Президент поневоле

Сергей Вавилов был не только братом великого генетика Николая Вавилова, но и выдающимся физиком, президентом Академии наук СССР — верным проводником сталинской политики на научном фронте, жестоко страдавшим от своего статуса «главного учёного страны».

Сегодня о Сергее Ивановиче вспоминают гораздо реже, чем о его старшем брате. А если и вспоминают, то неизменно сравнивают его дипломатизм и склонность к компромиссам с упрямым нонконформизмом Николая, приведшим того к опале и гибели. Но всё не так просто: Вавилов-младший сотрудничал с властью не из страха, не ради карьеры, а для спасения и процветания того, что он ценил превыше всего, — российской науки. 

Много лет он помимо напряжённой научной работы занимался тем, что гасил скандалы в научной среде, прикрывал как мог учёных от ударов власти, да и сам терпеливо сносил эти удары. Говорят, что после посмертного вскрытия у него на сердце нашли семь рубцов от перенесённых на ногах инфарктов. Племянник Юрий, сын Николая, вспоминал, что на вопрос, как ему работается президентом, дядя как-то ответил: «Собачья это работа! Лучше бы я был водопроводчиком». 

Сын Серебряного века 

Братья Вавиловы родились в семье купца, одного из директоров знаменитой Прохоровской Трёхгорной мануфактуры. Сергей был на четыре года младше Николая: будущий президент АН СССР появился на свет 130 лет назад, 12 (24) марта 1891 года. Традиционный купеческий уклад органично сочетался в семье с поощрением к наукам Николая, Сергея и их сестёр Александры и Лидии (все они позже стали учёными). Отец щедро выделял деньги на книги, посещение музеев и выставок, позволил сыновьям оборудовать собственную лабораторию в сарае, позднее финансировал заграничные поездки. Отдав дань семейной традиции, Сергей окончил Коммерческое училище и поступил в 1909 году на физико-математический факультет Московского университета. Юношеские дневники позволяют воссоздать духовный облик очень тонкого, глубокого молодого человека нач. ХХ века, увлечённого физикой и при этом постоянно посещающего книжные развалы, свободно цитирующего Александра Пушкина, Михаила Лермонтова, Фёдора Тютчева. «Войну и мир» Льва Толстого он знает почти наизусть, но интересуется и современными литературными и художественными журналами. 

Юноша буквально разрывался между наукой и искусством. Его привлекают живопись, скульптура, архитектура. Он очарован культурой Италии, которую объехал во время многомесячного путешествия. Неудивительно, что его первыми публикациями становятся не только статьи по физике («Фотометрия разноцветных источников», «К кинетике термического выцветания красителей» и другие), но и очерки об итальянских городах Ареццо и Вероне, напечатанные в «Известиях Общества преподавателей графических искусств». 

Размеренную жизнь университетского выпускника прервала Первая мировая война. Уже летом 1914 года вольноопределяющийся, а затем прапорщик Сергей Вавилов оказывается на фронте. Пронзительные страницы его дневников военных лет напоминают прозу знаменитых писателей «потерянного поколения» Эриха Марии Ремарка и Эрнеста Хемингуэя. В них — ощущение бессмысленности и жестокости войны, описание трудного окопного быта, в котором, несмотря ни на что, неординарная личность находит место для творческой рефлексии. 

В конце 1917 года Вавилов и его товарищ, тоже физик, ненадолго попали в немецкий плен. Об этом эпизоде учёный позднее вспоминал с юмором. Допрашивающий их немецкий офицер оказался по своей гражданской специальности физиком. Узнав, что перед ним коллеги, он приказал принести чаю и полночи обсуждал с пленными новые физические открытия. Продолжить международную научную дискуссию утром не удалось — пленные ночью бежали. Военные будни будущего учёного закончились в нач. 1918 года: фронт развалился, и он вернулся в Москву. 

Александра Михайловна Вавилова с сыновьями Николаем (слева) и Сергеем, приехавшим в Москву на побывку с фронта. 1916 год

Сергей Вавилов на Первой мировой войне

Академия наук 

В 1918-м началась регулярная научная работа Сергея Вавилова в московском Институте физики и биофизики, созданном его учителем академиком Петром Лазаревым. С того же времени он преподавал в Московском университете, где в 1929 году ненадолго возглавил кафедру физики. В 1920-м произошли изменения в его личной жизни — он вступил в брак с Ольгой Багриновской, а год спустя у них родился сын Виктор, тоже ставший известным учёным — специалистом по физике полупроводников. 

Главным научным направлением Сергея Вавилова стала оптика, в частности, феномен люминесценции (нетеплового свечения вещества, происходящего после поглощения им энергии). Его работы отличались большой тщательностью и точностью. Помимо чисто научных трудов, например «Экспериментальных оснований теории относительности» (1928), учёный пишет замечательные научно-популярные книги, среди которых выдержавшая множество изданий «Глаз и Солнце». 

