Человек на своем месте

17 сентября Владимиру Меньшову исполнилось бы 85. Актёр, режиссёр, сценарист, продюсер, педагог. Он знал, как снимать фильмы, которые переживут времена, их взрастившие. Мы показываем нашим детям «Розыгрыш», а сами с удовольствием пересматриваем «Москва слезам не верит», «Любовь и голуби» и «Ширли-мырли».

Премия имени Крупской, Госпремия СССР и «Оскар» - никому из отечественных режиссёров не удалось собрать столь экзотический букет наград. Владимир Меньшов снимал кино о том, во что верил сам и во что хотелось верить большинству из нас, его зрителей. Под жестокими ветрами перемен наша вера временами истончалась до полной прозрачности, а он только стискивал кулаки и брался за новую картину, чтобы снова и снова доказывать, что белое остаётся белым, а черное – черным, несмотря на любые реформы, самые оголтелые. Он знал о нас всё – что любим, чего боимся или стесняемся, о чем мечтаем. На его фильмы мы шли, чтобы взглянуть в глаза самим себе. И увидеть правду. Далеко не всегда приятную, но, тем не менее, не ввергающую человека в капкан самоуничижения и утраты смыслов. Лишать зрителя надежды Меньшов считал недопустимым.

Его максимализм – и в искусстве, и в жизни – имел простое объяснение. Мальчишка рос среди книг. Нет, дома не было огромной библиотеки – семье военного, кочевавшей по стране, обзавестись ею было невозможно. Зато в читальном зале районной библиотеки все сокровища книжного мира поступали в его распоряжение. Правда, чтобы взять книгу на дом, приходилось долго ждать своей очереди, а хотелось прочесть ее как можно быстрее. Вот и мчался туда Володя сразу после уроков, а засиживался до закрытия.

«Уже во взрослой жизни обнаружил, что я очень книжный человек, – признавался Владимир Валентинович. – Реальную жизнь я не очень понимал и подходил к ней с теми мерками, которые почерпнул из книг и фильмов. Я был непримиримым максималистом, готовым при любом несовпадении реальности с книжными принципами воскликнуть: «Это же неправильно, так быть не должно!» Конечно, это очень мешало поначалу. Но такая прививка справедливости и честности человеку просто необходима в юности. Что бы хоть что-то от неё осталось в дальнейшей жизни». В Меньшове она осталась.

Кроме книг было, конечно, еще и кино. Воскресный поход в кинотеатр считался традиционным: «Это было молодое послесталинское кино, совсем не похожее на то, что снимали до войны. Оно очень отличалось от «Чапаева», «Ленина в Октябре», «Кубанских казаков». В кино пришли Чухрай, Басов, Ростоцкий, новые молодые актёры – Рыбников, Ларионова, Макагонова. Первой ласточкой была картина по Аркадию Гайдару – «Школа мужества». Снимали её Басов и Корчагин, там играл Лёня Харитонов. Это был первый прорыв. Потом уже «Земля и люди» и «Дело было в Пенькове» Ростоцкого, «Весна на Заречной улице» Хуциева. Другой мир нам открывался, это был удивительный мир».

Он хотел стать частью этого мира. После школы попытался поступить во ВГИК. Меньшова не приняли, и он отправился набираться жизненного опыта – был шахтёром, матросом, токарем. В 23 года, когда его ровесники уже заканчивали учёбу, Меньшов прорвался в Школу-студию МХАТ, хотя с театром жизнь связывать не собирался. Его большим актёрским дебютом стала главная роль в картине Алексея Сахарова по сценарию Валентина Черных «Человек на своём месте».

Владимир Меньшов в фильме "Человек на своем месте"

Семёна  Боброва можно смело читать экранным близнецом Меньшова-человека. Человека, который любил своё дело и исполнял его на совесть. Тогда, в 1972-м году, фильм стал лидером проката, а молодой артист получил свою первую премию на Всесоюзном кинофестивале в Алма-Ате. Владимир Меньшов создал в кино образ, востребованный и сегодня: настоящего мужчину, умеющего принимать решения и отвечать за них. Таков Владимир Валентинович – учитель физкультуры из «Розыгрыша», бывший лётчик Александр Серёгин, волею случая превратившийся в Деда Мороза, из фильма «Снегурочку вызывали?», глава Ночного дозора Гесер в экранизациях романов Сергея Лукьяненко, маршал Георгий Жуков в «Ликвидации». 

