам по себе и не очень убедительным». А между тем он мешками получал после фильма письма от зрителей. И многие были недовольны как раз тем, что «под Новый год испортили всей стране настроение, направив ружьё на нашего любимого артиста».

Сожалел Евгений Павлович, что не получилось найти общий язык с Татьяной Васильевой на съёмках «Дуэньи», экранизации остроумной и темпераментной комедии Ричарда Шеридана. Все его попытки порепетировать, поискать трактовки образов, чтобы они получились убедительными, наталкивались на её категоричное: «Что тут разбирать. Мы комедию играем, а не шекспировскую драму. Давайте снимать!» И, по мнению Леонова, фильм получился одномерным, несмотря на все скрытые в нём глубины, до которых просто не удалось докопаться.

Неуспокоенность таланта, вероятно, была самым сильным свойством его характера. Ответ на «детский» вопрос, а что же это такое — талант, Евгений Павлович нашёл у Роберта Фалька в письме художника к матери: «Талант — это счастье, но и непомерная тяжесть, которую на тебя нагрузили и заставляют всю жизнь на гору таскать, а хуже всего, что не таскать ты уже никак не можешь, если перестанешь, то превратишься в духовного урода! Где-то сказано, что человек должен проявлять свои способности, чтобы ощущать, что он живёт».     

Что оставляет актёр своей публике, когда приходит его час покинуть этот мир? Плёнки с фильмами, рецензии на спектакли, интервью, кадры хроники. И, конечно же, словечки, которые зрители «присвоили» себе так давно, что не всегда помнят, у какого их персонажей, сыгранных любимым артистом, они их позаимствовали. «Редиска» и «это ж-ж-ж — неспроста», «ты — пацак, а я — чатланин!» и «скрипач не нужен», «хорошо сидим» и «тиран, деспот — коварен, капризен, злопамятен».

У каждого из нас в памяти свой Леонов. Добрый, искренний и очень смешной. Незадолго до ухода он в каком-то интервью признался: «Многие думают — раз я на сцене и на экране такой смешной, значит, и в жизни такой же. А я на самом деле человек не только не смешной, но даже мрачноватый...» Трудно поверить, не правда ли?