"Катюши" Утёсова

В годы войны оркестр Леонида Утёсова стал отличной боевой единицей, главным оружием которой была песня. Из называли утёсовскими "Катюшами", сравнивая со знаменитыми ракетными установками. 

«И не теряет бодрость духа никогда»

С 1936 года Утёсов со своим оркестром, покинув Ленинград, обосновался в Москве. Коллектив поступил в ведение театрального отдела Центрального дома Красной армии (ЦДКА), но выступал, разумеется, не только на «ведомственных» площадках. На середину июня 1941 года была намечена серия концертов на сцене театра «Эрмитаж». Утро 22-го числа для оркестрантов началось с обычной репетиции перед вечерним выступлением. Утёсовцы назвали свою программу бодро и оптимистично — «Напевая, шутя и играя». Леонид Осипович работал над ней вместе со своим другом, известным ленинградским режиссёром Николаем Акимовым. Программа была новой, её ещё предстояло обкатать на публике, но судьба распорядилась иначе.

Сообщение о начале войны застало оркестр за работой. После недолгих колебаний решено было концерт не отменять. Однако программу пришлось менять в экстренном порядке за оставшиеся несколько часов. Утёсов и его музыканты нашли выход, обратившись к любимым песням времён Гражданской войны. По воспоминаниям тех, кто был в тот вечер в «Эрмитаже», самым пронзительным моментом концерта стала песня «Прощание», которую пел весь зал, понимая, что расставания вскоре придут в каждый дом:

Уходили, расставались,

Покидая тихий край.

«Ты мне что-нибудь, родная,

На прощанье пожелай!..» 

На следующий день весь оркестр в полном составе выразил желание вступить добровольцами в Красную армию. Коллективное письмо направили в Политуправление РККА, курировавшее работу ЦДКА. Ответ за подписью самого наркома обороны СССР Климента Ворошилова пришёл быстро: в нём сообщалось, что коллектив будет привлечён к концертной деятельности в частях. Днём утёсовцы выступали на призывных пунктах, на вокзалах, в расположении подразделений, готовившихся к отправке на фронт. «Оснащённые одним только микрофоном, мы разъезжали теперь по самым разным местам и выступали на самых неожиданных эстрадах», — вспоминал впоследствии Утёсов.

Концерт на фронте

А вечером публика, как и в мирное время, спешила в «Эрмитаж». Правда, эти концерты чаще всего приходилось останавливать из-за налётов. Музыканты и слушатели бегом спускались в убежище и сидели на тесных скамейках бок о бок, перебрасываясь шутками на тему, кто как бежал и как при этом выглядел. Чувство юмора помогало справиться с тревогой за судьбы близких, которых тоже где-то застал налёт. Но стоило прозвучать команде «Отбой воздушной тревоги!» — и все возвращались на свои места: одни — на сцену, другие — в зал.

Обстановка в Москве становилась всё более напряжённой. Оркестр решено было эвакуировать. В итоге музыканты оказались в Новосибирске, где уже успел обосноваться симфонический оркестр Евгения Мравинского. Нередко два коллектива выступали в одном концерте. «Деление настоящей музыки на симфоническую и эстрадную ошибочно по своей сути, — высказался однажды выдающийся дирижёр. — Выступление оркестра под руководством Леонида Осиповича Утёсова подтверждает это».

Название для первой военной программы оркестра родилось практически сразу — «Бей врага!» Поначалу новых произведений в ней было немного, но песня, как называл её сам Утёсов, жанр оперативный. «Военная тема, — вспоминал артист, — призывная, мужественная, гневная и героическая, с изрядной долей агитационной сатиры и бодрой солдатской шутки, с вкраплёнными кое-где мотивами разлуки, верности и любви — подобно гигантскому колоколу могущественно зазвучала в многочисленных песнях, облетевших фронт и тыл». Первыми новинками в программе стали «И не раз, и не два мы врага учили» Бориса Фомина и Григория Гридова и «Партизан Морозко» Евгения Жарковского и Олега Колычева, особенно полюбившаяся публике. С этой балладой у Леонида Осиповича связано немало дорогих воспоминаний. После её исполнения к нему часто подходили бойцы и благодарили за песню, с которой не страшно идти в бой. Дело в том, что написана она была от лица бывалого солдата, чем-то похожего на героя лермонтовского «Бородина», уверявшего слушателей в том, что «ще той пулі не зробили, щоби нас убіла».   