Встреча с Черных на съёмках «Человека на своём месте» оказалась судьбоносной: именно Валентин Константинович написал сценарий для фильма «Москва слезам не верит», которому суждено было стать культовым. Феномен этой картины – тема для отдельного разговора. А лучше – для серьезного психологического исследования. Она вышла на экраны 44 года назад, но, став «документом времени», очень многое может сказать не только о не таком уж далёком прошлом, но и о настоящем. По интернету, которого тогда и в помине не было, до сих пор прокатываются волны яростной критики. Новоиспеченные кинолюбы и душеведы клеймят позором Катерину, которая, себя не помня, страдает по «интеллигентному деспоту». Еще больше достается Гоше, которого обвиняют в инфантилизме, непомерной гордыне, склонности к ментальному насилию и прочих тяжких грехах. Фильм о непростом поиске взаимопонимания двумя взрослыми людьми, как тогда принято было выражаться, «трудной судьбы», который можно считать практическим пособием по построению семейного счастья, диванные критики превращают в приговор чуть ли не всей советской системе, которая-де штамповала людей с комплексом неполноценности. И дело не в том, что их доводы доказывают, что ничего они в человеческой психологии не понимают. Интересно другое – они, не заставшие ту страну, не понимающие своих родителей, продолжают самоутверждаться за их счет – вместо того, чтобы строить собственную жизнь по собственным правилам, не отвлекаясь на пространные рассуждения о том, почему их «бесит» Гоша и «раздражает» Катерина. Получается, что «Москва слезам не верит» - картина пролонгированного действия, если до сих пор цепляет людей за живое.

Кино было большой любовью и огромной болью Владимира Валентиновича.

Кризис мирового кинематографа он считал закономерным: «Где-то в 70-х годах был выбран неверный вектор, когда кинематограф постепенно стал превращаться в аттракцион. Это направление на первых порах подтверждалось материальным сборами. Отсюда произошло техническое переоснащение современного кинематографа. Но неожиданно выяснилось, что в результате этой революции в современном зрительном зале, напичканном сложнейшей акустической техникой, как-то неловко смотреть «Восемь с половиной», «Девять дней одного года», «Пепел и алмаз». Эффектно там может смотреться только то, что связано с криками, взрывами, космическими битвами. Вышло, что кинематограф, по большому счету, вернулся к балагану, из которого он, собственно говоря, когда-то и вырос».

Кризис отечественного кино он связывал не столько с финансовыми проблемами, сколько с экзистенциальными: «Мы не можем предъявить зрителю некую формулу нашей современности, а искусство непременно должно этим заниматься, иначе оно будет бессмысленным. Как говорил Виктор Шкловский, в искусстве дерево должно быть более деревянным, чем в природе. Понимание жизни должно быть не на уровне рассуждений на кухне, а на уровне выкристаллизованных идей... Не вижу я твёрдых убеждений, не вижу человека, вставшего за кафедру и обратившегося к миллионам. Потеряна адресность творчества. Когда мы учились, нам говорили: вы получили профессию, которая вам дает возможность обратиться к миллионам людей, высказав то, что вы считаете необходимым. Конечно, и в то время подавляющему большинству сказать было нечего. Но были и столпы, мастера старого кино, глубокие, умнейшие люди – Герасимов, Ромм, Пырьев. О них вспоминают, как об утесах, возвышавшихся над общей гладью. Я не могу сейчас выделить властителей дум, даже тех, кто предпринимает хотя бы такую попытку».

Меньшов очень остро чувствовал «сползание» режиссёрского кино к продюсерскому. Он считал такой путь тупиковым. Продюсер думает о деньгах – поменьше вложить, побольше заработать. Поэтому сам выбирает сценарий и нанимает исполнителей собственных замыслов – от режиссера до последнего осветителя. Он не сомневался: «Когда-то режиссёр вместе с оператором и художником продумывали картину кадр за кадром. Сегодня он превратился в «снимальщика», задача которого – уложиться в смету. Художественные поиски в неё, естественно, не включены». В последние годы Владимир Валентинович сам изыскивал средства для своих фильмов. К сожалению, обстоятельства этому редко благоприятствовали. Несколько проектов, уже частично отснятых, так и остались незавершёнными.

Но выбить Меньшова из седла было практически невозможно. Если не получалось снимать самому, он снимался у других, придирчиво отбирая материал, преподавал, пытаясь передать младому племени не только азы профессии, но и её дух. Личность харизматичная, Владимир Валентинович для многих оставался источником непоказного оптимизма. Он заражал им не только тех, кто знал его близко, но и людей, случайно оказывавшихся в поле его притяжения: «За нас кто-то там, наверху, хлопочет, и когда все сдаются, мы оказываемся той самой лягушкой, которой удаётся сбить масло и не пойти ко дну. К великому удивлению тех, кто за нами наблюдает со стороны». Владимир Валентинович любил нас, своих зрителей, а мы продолжаем любит его и его кино, ставшее частью нас самих.