Побег любимца публики

140 лет назад родился Александр Керенский (1881–1975) — одна из ключевых фигур истории революции 1917 года. В его жизни было несколько ярких взлётов, но они оказались недолгими, а с репутацией проигравшего он жил почти 60 лет. И символом этой трагикомической репутации стала картина художника Григория Шегаля (1889–1956), на которой кандидат в революционные диктаторы переодевается в дамское платье. Дело происходит в Гатчине.

Зимний дворец накануне штурма Керенский покинул в своей обычной одежде — в полувоенном френче, который он ввёл в политическую моду. Американское посольство предоставило главе российского правительства дипломатическую машину. Но потом было бегство из Гатчины в весьма напряжённой ситуации. Оттуда Керенский, по собственным воспоминаниям, бежал «в нелепом виде»: «Я преобразился в весьма нелепого матроса, рукава бушлата которого были коротковаты, мои рыжевато-коричневые штиблеты и краги явно выбивались из стиля. Бескозырка была мне так мала, что едва держалась на макушке. Маскировку завершали огромные шофёрские очки».

Неудивительно, что пошёл слух о его бегстве в женском платье. И молва эта ходила как среди красных, так и среди белых. К тому же Керенский — адвокат, любимец публики — всегда блистал актёрскими талантами. Адвокат Николай Карабчевский писал: «Костюмироваться по-маскарадному Керенский вообще любил и был на это мастер. Как мне в своё время передавали, он однажды в Масленицу явился в квартиру одного думца, где собрались гости, в облачении древнего римлянина времён республики с мечом в руках. Все нашли, что в шлеме, из-под которого торчали его характерно-растопыренные уши, и с мечом в руках, на своих тонких ногах, он весьма удачно выразил стойкую храбрость русского революционера».

На картине Шегаля до смерти напуганный Керенский торопливо переодевается в одежду сестры милосердия в дворцовой комнате, в которой царит суета, недостойная государственного деятеля. Эта картина стала хрестоматийной, она нередко появлялась в учебниках.

В 1966 году постаревший Керенский (редчайший случай!) встретился с советским журналистом Генрихом Боровиком и сразу показал, какой вопрос его волнует почти полвека спустя: «Господин Боровик, ну скажите у себя в Москве! Там же есть серьёзные люди! Ну, пусть перестанут писать, будто я бежал из Зимнего дворца в женском платье! Не было этого!»

Но, во-первых, речь всё-таки шла не о Зимнем, а во-вторых, бегство есть бегство, и не в женском платье соль. Платье только дополняет картину быстрого краха Александра Керенского, и тут с художником спорить трудно.