В нач. 1930-х произошёл стремительный взлёт академической карьеры учёного. В 1931 году он стал членом-корреспондентом, а в 1932-м — академиком Академии наук СССР. С того же года Вавилов — научный руководитель Государственного оптического института в Ленинграде, с 1934-го одновременно возглавляет вновь созданный Физический институт Академии наук (ФИАН). Он становится членом президиума академии, входит в состав множества академических комиссий. Уже в этот период административная работа ощущается Вавиловым как непосильная ноша. В 1936 году он даже направил в президиум специальную записку, пытаясь обосновать своё право на самостоятельную научную работу: «Тривиальная истина, что опорой Академии должны быть академики, т. е. лица достаточно высокого научного уровня, не должна очутиться в положении парадокса. Академики должны иметь достаточную возможность лично вести научную работу и достаточно много читать, чтобы иметь право оставаться академиками. Для меня совершенно ясно, что академики должны много руководить, учить и реально участвовать в организационной работе, но все это возможно только при условии достаточной личной научной работы и работы над собой по повышению собственных знаний». Такой возможности учёный не получил — административная нагрузка на него будет только усиливаться. 

Успехи Вавилова были по душе далеко не всем его коллегам. Практически открытую неприязнь к нему питал другой выдающийся советский учёный — Пётр Леонидович Капица. В 1936 году в письме к своему учителю, великому английскому физику Эрнесту Резерфорду он дал следующую характеристику: «Наконец, мы подходим к физику Вавилову. Он молод, ему всего 45 лет. Сомневаюсь, что его имя вам известно, работы его относятся к флуоресценции жидкости. Знаете, такого сорта есть работы, когда вы пропускаете пучок света через сосуд, наполненный жидкостью, и наблюдаете свет по перпендикулярному направлению. Стоит один раз сделать аппаратуру, и вы можете играть всю жизнь, меняя жидкости, число которых огромно, можете также менять спектры первичного пучка. Комбинаций, таким образом, будет столько, что научный сотрудник всю свою жизнь будет при деле, испытывая при этом чувство удовлетворения от сознания того, что он занят научной работой. Ничего иного он никогда не сделал. Я никогда не мог понять, почему Вавилов оказался в Академии. <…> Разгадка, я думаю, в том, что Вавилов — человек с очень тонкими манерами, он знает, что и когда надо сказать, чтобы было приятно всем». 

Пётр Капица. 1930-е годы

При всей желчности данной характеристики Капица был прав в одном: Сергей Иванович был очень хорошо воспитанным и выдержанным человеком. Эти качества помогали ему находить общий язык практически с любыми людьми. Он был своим для учёных старой дореволюционной школы и пользовался доверием партийных функционеров и советских чиновников, хотя в коммунистическую партию до конца жизни так и не вступил. Отзывы о нём в мемуарах, как правило, самые восторженные. Своё же реальное отношение к людям и событиям академик доверял лишь дневникам. При их чтении иногда кажется, что учёный был абсолютным мизантропом. Однако в жизни он оказывал всяческую помощь коллегам, в том числе и Капице. Уже после войны Вавилов ездил на дачу к последнему во время его отстранения от дел из-за конфликта с Лаврентием Берия по вопросам реализации ядерного проекта. Когда кто-то спросил Вавилова, зачем он помогает своему давнему недоброжелателю, тот с улыбкой ответил, что такова месть интеллигентного человека. 

Эффект Вавилова — Черенкова 

Относительно научных заслуг Вавилова Капица сильно ошибся. В 1933 году состоялось открытие, вошедшее в золотой фонд науки и получившее название «эффект Черенкова», или «эффект Вавилова — Черенкова». Аспирант Павел Черенков проводил под руководством Вавилова очередную серию опытов. В них источник обычного света заменили на радиоактивный элемент, испускающий гамма-лучи. Было зарегистрировано наличие необычного голубого излучения, и Вавилов смог понять, что речь идёт о ранее неизвестном эффекте. В нач. 1934 года Черенков опубликовал статью об экспериментальном обнаружении явления, а Вавилов — работу с теоретическим его объяснением, которое оказалось неточным. Окончательную интерпретацию открытию дали в 1937-м физики Игорь Тамм и Илья Франк. Оно нашло широкое применение в так называемых черенковских счётчиках, которые позволяли учёным обнаруживать новые элементарные частицы, рождавшиеся в ускорителях. 