«Одессу оставляет последний батальон…»

В репертуаре утёсовского оркестра появлялись всё новые песни, которым суждено было стать музыкальной летописью военных лет, — «Жди меня», «В землянке», «Тёмная ночь». Но для Леонида Осиповича самой дорогой стал, конечно же, «Одессит Мишка». С начала августа 1941 года в течение 73 дней войска Отдельной Приморской армии и Одесской военно-морской базы сдерживали правое крыло группы армий «Юг». Город и гарнизон ещё могли сражаться, но в Ставке было принято решение перебросить все имевшиеся в Одессе войска на оборону Севастополя. Они оставили город 16 октября 1941 года. В 5:30 утра последний корабль отошёл от причала Одесского порта и взял курс на Севастополь.

Вскоре Владимир Дыховичный, в будущем известный драматург и поэт-песенник, а тогда артист одной из фронтовых бригад, написал стихотворение об одесском мальчишке по имени Мишка, защищавшем родной город. Владимир Абрамович одесситом не был, но стихи получились душевные и очень мелодичные. Дыховичный принёс их своему другу — коренному одесситу композитору Модесту Табачникову. И родилась песня, ставшая легендарной. Какими путями она попала к Утёсову, уже и не установить. Известно только, что Леонид Осипович попросил музыканта своего оркестра Михаила Воловаца сделать для него аранжировку, которая и стала «канонической». Так что у этой песни не два, а три автора.

Утёсов включал «Одессита Мишку» в каждое своё выступление, часто исполнял эту песню по радио. До освобождения Одессы было ещё очень далеко, но в том, что оно когда-нибудь наступит, не сомневались ни артист, ни его слушатели. Вскоре Утёсову стали приходить письма от земляков, тёзок героя песни. Только в 1942 году Леонид Осипович получил их почти 250. В своих воспоминаниях он приводит отрывки из этих писем — один колоритнее другого!

«Музыка ещё не так заиграет, и Вы ещё сами, товарищ Леонид Утёсов, споёте что-нибудь насчёт разгрома Гитлера. О чём они думают, товарищ Утёсов? Они думают, что Одесса останется им навсегда? Этого не будет. Они заплатят за всё. И я хочу себе доставить удовольствие побывать в Берлине.

Младший сержант Михаил Цыпенюк».

Нашёлся и тот Мишка, про которого, как оказалось, была сложена песня. На последнем корабле был боец по имени Михаил.

«Вы вчера исполняли песню "Одессит Мишка". Это песня про меня, ибо я последним ушёл из Одессы. Я оставил там мать. Я оставил там мою любовь. Я оставил там всё, что мне было дорого в Жизни. И вот когда я услышал Ваши слова, у меня загорелись глаза. У меня потекли слёзы. Я не в силах был удержать их. Многие зрители смотрели на меня с удивлением <…>. Прошу Вас выслать мне эту песню, и с этой песней я буду ещё больше гадов бить, чем бил до сих пор. Буду мстить за Нашу Красавицу Одессу.

Гвардеец-минёр Михаил Бендерский».

Бойцы-одесситы сдержали слово. 4 апреля 1944 года ликующий город встречал своих освободителей. Когда об этом объявил по радио Юрий Левитан, Леонид Утёсов шёл по Дворцовой набережной Ленинграда. До репродуктора было далеко, он не расслышал, какой именно город освобождён, и спросил бежавшего ему навстречу человека. Тот, узнав Леонида Осиповича, во всё горло закричал: «Одесса! А я ж тоже одессит!» Эту сцену Леонид Осипович описал в своей книге «Спасибо, сердце!»: «И вот стоим мы обнявшись, два одессита на пустынной набережной Ленинграда, и набережная кажется нам берегом Ланжерона, а Зимний дворец особняками Маразлиевской улицы».  

«Парнишке не бывает страшно»

Это в песне. А в жизни бывало. И очень. Однако, как говорится, глаза боятся, а руки делают. К первому фронтовому концерту утёсовцы готовились так, как никогда до этого к самым ответственным выступлениям. Осень 1942 года. Калининский фронт. Обстрелы и бомбёжки. Приказ оркестру: ближе, чем на 30 км, к фронту не приближаться, но военное бездорожье не даёт возможности его выполнить. К тому же весть об оркестре разнеслась по всему фронту, и в политотдел от каждой части полетели заявки с просьбой направить утёсовцев именно к ним для поднятия боевого духа личного состава. Две машины, на которых странствовали по фронтовым дорогам музыканты, вскоре стали узнавать регулировщики и пропускать без очереди. И сколько километров от импровизированного концертного зала до линии фронта, уже никто не считал.