Фото из следственного дела Николая Вавилова

«За открытие и истолкование эффекта Черенкова» в 1958 году Черенков, Тамм и Франк стали лауреатами высшей мировой научной награды — Нобелевской премии по физике. При этом отмечалось, что «открытие явления, ныне известного как эффект Черенкова, представляет собой интересный пример того, как относительно простое физическое наблюдение при правильном подходе может привести к важным открытиям и проложить новые пути для дальнейших исследований». Вавилов к тому времени уже скончался, но, если бы ему была отпущена более долгая жизнь, он, несомненно, разделил бы успех своих коллег и учеников. В своей нобелевской лекции Тамм специально оговорил: «Мы в СССР употребляем наименование "Вавилова — Черенкова излучение" вместо "Черенковское излучение" с целью подчеркнуть определяющую роль покойного профессора Вавилова в открытии этого излучения». К слову сказать, широко известный на Западе, имевший множество контактов с зарубежными коллегами Пётр Капица стал лауреатом Нобелевской премии по физике лишь 20 лет спустя, в 1978 году. 

И всё же до конца 1930-х Сергей Вавилов был известен и в СССР, и за границей значительно меньше, чем его брат. В 1929 году Николай Иванович стал первым президентом Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В.И. Ленина (ВАСХНИЛ), много лет возглавлял созданный им Всесоюзный институт растениеводства. Путешествуя по всему миру, он искал способы выведения новых сортов культурных растений. Вырастил и множество молодых учёных, один из которых, Трофим Лысенко, окрепнув и заручившись доверием Иосифа Сталина, начал атаку на своего наставника. Под градом обвинений (в том числе во вредительстве и шпионаже) Николай Вавилов в 1940-м был арестован, приговорён к смерти и три года спустя умер от голода в саратовской тюрьме. 

Советские учёные Павел Черенков (третий справа), Илья Франк (второй справа) и Игорь Тамм (третий слева) — лауреаты Нобелевской премии 1958 года по физике

Трудное десятилетие 

Последнее десятилетие стало самым трудным в жизни Сергея Ивановича. Арест брата оказался страшным ударом для учёного. В его дневнике появляется запись: «Рушится большая нужная жизнь, его и близких! За что? Всю жизнь неустанная бешеная работа для родной страны, для народа. Пламень работы, вся жизнь в работе, никаких других увлечений. Неужели это было не видно и не ясно всем! <…> Это жестокая ошибка и несправедливость. Тем более жестокая, что она хуже смерти. Конец научной работы, ошельмование, разрушение жизни близких». Горькие размышления о судьбе Николая стали постоянной темой дневниковых записей академика. Он взял под опеку сыновей брата Олега и Юрия (оба под его влиянием стали физиками), но на людях старался не упоминать о нём. Не обращался к властям с просьбами пересмотреть дело — знал, что это бесполезно. 

Несмотря на статус брата «врага народа», Сергей Вавилов продолжает оставаться востребованным в годы Великой Отечественной войны, по-прежнему руководит двумя научными институтами, эвакуированными в Казань и Йошкар-Олу. Он становится уполномоченным Государственного комитета обороны по оптической промышленности. Его основная научная тематика — оптика — широко востребована в производстве военной техники. 

В июле 1945 года Вавилов занимает высший научный пост в СССР: его избирают президентом Академии наук. Реальный выбор происходил в Кремле, общее собрание академиков лишь закрепило волю высшего партийного руководства. Существует легенда, что Сергей Иванович, не желавший уходить исключительно в администрирование, был поставлен перед выбором: либо он, либо Трофим Лысенко или Андрей Вышинский. В реальности такого выбора не было. Рассекреченные архивы показали, что ведомство Лаврентия Берия подготовило для Политбюро «объективки» на шестерых основных претендентов на пост руководителя академии. Про Лысенко было отмечено: «Беспартийный, директор Института генетики, президент Академии сельхознаук, дважды лауреат Сталинской премии. Академик Лысенко авторитетом не пользуется, в т. ч. и президента Комарова. Все считают, что из-за него арестован Вавилов Н.И.». Сергей Иванович был охарактеризован как «физик в расцвете сил». 

Сам Вавилов воспринял пост президента как тяжёлую нагрузку. Он записывает в дневнике: «Был в Кремле у В.М. Молотова и Г.М. Маленкова. Предложено стать академическим президентом вместо В.Л. Комарова. Нечувствительность, развившаяся за последние годы, вероятно, как самозащита, дошла до того, что я не очень удивился этому предложению. Оно совершенно разрушает мою жизнь и внутреннее естество. <…> Это значит, исчезнет последняя надежда опять вернуться к своему прямому опыту». 

Сергей Вавилов выступает на заседании президиума Академии наук СССР. 1949 год

Став президентом Академии наук, Сергей Иванович был вынужден участвовать во всех событиях общественной жизни СССР, выступать с казёнными речами, писать статьи для газет. И бесконечно, по любому поводу восхвалять Сталина. В декабре 1949 года, в дни 70-летнего юбилея вождя, в журнале «Вестник Академии наук СССР» появилась статья Вавилова «Научный гений Сталина». В ней на полутора десятках страниц академик обосновывал роль лидера страны в развитии науки, проявляя при этом невероятную изобретательность: «Учение Ленина и Сталина необъятно по своей широте. Оно охватывает самые общие принципы познания природы и общества и вместе с тем в самых тонких подробностях анализирует и решает практические вопросы сегодняшнего дня». Не обошёл Вавилов и больной для него вопрос генетики, указав в этой статье: «Победа мичуринской биологии в Советской стране означала крушение механистических и идеалистических теорий в учении о живом веществе». 

«Принудительное наказание» 

С позиций сегодняшнего дня легко представить Сергея Ивановича в роли послушного проводника сталинской политики. Александр Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» писал: «Академик Сергей Вавилов после расправы над своим великим братом пошёл в лакейские президенты Академии наук». Но так ли это? Дневники учёного показывают, насколько мучительна была для него роль «главы советской науки». 9 мая 1946-го, спустя почти год после избрания президентом АН СССР, он фиксирует в дневнике: «С ужасом читаю в "Вестнике Академии" в каждом № свои председательские, загробные речи, газетные статьи. Где же моя душа? Где мое "творчество и созерцание"». А ещё год спустя записывает: «Пишу "юбилейные" статьи — принудительное наказание». 

Вавилов, вынужденный публично восхвалять «злого гения» своего брата Трофима Лысенко, предпринимал неоднократные, но безуспешные попытки ограничить его влияние — например, вывести из состава президиума Академии наук. В дневнике в августе 1948 года (во время и сразу после печально знаменитой сессии ВАСХНИЛ, на которой громили генетику) появляются, в частности, записи: «В газетах извращенная лысенковская свистопляска. Вальпургиевая ночь»; «История с Лысенко совсем расшатала и издергала»; «Хотелось бы дожить последние годы с тихой думой и с лицом, обращенным ко Всему, а не к Лысенке»; «Из головы не выходит трофимизация». 

Изредка Сергей Иванович мог позволить себе и публичные высказывания, из которых становится понятным его неприятие окружающей действительности. Например, в июне 1949 года, во время празднования 150-летия со дня рождения Александра Пушкина, он выступил с целым циклом речей на разных мероприятиях. В них он сказал немало казённых слов о «социалистической мечте», свободолюбии и патриотизме поэта. Но при этом сумел процитировать в своей речи на торжественном заседании Академии наук в Колонном зале Дома союзов не Виссариона Белинского или Максима Горького, а поэта Якова Полонского, характеризовавшегося в официальном советском литературоведении того времени как «реакционер и мистик». А акцент сделал на строфах о Пушкине, намекающих на отношение докладчика к окружающей советской действительности: 

Друг свободы, неповинный 

В лжи и злобе наших дней. 

Ещё красноречивее был другой фрагмент «пушкинской речи» Сергея Вавилова, посвящённый теме «Пушкин и наука»: «Пушкин был членом Российской академии, вошедшей затем в состав Академии наук. Было бы ошибочно судить об отношении Пушкина к академиям, и в частности к Академии наук, по эпиграмме на князя Дундукова. Дундуковы, к сожалению, были и до сих пор иногда встречаются в академиях. Но это эпизоды. Об истинном отношении Пушкина к академиям лучше всего свидетельствует его большая статья "Российская академия", напечатанная в 1836 году в "Современнике" и полная почтительного отношения к этому учреждению». Для понимания его нужно вспомнить пушкинскую эпиграмму, к которой отсылает Вавилов: 

В Академии наук 

Заседает князь Дундук. 

Говорят, не подобает 

Дундуку такая честь; 

Почему ж он заседает? 

Потому что есть чем сесть. 

Речь у Пушкина идёт о князе Михаиле Дондукове-Корсакове, получившем пост вице-президента Академии наук благодаря гомосексуальным отношениям с министром народного просвещения Сергеем Уваровым. А само слово «дундук» имеет, как известно, то же значение, что «дурак». Вавилов, прекрасно знавший произведения Пушкина и литературу о поэте, намекал на наличие среди лиц с академическим званием неумных людей, получивших место не за научные заслуги, а за свою коммунистическую идейность и связи с вышестоящим руководством. 

Попытки эзоповым языком высказать своё отношение к советской действительности не спасали Вавилова от тяжёлой депрессии и постоянных переживаний. Сердце учёного остановилось 25 января 1951 года, за два месяца до 60-летия. 

Могила Сергея Вавилова на Новодевичьем кладбище

Фото: LEGION-MEDIA, РИА «НОВОСТИ», WIKIPEDIA.ORG