«Публика» располагалась на голой земле, прикрываясь для маскировки свежесрубленными ветками, оркестранты в лучшем случае — на наскоро сколоченном помосте, но чаще просто на каком-нибудь пригорочке, чтобы людям лучше видно было. Программу отбирали с особым тщанием, задаваясь простым вопросом: какая песня нужна человеку, который через час уйдёт в бой, из которого может и не вернуться? «Одни советовали исполнять только боевые песни, — вспоминал Леонид Осипович, — другие исключительно лирические. На фронте мы поняли всю схоластичность этих споров, ибо почувствовали, как многообразен душевный мир человека на войне. Самозабвенно слушали и боевые, и лирические песни, и классическую музыку».

Не меньше споров вызвал вопрос о костюмах. Уместно ли сиять концертными одёжками в боевой обстановке, среди людей, которым и умыться не всегда удаётся, не то что гимнастёрку сменить. Однако Утёсов был непреклонен: «Я потребовал от коллектива той же подтянутости, парадности и в костюме, и в поведении, той же аккуратности в гриме, что и на самых ответственных концертах. Даже под проливным дождём мы выступали в парадной одежде. Представление, в каких бы условиях оно ни проходило, должно быть праздником, а на фронте тем более. И что удивительно: в городских, нормальных условиях, когда над сценой и зрительным залом крыша и над нами, как говорится, не каплет, без особых затруднений схватываешь простуду. Тут же, выступая под дождём и ветром, проезжая в день по двенадцать — шестнадцать часов, остаёшься здоровым и удивительно работоспособным. Что значит подъём духа! Недаром же считается, что в наступающих армиях раны заживают быстрее».

«И вновь услышать шелест развёрнутых знамён»

Одной из самый удачных фронтовых программ Утёсов считал «Богатырскую фантазию» — своего рода музыкальную летопись русской воинской славы, в которую вошли солдатские песни времён Петра I и Александра Суворова, Михаила Кутузова и Алексея Брусилова, песни времён Гражданской войны и даже аранжированные для джазового оркестра фрагменты произведений Петра Чайковского и Александра Бородина. Во втором отделении лирические и юмористические песни перемежались с мелодиями из классических оперетт. С открытием Второго фронта в программе появились музыкальные приветы от союзников: английская песня «Долог путь до Типперери» и ставшая особенно популярной американская «Песня бомбардировщиков», в русском переводе быстро утратившая «национальную» принадлежность.

Одной из последних военных песен в репертуаре Леонида Утёсова стала «Дорога на Берлин». Впрочем, сначала никакой песни не было. В ноябре 1943 года в только что освобождённом от фашистов Гомеле поэт Евгений Долматовский написал коротенькое стихотворение, которое назвал «Улицы-дороги». Начиналось оно так:

С боем взяли мы Орёл,
Город весь прошли,
Улицы последней
Название прочли:
Брянская улица на запад ведёт?
Значит — в Брянск дорога,
Значит — в Брянск дорога.
Вперёд!

В следующей строфе было про взятие Брянска и в заключительной — про Гомель, последней улицей которого поэт сделал Минскую — в соответствии с направлением наступательной операции советских войск. Стихи напечатали в газете «Красная звезда», и, как гласит легенда, кто-то из редакторов, оценив их песенный потенциал, переслал их композитору Марку Фрадкину. Музыка потребовала корректировки текста, но схема в общих чертах сохранилась. Фрадкин предложил новую песню Утёсову, и тот с удовольствием включил её в программу.

Концерт в Москве в День Победы

Леонид Осипович исполнял её до самого конца войны. Список освобождённых городов увеличивался: к Орлу и Брянску добавились Минск и Брест, затем Люблин и Варшава. Песня обрела невиданную популярность, и исполнял её не только Утёсов. «Канонический» текст менялся в зависимости от того, на каких фронтах выступали артисты. Так что песню, можно сказать, сочиняли всем миром. Спеть её в Берлине оркестру не довелось, но 9 мая 1945 года она звучала в Москве на площади Свердлова, где на превращённом в концертную эстраду фонтане перед Большим театром выступали утёсовцы. Артист считал этот вечер самым счастливым в своей долгой жизни.